Лидия Иванова - Искренне ваша грешница Страница 36

Сейчас особенно интересно работать с Андреем. Ему я доверяю режиссуру концертов, так как он точно знает, когда и сколько спеть песен, когда танцевать, когда заканчивать концерт.

Самые удачные концерты были у нас, когда он вернулся. Один из них в Доме журналистов, другой - в Центральном доме литераторов. И там и там была импровизированная свадьба.

Дом журналистов собрал очень много наших поклонников, был аншлаг, билетов не хватило, и люди стояли в проходах.

Мы начали концерт поэзией Марины Цветаевой - ее стихи я декламировала под музыку. У рояля сидел мой Андрюша, но это был уже не мой Андрюша, а король музыки, он подчинил себе рояль, как женщину, и делал с ним все, что хотел! Рахманинов, Шопен, Чайковский, Бетховен звучали в этот вечер в прекрасном исполнении и дополняли поэзию, создавая удивительную гармонию, привораживая зрителей.

Когда я читаю Цветаеву, у меня внутри все дрожит от волнения. Я ощущаю ее нерв, страсть, и это передается залу. Я читаю ее так, как чувствую сама.

Сцена сближает нас с Андреем. Стоя на сцене, я, слегка поворачивая голову к нему, вижу, как он глазами мне показывает, что уже можно вступать. Я читаю, он играет, и мы оба наслаждаемся, объясняясь друг другу в любви: я - стихами, он - музыкой, и втягивая в этот процесс тех, кто пришел на наш концерт.

Обычно мы делаем в наших сольных концертах первое отделение серьезное, второе - эстрадно-веселое. Задача, которую ставит мне мой муж-режиссер, - это сыграть две абсолютно разные роли: серьезную и юморную.

- Надо все перевернуть, понимаешь? - говорит он мне, и я всегда слушаюсь его: он профессионал и на сцене уже более семи лет.

Больше всего нам нравится, когда под русскую песню мы расплясываем, как заправские танцоры, и выделываем всякие русские коленца. Нам нравится и петь вместе, и говорить, и юморить, в общем, мы любим сцену и себя на ней - тогда мы себя уважаем и наша самооценка возрастает.

На концерте в Доме журналистов я приготовила ему сюрприз, помня о том, что ни свадьбы, ни фотографий из загса, ни даже обручальных колец у нас не было. Я купила два тонких граненых золотых обручальных кольца в красивой коробочке, спрятала ее на рояле, а когда закончилось первое отделение, попросила Андрея подойти ко мне. Объявила зрителям:

- Я хочу восполнить пробел в нашей с Андреем жизни. У нас не было обручальных колец, когда мы расписывались на гастролях. Теперь вот они - и протянула ему коробочку с кольцами.

От удивления, изумления Андрей не знал, что делать, он был просто в шоке:

- Я не знал ничего об этом, честное слово. Это настоящий сюрприз для меня. Спасибо, Лидочка!

И он надел мне кольцо на правую руку, а я надела ему. И вдруг зал взорвался аплодисментами, все стали кричать "горько!", а мы, растерянные и счастливые, стали целоваться на глазах у зрителей. Они захлопали еще сильнее. Уйдя в антракте в гримерку, Андрей продолжал удивляться и нежно обнимать и целовать меня.

Второе отделение мы начали уже обрученными, и столько у нас прибавилось энергии, что можно было спички зажигать от нас.

В зале воцарилась атмосфера всеобщей любви и веселья, так как в этот вечер собрались только те, кто нас любил и хотел услышать живьем, а не по телевизору. Такие моменты особенно дороги нам и запоминаются на всю жизнь. Зрители щедро дарили нам цветы и пели вместе с нами, и совсем не хотелось расставаться.

По окончании вечера поклонники тянулись за автографами, покупали кассеты Андрея, мои книги, говорили слова признательности - было видно, что они любят и меня, и его.

"Диалоги у рояля" - так называлась программа, которую мы показывали в ЦДЛ. Андрей серьезно готовился, подбирал произведения наших любимых композиторов-романтиков - Шопена, Рахманинова, Чайковского. Концерт мы начали в строгих зеленых костюмах. Я вышла к микрофону и торжественным голосом сказала:

- Нас обкрадывают сегодня, мы голодные, нам не дают отведать духовной пищи. Почему классическую музыку выдают, как по карточкам, по нескольку минут в день, и то не на всех радиостанциях, не говоря уже о ТВ? Подрастает поколение, которое не знает нашего духовного богатства, русские композиторы прославили нашу страну, а мы не слышим их произведений. Поэтому мы с Андреем Правиным решили сегодня хоть частично возместить отсутствие музыки в эфире. Послушайте и задумайтесь, поразмышляйте над главным вопросом, который задавали себе великие творцы-художники: в чем смысл жизни? У рояля Андрей Правин.

И зазвучал "Стейнвей", содрогаясь от сильных ударов пальцев пианиста, и запел нежными звуками, умиротворяя душу и удовлетворяя потребность, неизбывную потребность человека в гармонии.

После каждого исполнения Андрея долго не отпускали со сцены, а я была горда тем, что у меня такой талантливый муж. И еще тем, что в тяжелое время наших разлук я никого не слушала и пошла навстречу своему чувству. Если бы я слушала тогда всех доброжелателей, то утирала бы сегодня слезы в гордом одиночестве. Теперь мы снова вместе.

В концертах у нас всегда связка, взаимовыручка и товарищество. Мы не ругаем друг друга за ошибки, потому что щадим самолюбие другого. Если что-то случается на сцене, быстро реагируем и меняем сценарий. Когда раскланиваемся со зрителем, успеваем тихо сказать друг другу об изменении в программе.

- Сейчас песня "Про капитана", надо взять за кулисами фуражку, - говорит он мне, и я принимаю информацию и выполняю указание.

После концерта всегда хочется поговорить, поэтому мы приносим из дома спиртное, еду и собираем друзей в надежде услышать оценку сделанного нами.

Выпив одну рюмку, вторую, гости напрочь забывают про нас, и все происходит как обычно:

- Спасибо! Все было хорошо! Так держать! Молодцы!

И только потом, дома, на видеокассете мы видим свои просчеты, анализируем их и намечаем планы новых концертов, так как без этого жить не можем. Если месяц не выступаем, у нас портится настроение и ничто нам не мило.

Сцена заставляет быть все время в форме, шить новые наряды, придумывать новые сценарии. Это творчество души, а без творчества какая же жизнь?

Приходите к нам на концерты, и вы убедитесь в этом сами.

ДОВЕРИМСЯ СУДЬБЕ

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

"Моя любовь не соответствует никакому времени, никакому месту. Эта любовь никогда не будет вхождением в такую-то комнату в такой-то час. Это будет выхождением из всего, начиная с моей собственной кожи! Когда все кончится, это будет великое возвращение меня самое. Пока я Вас люблю, Вы всегда найдете меня м е ж д у собою и мною; никогда в Вас или во мне. В пути, как струя фонтана, как поезд. Какое время когда-либо удержало любовь, ведь душа сама изливает ее целыми волнами (я люблю тебя неудержимо - где? - в моем теле!), ведь ее первое слово - "всегда", ее последнее слово - "никогда". Полночь - не более ее час, чем полдень, все это из любовного жаргона, из обихода - такого изношенного! То, что время удерживает, полагая, что удерживает любовь, - нечто другое. Это отрешение от любви. Всякая дорога, которая приводит к комнате, - ложна; она единственная, по которой никогда не позволяю бежать моим ногам.

Я говорю о Вашем соединении с моим внутренним бегом, ибо я и его тоже могу сдержать. Я уже его сдерживаю. (Уже - больше не сдерживаю!)

Я хочу от Вас моей свободы к Вам. Моей уверенности в Вас. Я хочу от Вас моей любви к Вам, Вами принятой. И еще: знать, что это Вас не стесняет.

Небо светло. Налево, над молодой колокольней - заря. Это невинно и вечно. Я люблю тебя, как могла бы любить твоего сына, которым ты должен бы быть.

Не думай, что я презираю твое простое земное существо. Я люблю тебя всего целиком, с твоим взглядом, твоей улыбкой, твоей походкой, твоей ленью врожденной, родной, естественной, - со всем этим твоим смутным (для тебя, не для меня) началом души: доброты, сострадания, самоотречения. Пусть всего этого не будет ни для меня, ни от - не важно! Я столького хочу от тебя - что просто ничего не хочу. (Лучше не начинать!)

Но знай, мой повелитель на час, что никогда никто тебя... (не столь, но т а к. Самое-п р е с а м о е так, м о е так). И даже оставив тебя, уступив тебя, как я уступаю всё всем, дорогу любому - я никогда не уйду из твоей жизни".

Марина Цветаева. Флорентийские ночи.

Рассвет июньского дня застал меня за письменным столом. Я снова прикоснулась к неиссякаемому источнику любви и мудрости.

Перечитывала и переписывала я письма Цветаевой и только диву давалась, как смогла Марина Ивановна выразить так ясно смутность моего нынешнего состояния.

У меня, казалось бы, все хорошо - я люблю, меня любят, но почему томят неясные предчувствия, почему тревога не дает спокойно спать, почему, глядя на него, я всегда мысленно прощаюсь с его красотой и нежностью, почему я в ожидании беды, разлуки?

Словно я вагон, подсоединенный к паровозу, который весело летит вперед, даже не оглядываясь на вагон: как он там, успевает или мотает его из стороны в сторону?