Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев Страница 34

Сначала стали выскакивать золотники. Выстреливались, как из пушки. Крошили всё, что попадалось на пути. Разбивало плафоны, корёжило переборки, срывало арматуру. Я тут же забился под козырёк конторки и только твердил про себя: «Пронеси, Господи!»

Затем стала колоться станина, из неё вывалились поршня, как орехи из скорлупы: легли все на бок — по ранжиру. А поскольку пару деваться было некуда, то он со страшной силой повалил в машинное отделение. Хорошо, ещё вахтенный механик уцелел, на ощупь нашёл главный вентиль и перекрыл подачу пара. Иначе б сварились заживо.

Потом уже выяснилось, что мы потеряли винт. Ну, машина, почувствовав свободу, и пошла галопом. Любому механизму нужна нагрузка, усилие. Убери его, и всё пойдёт вразнос. На саморазрушение. Так и в человеке происходит. И чтобы он вразнос не пошёл, существуют законы. Для машины свои законы. Для человека — свои. Не нарушай их — и ничего не случится. А если и случится, то дважды крещённого Создатель, а в крайнем случае «бог воды и пара» убережёт.

Матрос Полковник

Рассказ сослуживца

Звали его Володей, но это имя начисто заслонилось прозвищем Полковник. И имя стали забывать. Спроси сейчас любого, кто знал Полковника, вряд ли и скажут, какие у него настоящие имя и фамилия. Ходил слух, что в начале его матросской карьеры кто-то из своих шутки ради пришил ему на рабочий ватник полковничьи погоны. Не замечая подвоха, он целый день так и проходил. А уже к вечеру к нему намертво прилипла кличка Полковник, которую он понёс по своей жизни.

Работал Полковник матросом на судне «Океанограф». Это было самое маленькое, старое и не очень благоустроенное судно класса СРТ[19], переделанное в своё время под научные цели. На фоне двух новых морских красавцев-лайнеров старейшего НИИ Арктики и Антарктики оно выглядело весьма убого. При появлении этих больших судов, построенных на верфях Восточной Германии, «Океанограф» превратился в своего рода место ссылки. Отбор кандидатов на ссылку происходил по не ведомым никому законам: туда мог попасть и еврей — ведущий специалист-океанолог, и русский матрос по прозвищу Полковник, замеченный не раз «по пьяному делу». Назвать его настоящим пьяницей трудно. Но волевое пристрастие к спиртному имел немалое. Кто тогда не пил! Да и сейчас — тоже.

В число «ссыльных» попал и я. Не знаю, за какие грехи мне предложили «Океанограф»? Водки я много не пил, устава морской службы не нарушал, языком много не болтал. Видимой причины для увольнения не было, но избавиться от меня в кадрах почему-то захотели. Поэтому предлагали заведомо неприемлемое место, понижая по всем статьям, то есть переводили с большого комфортабельного судна, на котором я занимал должность электрика, на старый валкий пароход «маслопупом». Так называли моряки промеж себя грязную, вонючую должность моториста.

В кадрах не ожидали, что я с радостью приму это предложение, предполагали, что уволюсь по собственному желанию. Дело в том, что маленький старый «Океанограф» я отождествлял с пиратской шхуной времён Фрэнсиса Дрейка. А непопулярное сейчас и почти ругательное слово «романтика» было с детства посеяно в моей душе, и я предчувствовал, что оно расцветёт пышным экзотическим деревом именно тогда, когда я попаду на этот видавший виды пароход. Это было подарком судьбы — ласковым и добрым прикосновением фортуны.

Итак, я оказался на маленьком, с виду неказистом пароходике, построенном в далёком даже для тех времён 1952 году. Мне отвели место в носовом четырёхместном кубрике, где проживали инженер-гидролог Никанорыч, радионавигатор Олег и сам Полковник. Наши койки с Полковником оказались одна над другой: его внизу, моя сверху — почти под самым подволоком[20].

Я наслаждался своим новым ковчегом. Всё мне казалось здесь своим, давно знакомым: и судовые специфические запахи, и узкие крутые межпалубные трапы, и внутренние вибрации работающих механизмов, и расположение жилых и служебных помещений. Судовой уют резонировал с моей вибрирующей от предвкушения странствий душой. Этот старый, изношенный, но ещё крепкий пароход был лоцманом стихий, материальным воплощением для душ непосед и скитальцев. Я наконец-то попал на рельсы судьбы, с которых давно съехал, а может быть, на которые никогда и не вставал.

Пока судно стояло на судоремонтном заводе, после окончания ремработ время заполнялось традиционными посиделками, приходящимися на выходные дни и вечерний тайм-аут. Люди отдыхали от трудов праведных физических и переходили к трудам умственным — спорили о смысле жизни, о роли замужних и незамужних женщин, о глобальной политике, о новейшей истории, о последних палеонтологических находках.

Поскольку в экипаже присутствовала научная братия, планка обсуждаемых тем иногда приподнималась так высоко, что Полковник явно не дотягивался до неё и начинал нести такую ахинею, что его почти сразу же понижали до старшего лейтенанта. А это, в свою очередь, давало право послать его в неблизкий от места нашей стоянки магазин за очередной бутылкой, что было вполне закономерно, поскольку ближайший к полковнику чин имел наш второй механик Акимыч. Он числился в резерве капитаном запаса. Согласитесь, посылать полковника за бутылкой тому, кто был званием ниже, не по уставу. Поэтому всегда искали повод для временного понижения Полковника до старшего, а то и до младшего лейтенанта. В своём привычном звании Полковник наотрез отказывался исполнять чьи-либо приказы, унижающие его достоинство.

Когда очередная бутылка заканчивалась, дискуссия сразу же приобретала сугубо научный оттенок, и можно было слышать примерно следующее:

— Вы ничего не смыслите в этом, Полковник. Да будет вам известно, что дискретность абвивалентных полей намного превышает уровень полярных изотерм в период активных геомагнитных возмущений.

Полковник недовольно морщился. После чего, как по заказу, вклинивался капитан запаса Акимыч.

— Господа, выношу вопрос на голосование: ввиду явной неспособности вести дискуссию на установленном уровне, предлагаю понизить Полковника, — он делал тягостную паузу, давая понять всем мучительность выдвигаемого им предложения, — до младшего лейтенанта.

Ниже Полковника никогда не понижали, мог обидеться.

— Восстановить же звание, — продолжал Акимыч, — будет возможно только после принятия допинга, улучшающего мозговую деятельность.

Все тут же голосовали «за». Это значило, что всё было выпито и бывшему полковнику, а ныне младшему лейтенанту нужно было бежать за бутылкой для восстановления своего статус-кво. Что он, подчиняясь обстоятельствам, и делал, зная, насколько сурова жизнь и как трудно вернуть враз утерянное. Другого способа вступить в прежнее звание для него не существовало.

Полковник был скор на ногу. Возможность реабилитировать себя придавала ему сил и резвости. И компания, ещё не