Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 35

Первое, что вспоминается, – коварные, непонятные разветвления дорог, похожих друг на друга и в то же время разных – сухих, укатанных до твердости, глинистых, или разъезженных, поросших травой между колеями, полевых, с колосьями и соломой, едва приметных среди жнивья, заброшенных. «Большак», по которому нужно было ехать, вдруг непонятным образом раздваивался – так, что с совершенно одинаковой вероятностью можно было принять за правильную любую из веток, – или вдруг поворачивал резко в сторону, и я в растерянности останавливался, считая, что теперь-то уж вот наверняка сбился с дороги. Когда я выезжал в поле, то где-нибудь слева или, наоборот, справа видно было деревню, но «большак» как ни в чем не бывало тянулся мимо, оставляя ее в стороне, не сворачивая. И я понятия не имел, какая именно это деревня. И, как назло, не было встречных.

Солнце, которое светило то в левый, то в правый висок, то, большей частью, прямо в лоб, в конце концов напекло голову, и пришлось опять надеть велошапочку с козырьком, за которой я, слава богу, не поленился специально съездить в магазин в день отъезда.

Наконец, проехав какой-то лес, в полной уверенности, что окончательно сбился с пресловутого «большака», в поле увидел я нескольких человек, бредущих по дороге навстречу. Не успел я слезть с велосипеда и стать на землю, чтобы спросить у них о дороге, как услышал вопрос женщины, которая шла первой:

– Где деревня Алекино́, не знаете?

– По-моему, там, впереди, – сказал я с появившейся вдруг уверенностью от ощущения твердой земли под ногами. – А впрочем, давайте разберемся, у меня ведь есть с собой карта.

Я вытащил трехкилометровку, люди обступили меня, а когда наконец последовал традиционный вопрос и так же ставший традиционным мой ответ, то лицо женщины, как, впрочем, и лица ее спутников – двух девушек, пожилого мужчины и паренька, – приняли такое неподдельно симпатизирующее выражение, что я понял: сосед мой посрамлен окончательно и бесповоротно.

Расставшись с ними, я так энергично налег на педали, что, как птица, взлетел на пригорок и ощутил вдруг, что ничуть, ну совсем не устал, на земле конечно же больше хороших людей, воинствующему невежеству нужно давать решительный отпор, а то, что я вот тут немного заплутал, – даже здорово, даже, наоборот, интересно, и бог с ним, с направлением, – главное ведь то, что я действительно, по-настоящему путешествую. И это ведь так здорово!

Деревня, которая показалась сразу же за пригорком, была Алекино́.

Успокоенный, радостный от сознания собственных сил, гнал я от Алекина до Трубецкого – чувствовалась, ох как чувствовалась близость Оки: бесконечные крутые подъемы и спуски, речушки и ручейки – так что половину дороги опять пришлось шагать под гору и в гору, вцепившись в ускользающий из рук никелированный руль. И все же так вольно было вокруг – такие живописные неожиданные изгибы дороги, деревья, кустарник, поля, – что даже застилающий глаза пот и тяжелый велосипед не мешали оглядываться по сторонам, смотреть.

Фляга была пуста, и я решил, что в Трубецком нужно обязательно попросить молока, а флягу наполнить из какого-нибудь колодца.

На окраине Трубецкого чувствовалась работа – тарахтели комбайны, стоя на месте; что-то деловито разравнивал бульдозер. На вопрос о молоке меня послали дальше, в глубь Трубецкого. Живописная узкая улочка, плавно идущая на спуск, маленькие хатки в кустах сирени…

В нескольких аккуратных чистеньких избах с пристройками для скотины сказали, что молока у них нет. Может быть, виной тому был непривычный мой вид – ни рубашки, ни майки, голые ноги и только коротенькие брючки, шорты? Когда одна бабка, завидев меня, приближающегося, еще из окна истошным голосом закричала вдруг «нету! нету!» – даже не выслушав мою просьбу, – я обиделся, разозлился и повернул велосипед назад. Однако тут же, заметив, видимо, мои эмоции и поняв, сама остановила меня полная женщина, черноволосая, в красной кофте, и пригласила следовать за собой. По дороге женщина посмеялась над моей обидой, потом спросила, не в армии ли я служу, брюки вроде армейские, и не на побывку ли со службы еду. А то у нее дочкин жених в армии служит и на меня похож. Не встречал ли я его часом? Я разочаровал тетю, но она все равно привела меня к крыльцу, успев еще сказать, что дочка у нее – красавица, и велела ждать.

Великолепная все же деревенька Трубецкое: недалеко от Оки, крутые кривые улочки, много деревьев, сады…

– Вальк, а Вальк, там Петя приехал, иди посмотри, – послышалось за стенами избы. Стукнула дверь, и на пороге явилась в дверной раме, как в рамке, молоденькая милая девушка в светлом платье. Взявшись руками за притолоки, она внимательно и, как мне показалось, слегка недоброжелательно рассматривала меня. Милитриса Кирбитьевна в ожидании прекрасного царевича на вороном коне.

– Правда, похож? – сказала женщина, выглядывая из-за ее спины.

– Нет, не похож… – протянула Милитриса серьезно и разочарованно.

– Он Петю-то знает, Петю-то знает, служит вместе… – нашлась хитрая мать, подмигивая мне незаметно.

– Правда? – оживилась Милитриса Кирбитьевна и взглянула теперь с приязнью. Голубые глаза ее вспыхнули и засветились, улыбка озарила румяное милое личико. Даже волосы зазолотились и засияли.

– Конечно, – соврал я совсем не по-царски и тут же пожалел об этом, и выраженье моего лица конечно же подсказало девушке правду.

– Обманываете, – произнесла она устало и улыбнулась теперь уже приветливо, грустно.

– Попои молоком-то, попои, – опять подмигивая зачем-то, сказала мать, протягивая девушке кружку и кринку.

Пот стекал у меня по лицу и груди, мне вдруг стало стыдно перед прекрасной царевной.

Девушка взяла у матери кринку и кружку, аккуратно налила молока, протянула тонкой белой рукой. Пить хотелось очень, я пил взахлеб, стыдясь перед женщинами своей жажды.

– Нет, не похож, – еще раз с печалью сказала Милитриса Кирбитьевна и скрылась в избе, вернув матери кринку.

– Ждет! – кивнула женщина ей вслед и вздохнула.

Она налила еще, я выпил, совсем уж по-будничному полез в карман за деньгами, женщина отмахнулась от денег, пожелала счастливого пути, подмигнула еще раз на прощанье, укоризненно качнув головой в сторону скрывшейся дочери, я поблагодарил, сел на велосипед и поехал.

Снились ли вам полеты?

Недаром перед Трубецким было больше спусков, чем подъемов, – лишь только я выбрался из древней, непонятно откуда взявшейся в этой затерянной деревеньке липовой аллеи, начался длиннейший тягун, под безобразно ярким полуденным солнцем, без тени, среди ржаных и пшеничных полей. Я просто в полном смысле слова обливался потом – он брался откуда-то сверху: со лба, с висков, из-под