Елена Ткач - Проша Страница 34

Сеня подумала, что Проша неисправим — даже преобразившись, привычки свои не оставил: так же любил поучать, так же обожал возноситься, и чуть что — менял настроение. Переменчивый, что твой весенний ветер…

— Слушай, я за тебя страшно рада!

— За НАС! — поправил её Проша. — Это ведь и твоя победа…

— Ну, хорошо, за нас. Только… как же мы будем теперь?

— Что будем?

— Ну… жить?

— Хорошо будем жить. Попробуем, по крайней мере… А чего там, у нас получится! Да и прошлые ошибки мои, надеюсь, не пропали даром — многому меня научили… Заплатил я за них. Сполна! И мои — они, бедные, тоже за эти ошибки платили. Жизнь штука такая — и за свои ошибки, и за чужие — за все платить приходится. А иначе не прорасти к небесам через эту корявую твердь…

И Сеня услышала, как он несколько раз в сердцах притопнул лапой.

— Проша, мне кажется, ты за все заплатил… И страданьями своими, когда мучился без людей и простить себе не мог, что семью свою погу… нет, не ты её погубил! Ты просто недосмотрел вовремя — вот что!

— Так все беды — они от недосмотра! Когда душа немеет и не чует близкой опасности. А чтоб чуяла — это я тебе говорил — растить её надо. Вот этим мы с тобой и займемся!

— Прош, ты меня не отвлекай, дай договорить — ведь это же очень важно! Мне кажется, что все прошлое ты искупил. И Самого победил и меня научил многому… Я, знаешь, как-то совсем по-новому жить начала.

— То ли ещё будет! — успокоил её домовой. — Только ты ещё про одну вещь забыла.

— Про какую?

— Про последыша моего. Ведь я простил его… да. Себя превозмог, а простил. И спас.

— Как? Когда?

— Да вот, утречком… Ведь Валет этот гнусный — мой последыш и есть!

Сеня так и онемела с раскрытым ртом.

— Вот-вот, — продолжал Проша как ни в чем не бывало. — Видишь, какая завязочка по жизни пошла? Последний из прошлой моей семьи полез в мою новую, со свиным-то рылом — да в калашный ряд! Это ведь он твоего отца в грязное дело втянуть хотел. Специально дачку эту вам подыскал — поблизости от подельника своего Нукзара!

— Я… я об этом догадывалась, — кивнула вконец ошарашенная Сеня.

— Ну вот. Только завязочку эту гнилую я на корню развязал. Обрубил, чтоб ее! Я ведь потихонечку-полегонечку, хоть и в немощи был, историю эту по ниточке, по другой — да распутывал! Ты вот думаешь — пистолет тот, из которого отморозок Ефимов по Валету стрельнул, — он что, случайно осечку дал? А?! Так-то вот!

— Так это ты… твоя работа? Прошка, какой же ты молодец, ура! Значит, спас ты последыша своего…

— А что мне оставалось, коли чистым намылился сделаться? Чистым положено так — прощать. И помнить, что на горе чужом счастья не выстроишь. Нет, никак этого не получится — уж ты мне поверь!

— Я тебе верю, Проша! — сверкая глазами, ответила Сеня.

— Э, ты того… не вздумай!

— Чего? — не поняла Сеня.

— Ну, как это говорится в заповеди: не сотвори себе кумира! Не вздумай, то есть, ни из кого, будь то дух или человек, непогрешимого и всесильного делать, потому что это значит ему всей душой, всем сердцем предаться, а это противно. Потому что нет на земле ни духа, ни человека иль существа какого, чтобы такое ради него над собой учинить! Душа человеческая, знаешь, кому принадлежит?

— Богу! Теперь-то я знаю… Прош, а скажи… ты ведь знал, что здесь клад! Что Варварушка именно в этих краях монастырские сокровища спрятала… поблизости от сестры с племянницей. Знал?

— А ты как думаешь? Догадайся с трех раз! Знал, конечно. Знал и то, что без человеческой помощи клад бы мне не дался. Куда мне, лохматому, подступиться к православным святыням! Ох-хо-хонюшки… Ну ладно, что-то опять нас с тобой в горние выси заносит, время тебе теперь спать, а не разговоры разговаривать.

— Но ведь я уже выспалась! — она попыталась было протестовать.

— Чтоб очухаться от всей этой передряги, нужно трое суток подряд спать без просыпу. Вопросы есть?

— Вопросов нет! Ой, только один!

— Ну, давай.

— А как же клад? Его же, наверное, вернут владельцам — монастырю, то есть…

— Правильно понимаешь. Вернут.

— А как же мы… Ты ж говорил, что у нас в доме поселиться не сможешь — там другой домовой есть наверное.

— С этим мы разберемся — не беспокойся. Главное постановили поселяюсь с вами теперь. Так что уж не взыщи, если что не так… И не обижайся на меня, если не стану на связь выходить. Тебе надо земной жизни учиться, а не с духами в прятки играть!

— Но иногда-то можно? — умоляющим голоском прошептала Сеня.

— Ну, разве что иногда… Все, спать, спать…

— Прошенька, ещё один маленький-премаленький вопросик…

— Валяй!

— Прош, а что такое крест? Что он значит? Наверное, не только то, что на нем был распят Христос?

— Это, конечно, главное — память об искуплении. Господь все грехи человеческие взял на себя, искупил их смертью своей… Заступился за вас и у Князя мира сего — у дьявола навеки вас отнял. Но главное скрытое в нем в кресте — это тайна жизни… Горизонталь и вертикаль. Пересечение путей земных и небесных…

— Ой, Проша, расскажи мне про них, пожалуйста!

— Время тебе ещё не пришло. Ты и так высоту великую с одного маху взяла. Передохнуть душе нужно, переварить все, а то не усвоится…

— А что, душа, как желудок, пищу усваивает? На это ей время нужно?

— А как же? Обязательно. А то просвистит мимо тебя то, что ты зацепила, и накрепко не приживется. Ты ж не хочешь такого, чтоб не прижилось? Тогда получается, вся работа — даром.

— А если приживется все пережитое, тогда… не даром?

— Вот видишь, сама понимаешь!

— Проша, а крест Варварушкин… он не вернется?

— Это уж как на то будет Божья воля, — строго сказал домовой. — Все, спи сладко! Испаряюсь я. Дел у меня — по горло. Успеть надо до вашего переезда все дела свои тутошние обустроить, чтоб никто не обиделся и добром поминали в здешних краях… И с Лапекаком за жизнь покалякать, наставить его бестолкового на путь истинный… Вроде бы, ждет его повышение — он же здорово нам помог, так что, глядишь, зримую форму получит… Поэтому, до переезда мы с тобой вряд ли услышимся. А ты не скучай — ты усваивай. Вон сколько пищи для душеньки-то твоей! Все, покедова!

И как ни звала его Сеня, как ни наведывалась в заброшенный дом, — к люку подземному она и близко подходить боялась по старой памяти, — все было напрасно. Проша сдержал слово и вплоть до самого переезда в город не давал знать о себе…

Глава 19

ОТЪЕЗД

Как ни сдерживалась, как ни храбрилась бабушка Инна погожим деньком конца августа — днем переезда в город, но слез сдержать не смогла. Уж больно прижилась она в здешних краях, больно пришлись они по сердцу! Здесь даже характер её изменился… смягчился, что ли. Нет, она по-прежнему оставалась натурой властной, придирчивой, по-прежнему обожала командовать, но в уныние по всякому поводу и без оного не впадала. Может, так живительно природа подействовала… И впрямь сколько было по лесу хожено-перехожено, сколько грибов да букетов собрано, сколько трав засушено на зиму… А может быть, так благотворно подействовало на неё знакомство с новыми внучкиными друзьями — Марией Леонидовной и Наташей. Она стала частой гостьей на их участке, и они к ней частенько захаживали, вместе ходили в лес…

А Сеня прямо-таки влюбилась в этих двух женщин, по пятам за ними ходила и, как губка, впитывала все, чем живут они, о чем думают… Решено было, что знакомство свое продолжат в Москве. Мария Леонидовна оставила Сене свой адрес — жили они на Арбате, в Чистом переулке, и пригласила почаще к ним в гости захаживать. От этого и грусть переезда не казалась такой уж горькой — ведь столько хорошего поджидало Сеню в Москве!

Когда прибыла заказанная из Москвы грузовая машина и стали грузить вещи, у калитки притормозил знакомый велосипед. Мамука!

После тех страшных событий в середине июня Мамукин отец Нукзар вместе со всеми родственниками перебрался в Москву. Началось следствие по делу Ефима. И Нукзар был в этом деле не последним лицом… По поселку бродили разные слухи: кто говорил, что его посадят, кто — что откупится, вон, дескать, денег у него сколько! — кивали злобные и завистливые на опустевший особняк с башенкой… Ни детского смеха, ни людских голосов не слыхать в нем было. Дом опустел.

И все-таки Мамука приехал! Приехал, чтобы с ней попрощаться. Он прибыл на электричке один — совсем как взрослый… Видно, домашним было не до него.

— Здравствуй! — сказал он, потупясь и топчась у калитки. — Вот, приехал. Я слышал ты уезжаешь в город… Слон сказал. Мы с ним иногда перезваниваемся. Вернее, он мне звонит — сюда-то позвонить некуда. Не в сторожку же…

— Привет! — шагнула навстречу Сеня и широко распахнула калитку. Проходи… Ой, как я рада, Мамука, уж думала больше тебя не увижу.