Феликс Светов - Отверзи ми двери Страница 36

- Понимаешь, какое дело, Лев Ильич, совсем забыла, твоей радости обрадовалась. У меня сегодня... ну юбилей, вроде, давний, будет время расскажу, если интересно, надо к родне ехать. Там все соберутся - без меня никак. Ты меня прости: сама позвала, а сама и ноги уношу. Может мы, верно, твое крещение на Пасху отпразднуем? Не обидишься?

- А если потом поехать? - огорчился Лев Ильич. - Посидим, у меня выпить есть, а потом отправитесь.

- Далеко ехать, аж в Коломенское, там и заночую... Тут дверь открылась - у Веры, значит, ключ был свой, она зашла с чемоданчиком - выходит, переезжала.

- Я тут объясняю ему, - сказала Маша, - и ты меня прости, ехать должна. Вы без меня скоротаете вечерок - не заскучаете?.. Только, знаете что... может, лучше бы вам наверх, а то с попугаем, верно, потом морока будет?..

- А это обязательно, Маша? - так же, как он, спросила Вера. - Может, останетесь...

- Ну то-то вон, что никак, самой обидно...

Они поднялись наверх, Маша вручила Льву Ильичу ключ, открыла шкафчик - там одеяла, подушка, простыни, отвела на кухню - показала чай, сахар.

- Живите, - сказала, - да главное с попугаем ведите дружбу, воды ему налейте. Клетку Дуся сегодня почистила, а завтра я перед работой - я с полдня - забегу... Да, забыла, вчерашняя закуска в холодильнике. Выпить-то, правда, есть?.. Грибочки, бруснику не забудьте...

Комната без хозяев словно нежилая стала - чистенько, душновато. Попугай вспорхнул было, их увидев, и успокоился, а свет зажгли, затих.

На столе белел лист бумаги, прижатый Евангелием.

- Тебе, Лев Ильич, записка, - сказала Маша.

Быстрым таким, четким почерком там стояло: "Лев Ильич, дорогой! Забыл сказать, может, главное: поинтересуйтесь книгами, приеду и про это поговорим подробно. У меня есть для Вас кое-что любопытное. Ну, храни Вас Бог!.."

Они присели, неловко было.

- Да вы что, как не дома? - засмеялась Маша. - Правда, что ли, не уезжать? Так не могу, ну никак не могу... Да! - вспомнила она. - Курите, откройте форточку и курите. Что ж делать, раз его нету - можно.

Они все трое сразу задымили, и правда, стало свободнее.

Маша собралась, Лев Ильич пошел проводить ее до двери, темно было в коридоре, он двинулся наугад, да вдруг как бы и ослеп от звона и грохота. Вера раскрыла дверь из комнаты, стало видно: большой белый таз как живой прыгал и звенел на полу.

Они еще молча посидели, покурили. Внизу в подъезде стукнула дверь - Маша совсем, знать, ушла.

Вера отправилась на кухню ставить чайник, Лев Ильич подошел к книжной полке, одну, другую вытащил - мудрено, куда ему, он про такие и не слышал никогда. На комнату оборотился: лампадка мерцала, иконы светились таинственно, в форточку ворвался ветер, крутанул бумажный лист - записку Кирилла Сергеича. Сыро было, знобко.

Лев Ильич спохватился, щелкнул портфелем, выставил коньяк на стол, развернул сыр, конфеты... А тут и Вера вошла с грибочками, увидела коньяк, улыбнулась.

- Гуляем значит?

- Не по себе, - сказал Лев Ильич. - Страшновато. Мне вот в голову зашло может, Маша не зря нас сюда отправила, так верней?

- А ей-то что? - прищурилась Вера. - А уж вы не меня ль напугались?

- Страшно, - повторил Лев Ильич, - я никогда не спал в такой комнате... с иконами... Глядят... Или это - так, живопись на досках?

- А думаете, в другой комнате, или за стеной, пусть каменной - спрячетесь, не увидят?

- Так считаете? - засмеялся Лев Ильич. - Ну а коли так, чего ж нам еще остается, как не выпить да в любви друг другу не объясниться?

- Ишь вы какой скорый.

- Какой же я скорый, - сказал Лев Ильич, откупоривая бутылку. - Я вас сто лет знаю, а до сего дня все молчал. Спасибо, вы меня слушаете, а то б и говорить запретили - чего ж, мол, сто лет собирался?

- А почему вы так думаете, что я вас слушаю?

- Верно... - сказал Лев Ильич, - зазнался... Ну, а не станете слушать, я сам для себя буду говорить. Вдруг услышите?

Сыр лежал уже на тарелке, они сидели друг против друга через широкий стол, он спиной к окну - и вдруг, как случилось что-то, он про все и позабыл: и про эту странную комнату, так его вчера поразившую, да и сегодня утром тоже, и про попугая, затихшего за спиной, и про книги, до которых ему не скоро еще дотянуться... Она снова была совсем другой. Есть такие женщины, подумал Лев Ильич, сколько их ни видишь, они всякий раз новые, только к ним, кажется, подберешь ключик, разлетишься, а он не подойдет и не пробуй, сразу видно - не тот ключ. Опять голову ломаешь, так и эдак примеряешь, и уж когда только сообразишь, коль совсем не опоздал, пока слесарил, что тот первый ключик, и был верным, единственным, открывал бы замок, не сомневался, тем самым ключиком, что сразу подобран - им бы и открывал!.. Лев Ильич только поморщился своей пошлости - какой там ключик, замок, когда с ним тут совсем непонятное происходило, что его опытом никак не мерилось.

- Давайте за вас, Верочка, - сказал он, - и весь вечер за вас будем пить. Это, верно, Кирилл Сергеич не зря за меня не стал пить сегодня, не пора еще, выпьем, коли живы будем. А сегодня за вас. Я даже не пойму, что меня остановило в вас, как только увидел? Но остановило! По сю пору все никак с места не двинусь - понять хочу, а не могу.

- Да бросьте, Лев Ильич, все вы придумали. Ничего во мне нет. Запуталась я. Да и вы, видно, с собой не разберетесь, вот мы вместе и оказались под этими иконами. От того и страшно, что путаница.

- Но ведь оказались, - сказал Лев Ильич, - и вместе, и ничего для того словно не делали - само вышло. Так, значит, и надо... - ему первая рюмка ударила в голову, он знал, это не надолго, скоро пройдет, вот и торопился пока все сказать, а потом не решится. - Я вас и в эти дни видел всего ничего, сколько еще кроме того у меня случилось, а, знаете, все время вы у меня перед глазами. А я умею так, гляну на человека, он тут же пройдет, или я отвернусь, а все равно его вижу, как отпечатался, могу на покое разглядывать, а то неудобно в упор смотреть, еще по шее получишь. Так и на вас нагляделся... Тут странность только, - заторопился он, - вы каждый раз другая, потому мешаете, вот и не разберусь никак.

- Ну уж, извините! - смеялась Вера. - А что вы там углядели - даже интересно?

- Да если честно сказать...

- Уж давайте честно.

- Не много, конечно... Но могу, если хотите, расскажу про вас... А вы потом поправите, когда навру.

- Уже и условия ставите. Лучше тогда я сама все прямо и скажу... Нет, давайте-ка без условий, раз вы такой прозорливец.

- А я вчера вашего мужа видел. У себя дома, - бухнул вдруг Лев Ильич, сам этого не ожидая.

- Не может быть? - покраснела Вера. - Нет, почему ж, все, конечно, может... Ну и как он вам?.. Тоже потом разглядывали?

- Последнее это дело, женщине, которая нравится так, что и не знаешь любовь, что ли? - ей про мужа плохо говорить. Но... не то даже слово, что не понравился. Я потому и с вами... путаю...

- Как я с ним живу, не поймете?.. Так я и не живу. Ушла.

- Я вот сейчас сюда бежал, - сказал Лев Ильич, - и такое у меня было странное ощущение, первый раз так. Что я-то по своему городу иду, а он уже не мой - захватили. То есть, оккупировали. И вот, муж ваш, ну, Коля Лепендин, он, конечно, и не чтоб оккупант, но совсем тут... чужой, как и они - те. Я, может, да наверно, и не понял что-то, но... страшно стало. То есть, я совсем не то хотел сказать, - сбился Лев Ильич. - Это у меня очень сложное чувство: от разговора с моими старыми друзьями, вот, только что, от того, что здесь, в этой комнате со мной утром произошло... И от вас. Это все вместе. Так выходит, что эта вся оккупация, как бы и ни к чему - этот город у меня все равно не заберут, не получится. Меня могут схватить, убить - но меня все равно не достигнут. И то, что сейчас, здесь, с вами - никто у меня того не отнимет. Никогда.

- А в других случаях? - спросила Вера, она притихла и спросила, верно, просто так, для порядка, засмущалась от тона, взятого им, сразу слишком высокого.

Но Лев Ильич это только потом сообразил, а сразу не услышал, ему мысль его была дороге.

- В каких других?

- Ну что вы, мне первой, что ли, в любви объясняетесь? Да... Налейте-ка, выпьем, вы ж мне объяснились, да так ловко, что я и перебить вас не смогла! Как же, в первый раз - так я вам и поверила!

- У меня никогда так не было, - сказал Лев Ильич, он сейчас твердо верил тому, что говорил. Это и Вера почувствовала. - У меня всегда было ощущение, что непременно что-то помешает, что не мое - чужое, что не нужно мне это, что как бы хорошо, чтоб помешали, чтоб скорей подальше оказаться... А теперь, хоть и страшновато, а - дома. И вы против сидите - мне уж и не надо ничего.

- Ну, раз ничего, тогда я вас сейчас возьму да и поцелую! - Вера с места поднялась. - Если, конечно, не испугаетесь?

Ветер швырнул форточку, грохнул, попугай взмахнул крыльями, как вихрь пронесся по комнате, лампадка моргнула и погасла... Лев Ильич встал на табуретку закрыть форточку, она не поддавалась, он и бросил.

Вера стояла посреди комнаты, смеялась:

- Видите, природа против нас, а ничего - мы сильнее!.. Что это потом было, как случилось? Да просто все было, чего мудреного, когда мужчина и женщина, каждый со своей бедой, неудачами остаются вдвоем в пустом доме, когда уж несколько дней как их сводит друг с другом, и коньяк к тому ж на столе - что здесь хитрого, удивительного? Но что-то все-таки и иное было. Надрыв, что ли, какой почувствовался Льву Ильичу, тоска бабья, изголодавшаяся по любви, или так уж к нему ее потянуло - да чего в нем такого привлекательного? Но не бесстыдство тут было, страсть сумасшедшая, жадная, ненасытная, и не изощренность была, а непосредственность детская, на лету схватывавшая все, упивающаяся своим открытиям. Она от тряпок освобождалась, как чешую сбрасывала, Лев Ильич даже глаза закрыл, как увидел ее средь этой комнаты... Нет, то не падение, успел он подумать, уж если отвечать, так чтоб было за что.