Андрей Зарин - Кровавый пир Страница 34

Она проснулась с улыбкою на лице, и ей жалко было своего сна, но едва она вспомнила его первую половину, как побледнела от страха. "Ох, не к добру он!" — подумала она и опять задремала. Виделся ей свадебный поезд, слышался кругом колокольный звон.

Что это? Она проснулась и села на постели, испуганно прислушиваясь. И впрямь гудят колокола. Только не радостен звон их: словно кричат они о помощи, зовут беспорядочно, торопливо. "Набат!" — мелькнуло у нее в голове, и она вскочила. До нее донеслись вопли, крики, выстрелы. Она наскоро оделась и выбежала из светелки. Кругом пустынно, только откуда-то издалека доносятся до нее визгливые крики женщин. Господи, что же это?

Страх охватил ее. Она подбежала к своему оконцу, распахнула его, но в саду было все тихо, только из-за тына кто-то громко кричал: "Нечай, нечай!"

Она бросилась из светелки и, охваченная неясным страхом, пустилась бежать по горницам. "Батюшка!" — изредка выкрикивала она и бежала снова. Она бежала из горницы в горницу, по узким переходам, по лесенкам, то вверх, то вниз, не зная дороги и плутая наудачу. Вот галерейка — она в нее, впереди лесенка — она по ней, выше, выше. Она вбежала в маленькую каморочку и остановилась, прижав руки к сердцу, задыхаясь от бега. Дальше бежать было некуда. В крошечной каморке не было других дверей, над головой ее виднелись почерневшие стропила, перед нею было вырезано круглое оконце, ничем не заслоненное.

Она перевела дух и хотела бежать назад, как вдруг до нее донеслись голоса, крики и стоны. Она встала на носки и высунулась из оконца. Под нею расстилался воеводский двор.

Она затаила дух, замерла и уже не могла отвести глаз от страшного зрелища.

Посреди двора у колодца стоит воевода, исступленный, растрепанный, с саблей в руке, подле него другие бояре, дворяне, помещики, дворянские дети. Вот отец ее схоронился под развесистой липой, и видит она, как трясется его борода.

Что-то кричит воевода, на ворота указывает, и вдруг словно поток хлынули на двор какие-то люди в высоких лохматых шапках, с исступленными лицами. Звучали сабли, раздавались крики, лилась кровь и валялись люди, как подрезанные снопы.

Наташа взглянула в сторону, где притаился ее отец, и вскрикнула, но никто не слыхал ее крика. Какой-то рослый мужик тащил ее отца за бороду, а он барахтался на земле и что-то кричал.

Наташа в ужасе отвернулась. Господи, да что же будет еще? Еще что будет?

А картина на дворе уже изменилась. Бой кончился. В крови на земле валялись обезображенные трупы; в стороне сидели с скрученными за спину руками и Паук, и Жиров с сыновьями, и другие помещики, между ними женщины — и впереди всех воевода и Сергей с отцом.

Сергей стоит строго нахмурившись, без шапки, в изодранном кафтане, и руки у него завязаны в локтях за спину, а у ног его лежит батюшка и не движется…

Господи, что же еще будет?

Наташа совсем перевесилась из оконца.

Вдруг разбойники что-то зашевелились и обернулись к воротам. В ворота на сером коне въехал кто-то стройный, высокий, в лохматой шапке, в красном кафтане. Лица только не видать, потому что едет он опустив голову.

И Наташе стало жутко, жутко. Верно, сам Стенька Разин, подумала она.

Человек в красном жупане подъехал к колодцу, слез с коня и по ряду подошел к Сергею. Вот они говорят о чем-то, вот отец словно бы очнулся, поднялся, всплеснул руками и упал снова.

Что говорит этот человек? Верно, что-то больно страшное! Отошел от Сергея, подошел к воеводе. Воевода только головой тряхнул, и вдруг на них, на воеводу, Сергея и батюшку, набросились люди, а страшный человек отошел к колодцу и сел на сруб.

Господи, что они хотят! В стороне разбойники огонь разводят, длинный шест тащат, длинные прутья готовят.

Вот воеводу бросили на землю, раздели и бить прутьями стали.

До Наташи донесся хриплый крик и грубый смех.

Вот разбойники раздели Сергея и отца. Что они делают? Положили они их друг на друга и связали им головы к ногам друг друга. Седая борода отца высунулась между ног Сергея… шест продели… подняли и понесли… Да неужели можно такое над людьми делать?..

А воеводу бьют, бьют… А страшный человек сидит на срубе и рукой что-то приказывает…

Вот несут отца ее и брата к костру. Вот подымают… О, Господи! Они жгут сперва отца, потом брата, потом опять отца… Мало!.. Вот идут разбойники с прутьями и бьют их обгорелые спины.

Глаза Наташи расширились от ужаса, думала она, что рвется сердце, что отнимается язык, ноги, хочет бежать, кричать и не может шевельнуться, не может отвести глаз от ужасной казни, от страшного человека.

Господи, да человек ли это? Может, это антихрист?!

А воеводу все бьют, а брата и отца ее все ворочают над костром и тоже бьют, и какие-то нечеловеческие вопли несутся к ней наверх, выше, еще выше, к самому престолу Господнему!..

Наташа вся дрожала мелкою дрожью и все-таки не могла отвести глаз от ужасной картины. Вдруг страшный человек снял лохматую шапку с головы и обернул свое лицо.

Наташа увидела его, и ей показалось, что сердце ее сразу разлетелось на мелкие кусочки.

— Василий!.. — закричала она нечеловеческим голосом и, как подрезанный колос, упала с оконца на пол каморки…

В окаменелом ужасе смотрели несчастные пленники на мучительную кончину своих друзей и защитников. Только сатанинский ум, питаемый кровавою местью, мог придумать такие муки. Даже казаки качали головами, даже Гришка Савельев, подойдя к Василию, сказал:

— Ах, нех тоби дьяблы! И удумал! Чертюки в аду теперь с тебя пример возьмут!

А Кривой, Кострыга, Пасынков и Дубовый с благоговейным ужасом смотрели на Василия, который подходил к самому костру и, смотря, как с треском лопается кожа на спине старика или сына Лукоперова, говорил с усмешкой:

— Это чертовы дети, моя усадьбишка горит! Пошутили со мной, теперь мой черед. Поверни-ка, Аким, молодца наверх да прутом его! Ну! Жги!

Жар костра распалил его. Он снял шапку, отер пот с лица и вдруг услыхал крик:

— Василий!..

Он задрожал как лист.

— Наташа! — ответил он безумным воплем и рванулся к воеводскому дому. — Всех убейте! — крикнул он на ходу и скрылся в высоком крыльце.

На дворе поднялись вопли. Казаки, посадские, голытьба разом бросились на безоружных пленников, и кровь полилась по двору, залив даже костер.

Гришка Савельев ударом сабли прикончил воеводу и потом Лукоперовых.

— Будя с них! — сказал он добродушно. — Попомнят на том свете Ваську-атамана!..

VIII

Василий вбежал в пустые горницы воеводского дома и бросился по ним искать Наташу. В то время дома строились без определенного плана. К основному дому, в котором, может быть, поначалу было всего пять, шесть горниц, по мере надобности пристраивались горницы, а большею частью другие срубы. Их подгоняли не особенно тщательно, и потому приходилось их соединять друг с другом переходами, галерейками, лесенками то вверх, то вниз. В воеводском доме пережил свой срок не один воевода, и каждый делал какое-либо прибавление, так что потом. Он уже представлял собою лабиринт горниц, коридоров, лесенок, причем про иные горенки не знал и сам хозяин.

Василий бегал по переходам, по лесенкам и горницам, оглашая дом призывными криками, но дом хранил мрачное молчание.

Василию начинало казаться, что он сходит с ума.

В отчаянье бегая по горницам, он окровавленной саблею наносил удары ни в чем не повинной мебели. Мысль, что он не найдет Наташи, приводила его в ужас, и наконец, когда надежды уже покинули его, он увидал узкую лесенку и поднялся по ней наверх.

Радостный торжествующий крик огласил пустынный. Дом и был слышен даже на дворе.

Василий упал на поя и приникнул губами к помертвевшему лицу Наташи.

Она лежала недвижно, раскинув руки. Василий стал звать ее, называя нежными именами, лаская ее лицо, но она была все так же недвижима.

— Очнись, голубка! — говорил Василий. — Очнись, рыбка моя золотая! Я — твой Василий, я пришел за тобою, люба моя! Наташа! Наташа!

Он стал трясти ее за руки, за плечи, но она не приходила в себя. Новый ужас охватил его. Неужели она померла?

Он поднял ее, взял на руки и осторожно спустился вниз. Идя из горницы в горницу, он увидел в одной высокую пуховую постель. Подушки на ней были сбиты, одеяло сброшено.

Он тихо положил Наташу на постель и подбежал к окну. Окно выходило на двор, где происходило избиение беззащитных людей.

— Эй, люди! Кто есть! Ко мне! — закричал Василий. Кривой услыхал голос своего атамана и бросился к нему в дом.

— Возьми людей, из наших, — сказал ему Василий, — и поставь у этой горницы. Чтобы никого не пускали! Придут сюда за животами, скажи, эта горница моя и все в ней мое! Саблей руби, кто войти посмеет! Скорее!

Кривой выбежал и вернулся с Горемычным и Тупорылом.