Борис Фальков - Тарантелла Страница 35

СЕДЬМАЯ ПОЗИЦИЯ

- Однако, будьте уверены, найду, - заявила она от порога. - Не сомневайтесь. А... и вы тут, padre? Рада вас видеть. А вы меня?

Оба одновременно прекратили свой разговор и повернули к ней головы. Не дожидаясь ответа, она прогарцевала к конторке. По мере её приближения взгляд Адамо поднимался всё выше и выше над бортиком конторки, пока не упёрся в верхнюю пуговицу её жилета с таким выражением... собственно, без всякого выражения, будто он не столько смотрел - сколько слушал, как шуршат её шорты. Глаза облокотившегося на правый бортик prete поступили совсем наоборот, заскользили в противоположном направлении, и когда она подошла поближе остолбенело уставились на её колени. Она порадовалась и этому.

- Интересно, что это мы тут так интимно обсуждаем, - говорила она, быстро надвигаясь на онемевших, застывших в своих позах собеседников. - Погоду или канонические тексты... а-а, понимаю, текущие дела кооператива? Вот я вас и застукала, заговорщиков... Сказать прямо - накрыла.

Заключительную язвочку она подпустила, уже пристраиваясь к конторке с левой стороны так, чтобы от священника её отделил зелёненький зонтик, прислонённый к стойке в том же месте, где она его оставляла. Наверное, вернувшись и после более длительного отсутствия, найдём его точно в той же позиции. Он и двадцать лет преспокойно тут простоит, никто не сдвинет его с места. Вот уж действительно райский уголок: двадцать лет - и те как один миг, или как вечность.

- Интересно, откуда мы такие... мокренькие? Я думал, вы уже добрались до Pоtenza, - поднял брови Адамо, возможно, выражая этим способом своё изумление. Ну что ж, значит, какие-то чувства ему доступны, по меньшей мере, он слыхал о некоторых из них.

- А я надеялся, что уже и до своего Мюнхена, - добавил священник, справившись, наконец, со своим остолбенением.

- Да, мы такие из Potenza, - желчно сказала она, стараясь не глядеть в его сторону, на его зеленоватые впалые щёки. - Вы угадали, Адамо, я уже было добралась туда и даже заправила машину. Слава Богу, они там уже цивилизованы: принимают кредитные карты. Попыталась я и сама заправиться, соблазнилась их жутким бутербродом, совершенно напрасно, разумеется. Как раз когда я подступалась к этому бутерброду, вмешалась вдруг какая-то сила... Какой-то голос вдруг... Но ладно, оставим шутки, если они вам так не нравятся. Если они у вас тут не приняты. Без шуток если - то моя машина раскалилась, как утюг, и этого просто нельзя было вынести. Я все окна открыла - никакого толку, стало ещё хуже. Гораздо хуже, чем тогда, когда меня тут перед вами вывернуло. Стало совершенно ясно, так мне и до Неаполя не дотянуть... У вас тут надо передвигаться по ночам, как в Сахаре. А что, мою комнату уже заняли?

- Да нет, - пожал плечами Адамо, - она свободна, как и все другие. Значит, в следующий раз намереваетесь ехать этой ночью? Учтите, всё равно придётся платить полностью за вторые сутки...

- Заплачу за всё, - с угрозой усмехнулась она, - университет всё оплатит. Не беспокойтесь, я останусь тут, пока не решу все вопросы. Я привыкла доводить дела до конца, ну и, конечно, платить долги... А вот вам и залог, что я больше не убегу.

Она покрутила ключи на колечке вокруг пальца, один, два раза... и вполне удачно перебросила их через бортик конторки. Ударившись о кожаную обложку по-прежнему лежащей на столе книги, они мягко прозвенели.

- Потому и вернулись, - согласился Адамо, накрывая их ладонью. - Сами не любим оставлять дела недоделанными, но и начальство ведь такое не приветствует.

- Не только... - заколебалась она, но всё-таки довела до конца и это, как и обещала. Это признание тоже далось ей нелегко. - Там, на бензоколонке я вдруг вспомнила, что забыла у вас свои вещи. Оставила в комнате рюкзак со всеми вещами, так меня тут у вас отделали... Отшибли все памороки. Ну, а вы-то почему не напомнили, когда я уезжала, назло?

- А какое мне дело до ваших шмоток! - возразил он. - Это не моя забота. И потом, может, вы это нарочно сделали, по плану.

- Ну, и зачем именно, по-вашему?

- А для... дела, всё для дела, - грубо передразнил он её слова. - Чтобы вернуться, скажем.

- А может, вы хотели таким образом избавиться от каких-нибудь улик, заметил священник. - Кто знает, что вы там таскаете?

- Простите, padre, но не хотите же вы сказать, что вам-то как раз есть дело до моего бельишка? - огрызнулась она направо, и сразу вернула голову в прежнее положение: - А вы, хозяин, что не убирали комнату после моего отъезда? Пусть и нет клиентов - но для профилактики привести в порядок помещение руки же не отвалятся... Медик, у вас там полно насекомых, не протолкнёшься!

- Так вы, значит, служите в санитарном управлении, signora? - упорствовал священник. Маленький отпор придал ему жизни, отличное средство: упырь оживал прямо на глазах и опять жаждал крови. Чем скорей он снова разговорится - тем лучше. А если он разговорится вовсе не о том, что от него требуется, то найдутся и средства заткнуть ему рот.

- А что, есть уже и такое в общем нашем доме - наши санитары там, ваши тут? Ну, а у вас там, - пристукнул Адамо полусогнутым пальцем по лбу, - у вас там, в вашем личном управлении всё в порядке, никаких насекомых нет? Я понимаю - забыть зубную щётку, или шпильки, но все вещи! Впрочем, я ж вам говорил, перегрев - опасная штука.

- Навряд ли только он причина... - примирительно сказала она. Вон как они оба теперь разогреваются, куда быстрей, чем прежде. С такой стремительностью быстро окажемся у границы, за которой опять придётся прощаться.

- Я ведь тогда не обо всех своих болезненных ощущениях вам доложила. Вот, например, из глаз течёт, и не слёзы, а такое липкое... как из выдавленного прыщика. Да, из них будто тоже выдавливают, двумя пальцами - знаете такой приём? И там так жжёт, будто туда плеснули йоду. Перед всем, что я вижу, пульсируют радуги, я как бы сквозь них всё вижу. Всё из-за этого становится то зелёным, то таким золотисто-жёлтым. Я было грешила на подлые светофильтры, к ним прямо притягивается эта гнусная пыль, которая у вас тут повсюду. Но вот сняла очки, и всё осталось точно таким же. Говоря про йод, я не метафоры сочиняю, говорю о действительных вещах: у меня есть опыт. Это случилось давно, но я хорошо помню тогдашние ощущения. Мне было лет, ну, шесть-семь, и я расцарапала бровь, а мне помазали ранку йодом и он затёк в глаз. Боже, как я плакала! Пока всё там не очистилось, со слезами не вытекло... А ещё я чувствую боли подмышками, и немного в груди, слева. Вы ещё вообразите, что я чересчур мнительна. Но с тех пор, как у меня в детстве была астма, я поневоле прислушиваюсь к тому, что проиcходит в организме. Я всегда настороже, отсюда всякие подозрения... Вот, например, сейчас: вроде, взбухли железы, уж не рак ли?

- Что значит - вроде? - поморщился Адамо. - Взбухли или нет?

- Не щупала! - отрезала она и покраснела, но всё же удержалась от взгляда направо: узнать, как нравится эта тема prete.

- Хорошо, - пожал плечами Адамо. - Вы меня уже разжалобили, можете не продолжать. Я и сам вот-вот заплачу. Только... почему же сразу тяжёлая кавалерия, сразу рак! Извините, я всё-таки врач, может у вас просто начинается менструация? Вы скажете, что у вас обычно всё протекает полегче. Но в такую жару могут произойти непредусмотренные изменения обычного протекания...

- По срокам не должно быть! - с негодованием отмела она, только сейчас вполне осознав своё смущение. - У меня пока с этим в порядке. Протекает типично, в регулярные дни, не как ваши майские ужасы приблизительно раз в двадцать лет. Но оставим это. Всё это чепуха. Я крепкая, обойдётся. Давайте серьёзно поговорим о моём деле.

Осознание смущения сделало своё дело, ей легко удалось прервать перечень новых ощущений. То есть, о самых интимных из них умолчать. А ведь боль была и в паху. Она прислушалась к ней: горячая, но ещё слабая, как если бы кипение в этом тигле только предстояло, и боль только начинала пузыриться и вспучиваться. Слабая, её даже не отделить пока от оживившегося поблизости оживлённого небольшими препятствиями в разговоре - подзабытого уже зуда нетерпения, некогда растворившегoся в том, что выглядело установившимся спокойствием: в равнодушии изнурения.

Те же, оживляющие ощущения препятствия неприятно задерживали развитие самого разговора. Уступив им, беседа вполне могла бы и замереть, сама собой, и потому она постаралась побыстрей перескочить через них: чрезмерно возбуждённо, захлёбываясь и поёживаясь - зуд разбегался из мест, где его оживляют, морозными мурашками по всей коже - и дрожа от нетерпения, снова, в который раз изложила цель своего прибытия сюда уже заученными словами. Но теперь намного сокращённей. Потом пожаловалась в том же стиле, что обстоятельства складываются против неё, как нарочно. Они обступают её - но не дотянуться, на таком они расстоянии: вытянутой руки, но не ближе, не ухватить. Они все нарочно образуют вокруг неё такой частокол на расстоянии, чтобы внутри него оставалась пустота, ноль, и она бы оставалась совсем одна в этой пустоте, внутри этого ноля. Этим средством все они намеренно одиночат и пугают её, чтобы она испугалась и отказалась от любого своего намерения, и только потому, что это её собственные намерения.