Пуанты для дождя - Марина Порошина Страница 34

«дышать» руками, и он смешно путался, дергался, убирая руку с клавиатуры на колени и поднимая ее вверх, когда Лариса Борисовна командовала «Вздох», при этом устроившиеся на верху Тихон и Маруся отшатывались в разные стороны. Потом безуспешно воображал теннисный мячик между кистью руки и клавиатурой — как играть-то при этом?! Пытался не оттопыривать мизинец и не поджимать большой палец… и в результате опять устал так, будто разгрузил машину картошки. И поэтому, когда Лариса Борисовна сказала, что сейчас она поиграет, а он, Моцарт, пусть посмотрит за ее руками и просто послушает, он выдохнул с облегчением и уселся рядом. И это они еще играть не начинали…

…В самом начале урока Надежда Петровна с независимым и равнодушным видом уселась в кресло, подальше от фортепиано, и уже там вдруг с удивлением обнаружила, что портрет Анны переместился с крышки пианино на стену и теперь был из угла гостиной не виден. Сто лет стоял, и вдруг на тебе. Зачем Моцарт его перевесил? Это надо было обдумать. Но не получалось. Делая вид, что интересуется занятиями, то есть наоборот — делая вид, что совсем ими не интересуется, Надежда Петровна попыталась собраться с мыслями. Но мысли бродили в голове расстроенные и неупорядоченные, лохматые и вредные, как невыспавшийся Пашка, и выстраиваться в ряды не желали. Казавшаяся вполне невинной затея с игрой на фортепиано обернулась присутствием в доме новой женщины, в общении с которой Евгений Германович был искренне заинтересован. Несколько успокаивало то, что учительница музыки была вот именно что учительница — приличная и порядочная до мозга костей, такая умрет, а ничего лишнего себе не позволит. Но опять же ученик не дите малое, а вполне видный мужчина, да что там говорить — завидный жених. А по этой сразу видно, что старая дева. И одета как попало, в коричневое, длинное и мешковатое, волосы некрашеные, хотя вон седина мелькает, собраны в хвост простой резинкой, и ни сережек тебе, ни колечка, ни бусиков каких. Это хорошо. Но чутье подсказывало Надежде Петровне, что все не так просто. В этой училке была простота и доброжелательность (Пашка про таких говорил — «беспонтовость»), которые располагали к себе и лишали бдительности. Такая и без мыла влезет, чтоб ей провалиться. Теща, старая ведьма, нарочно это все устроила. Зять хороший мужик, с таким ссориться неохота, мало ли как жизнь сложится. Вот и подсунула ему…

Тут мысли Надежды Петровны совершенно перепутались и зашли в тупик. А если эта кошка драная, Анна, нагуляется, передумает и вернется — всяко жизнь оборачивается, а таких мужей еще поискать, то, получается, теща своими руками дочери яму вырыла? Нет, на Бэллу Марковну это было не похоже, она хитрая лиса, всегда свою выгоду соблюдет…Но тут грянули аккорды, Надежда Петровна подпрыгнула от неожиданности и вдруг прозрела: Бэлла вот именно что порядочную подобрала! Такая, если что, сразу уступит, между мужем и женой не полезет. А пока жена не нагулялась, как раз ее место и займет, вон какая подходящая — и скромная, и приятная, и симпатичная, вот ведь гадость-то в чем! И моложе его, и не замужем, и с квартирой поди, — растравляла себя Надежда Петровна под несмолкающие аккорды и со злорадством наблюдала, как предатель Тихон, не выдержав грохота и вибрации, спрыгнул с пианино и спрятался за ее кресло.

— Иди сюда, Тишенька, солнышко, — она подхватила кота на руки и, поглаживая, стала шептать ему в ухо. — Да у тебя нос горячий! Собрались тут… музыканты, прости Господи. Руками машут, будто делом заняты. А эта твоя Машка хороша, уселась, слушает, будто понимает чего. И мой тоже хорош, уши развесил, глаза вытаращил. Упала эта музыка на нашу с тобой голову…

Неприятная музыка постепенно стихала, съеживалась, потом усохла до одного-единственного звука и наконец прекратилась. Тихон и Надежда Петровна вздохнули с облегчением — кажется, урок подходил к концу. Лариса Борисовна в тетрадке в клеточку (вот смех-то) написала ученику домашнее задание, Надежда Петровна запомнила дату следующего занятия — четверг, в шесть вечера — и, подхватив перенервничавшего Тихона поперек живота, отправилась вслед за бодрыми Моцартом и Марусей в прихожую, проводить гостью. Ну и заодно проконтролировать, что к чему. Моцарт противно суетился, бегал в комнату к окну смотреть, не пошел ли дождь, спрашивал, есть ли у Ларисы Борисовны зонтик, словом, выглядел очень глупо. Надежда Петровна с Тихоном мысленно плюнули на это безобразие и ушли в гостиную, то есть она ушла, а перебравшийся на плечо Тихон на ней уехал. Ну а эта что, попрощалась и ушла, как будто ничего не заметила. Заметила наверняка, да виду не показала, потому что училка, все правильно Надежда Петровна про нее поняла.

Евгений Германович вернулся в гостиную, потирая руки и улыбаясь. Подскочил к Надежде Петровне, обхватил ее в охапку и закрутил ее в вальсе вместе с ошалевшим котом. Моцарт напевал, кот придушенно мяукал, Надежда Петровна вяло отбивалась, потом, не выдержав, тоже засмеялась.

— У меня замечательное настроение! — объявил Моцарт. — И зверский аппетит!

— Я сейчас… — подхватилась было Надежда Петровна.

— Это я сейчас иду в магазин, покупаю мясо и делаю отбивные, о которых давно мечтал! А вы все сидите и меня ждете, никто не уходит! Потом будем есть арбуз и раскладывать пасьянс. Ты мне обещала, и теперь твоя очередь!

Наевшись вкуснейших отбивных с картофельным пюре и завершив пиршество арбузом, они сыграли пару раз в подкидного дурака, потому что на пасьянс ни умственных, ни физических сил не осталось. Вечер оказался для них обоих непростым, но в итоге хорошим, и Надежда Петровна решила пока зря голову не ломать. Моцарт вон развеселился, коты тоже довольные, а она им зла не желает. Эта Борисовна, похоже, не их таких, как Анна, чтоб ей, сразу на мужика не кинется, а там поживем — увидим.

Проснувшись на следующее утро, Евгений Германович с трудом удержался от того, чтобы сразу не метнуться к пианино и не начать выполнять домашнее задание, данное ему Ларисой Борисовной. Только сила характера и годами выработанная самодисциплина, которыми он всегда втайне гордился, заставили его сделать зарядку, принять душ и позавтракать. Потом он потратил еще пару минут на то, чтобы переодеться, потому что пианист, как и альпинист, не может быть расхристанным и одетым не по форме, в нем все должно соответствовать обстановке. И наконец уселся перед инструментом. Тихон с Марусей немедленно водрузились на верхнюю крышку и приготовились слушать. Под их выжидательными взглядами Моцарт ответственно вспомнил про чертов мячик и