Алексей Писемский - Мещане Страница 35

- Что за странная мысль пришла тебе в голову; разве это возможно! проговорил он.

- Отчего же невозможно?

Тюменев пожал плечами.

- Жена моя, - сказал он, - должна бывать во дворце, но Елизавету Николаевну туда не пригласят, потому что прошедшее ее слишком небезупречно; сверх того и характер ее!.. Характер ее во всяком случае меня остановил бы.

- Что ж, она капризна, зла?

- Не то что зла, - взбалмошна! - отвечал Тюменев и, встав, притворил дверь с террасы на дачу. - Нагляднее всего это можно видеть из наших сердечных отношений, - продолжал он. - То иногда она сама начнет теребить, тормошить меня, спрашивать: "Люблю ли я ее?" Я, конечно, в восторге, а потом, когда я спрошу ее: "Лиза, любишь ты меня?", она то проговорит: "Да, немножко!", или комическим образом продекламирует: "Люблю, люблю безумно! Пламенно!" А вот на днях так уж прямо, не церемонясь, объявила мне, что я, по моим летам, ничего от нее не имею права требовать, кроме уважения, а потом задумалась и сделалась мрачна, как я не знаю что! Разумеется, я очень хорошо понимаю, что все это какое-то школьничество, резвость, но все-таки, при отсутствии других данных, необходимых для семейной жизни, жениться мне на Лизе страшновато!

M-me Мерова возвратилась и была, как следует на даче, очень мило и просто одета. Бегушев, взглянув на часы, предложил было ехать в Петербург обедать к Донону, но Тюменев, под влиянием своего идиллического настроения, не согласился.

- Нет, отобедаемте здесь, на чистом воздухе; у нас есть превосходная зелень, свежее молоко, грибы, вообще ты встретишь, благодаря хозяйству Елизаветы Николаевны, обед недурной, - проговорил он.

Но - увы! - обед оказался очень плох, так что Тюменев принужден был объяснить Бегушеву, что кухарка у них очень плохая.

- Да и хозяйка такая же!.. - созналась откровенно Мерова.

- О, нет! - хотел возразить ей Тюменев, но в это время проходивший мимо дачи почтальон подал Елизавете Николаевне письмо, прочитав которое она побледнела.

- От кого это и что такое? - спросил ее Тюменев, обеспокоенный ее видом.

- Я не знаю, что такое?.. Ничего не понимаю!.. Прочтите!.. - говорила она трепетным голосом и подала письмо Тюменеву; глаза ее были полны слез.

Тюменев, пробежав бегло письмо, тоже, как видно, был поражен. Мерова между тем начала уже рыдать.

- Папа, мой бедный папа! - восклицала она.

- Помер, что ли, граф? - спросил Бегушев.

- Нет, это бы еще было в порядке вещей; но он сегодня уехал в Петербург и пишет теперь, что арестован.

Бегушев тоже удивился.

- За что?

- Будто бы за знакомство с Хмуриным, но за знакомство по политическим только делам арестуют... Боюсь, чтобы со стороны графа не было более серьезного проступка!

- Какой у него может быть серьезный проступок! - воскликнула m-me Мерова, продолжая рыдать. - Вероятно, взял чьи-нибудь чужие деньги и прожил их... Это все я, гадкая, скверная, виновата... Я мало ему помогала последнее время. В Москве он мне сам говорил, что по нескольку дней ему есть было нечего! Я сейчас поеду к нему в Петербург!

- Что ж вы поедете, - остановил ее Тюменев, - себя еще больше расстроите и никакой пользы не принесете. Лучше я поеду, все там узнаю и поправлю, сколько возможно!

- Ничего вы не поправите!.. Очень нужен вам мой отец! - капризничала Мерова.

- Не отец ваш, но ваше спокойствие мне нужно! - заметил ей тот с некоторою строгостью.

- Что же вы сделаете? Попросите ли, чтобы его выпустили?

- Может быть, выпрошу, что и выпустят. Я поеду прямо к прокурору!.. говорил Тюменев, беря шляпу и пальто. - Ты, пожалуйста, останься с Елизаветой Николаевной, а то она одна тут истерзается!.. - сказал он Бегушеву.

- Да, душенька, Александр Иванович, останьтесь со мной! - умоляла Мерова, беря его за руку.

- Останусь! - отвечал тот.

Тюменев после того остановил ехавшего порожняком извозчика, нанял его и уехал.

- Бедный папа, бедный! - начала было снова восклицать Мерова и рыдать при этом.

- Зачем вы заранее так себя тревожите? Весьма вероятно, что все это кончится ничем, пустяками! - сказал ей Бегушев.

- Вы думаете, что пустяками? - переспросила его Елизавета Николаевна, сразу успокоенная немного этими словами его.

- Конечно, пустяками! - повторил Бегушев. - Что вы такая нежная дочь, это, разумеется, хорошо!

- Ах нет, я дурная дочь!.. - перебила его Мерова.

В это время к террасе подошел молодой человек и приподнял свою шляпу.

- Здравствуйте, Мильшинский!.. - сказала ему еще сквозь слезы Мерова.

Мильшинский приподнял свою шляпу также и Бегушеву; тот ему ответил тем же.

- А вы за нами, вероятно? Думаете, что мы пойдем гулять... - сказала плачевным голосом Мерова.

- Вы вчера это изволили говорить! - произнес вежливо молодой человек.

- Ах да, вчера - другое дело; но сегодня со мной несчастье случилось страшное, ужасное!

- Какое? - спросил молодой человек с заметным участием.

- После скажу! - отвечала скороговоркой Мерова.

Молодой человек постоял еще несколько времени около решетки.

- А Ефим Федорович? - спросил он.

- Он уехал в Петербург! - отвечала Мерова.

Молодой человек все-таки не отходил от решетки, и Бегушеву показалось, что как будто бы сей юноша и Мерова кидали друг на друга какие-то робкие взгляды, и когда тот, сказав: - До свиданья! - пошел, то Елизавета Николаевна крикнула ему:

- Вы куда теперь?

- В Петергоф иду пешком! - отвечал ей молодой человек с доброй улыбкой, и Мерова долго-долго следила за ним, пока он совсем не скрылся из виду. Все эти мелочи породили много мыслей в проницательном уме Бегушева.

- Кто этот молодой человек? - спросил он.

- Это Мильшинский, он служит у Ефима Федоровича, - отвечала небрежно Елизавета Николаевна; потом, помолчав, присовокупила несколько нерешительным голосом: - Александр Иванович, вы не рассердитесь на меня, если я вас спрошу, как вы расстались с Домной Осиповной?

- В каком смысле вы хотите знать, как я с ней расстался? - спросил тот.

- В таком, что много она плакала?

- Не знаю, я ее потом не видал.

- И объяснения между вами никакого не было?

- Никакого.

- Это, впрочем, лучше! - произнесла Мерова и взяла себя за голову. Что тут объясняться? Зачем?

Бегушев молчал.

- А вы ее очень любили? - продолжала она.

- Любил!

- Может быть, и теперь ее любите?

- Не знаю! - отвечал Бегушев.

- Но тогда для чего же вы ее покинули? Она вас любила, вы ее любили, из-за чего все это произошло?

- Из-за многого! - сказал Бегушев, не хотевший Елизавете Николаевне объяснять поводы к разлуке с Домной Осиповной и полагавший, что она не поймет их.

- Домна Осиповна больна была очень после того и писала мне отчаянное письмо, где она называла ваш поступок бесчеловечным; я тоже согласна с ней, - вот другое дело, если бы вы не любили ее!.. - заключила или, лучше сказать, как-то оборвала свои слова Мерова.

- Госпожа Олухова и до сих пор больна? - спросил протяжно Бегушев.

- О, нет... - воскликнула Мерова, - теперь она совершенно здорова и весела. Папа недавно был в Москве и заезжал к ней. Он говорит, что она опять сошлась с мужем, формально сошлась: живет в одном доме с ним, у него нет никаких привязанностей... она заправляет всеми его делами... разъезжает с ним по городу в щегольской коляске... Янсутский строит им дом огромный, тысяч в пятьсот... Каждую неделю у них обеды и балы!

Склад губ Бегушева при этом рассказе выразил чувство гадливости.

- И папа еще сказывал (у него обыкновенно ничего не сорвется с глазу), - продолжала Мерова, - что за Домной Осиповной доктор ее очень ухаживает.

- Перехватов? - спросил Бегушев.

- Да... Красавец московский, херувим с вербы, - разве тут что-нибудь не произойдет ли? - проговорила Мерова.

Начав разговаривать о приятельнице, она, кажется, совсем позабыла об отце.

Гадливость все более и более отражалась на лице Бегушева.

- А сами вы ни в кого не влюбились? - полюбопытствовала Мерова.

- Зачем же влюбляться?.. Разве это непременная обязанность!.. произнес он.

- Не обязанность, но вы, я убеждена, можете еще полюбить, если только какая-нибудь счастливица удостоится чести понравиться вам...

Бегушев при этих словах взглянул на Елизавету Николаевну: у ней что-то странное выражалось в глазах.

- Нет, не могу! - сказал он.

- Решительно не можете? - переспросила его еще раз Мерова.

- Решительно!

Странное выражение глаз оставалось у Елизаветы Николаевны.

- А как вы сблизились с моим другом, Ефимом Федоровичем? - спросил ее, в свою очередь, Бегушев.

Вопрос этот на первых порах смутил несколько Елизавету Николаевну.

- Сблизились... - начала она с маленькой гримаской. - Он мне сделал признание в любви... стал принимать во мне большое участие... С Янсутским я тогда уже рассорилась и жила в номерах.

- Но сами вы его любите теперь? - допытывался Бегушев.

Мерова еще более смутилась и потом, вдруг подняв свои глазки на Бегушева, пристально посмотрела на него.