Непосредственный человек - Ричард Руссо Страница 36

— Шучу, — попытался я ее успокоить. — Конечно, идите.

— Вам правда понравились рассказы?

— Я послал их Венди, моему агенту. То есть надеюсь, что она все еще мой агент.

Я ждал отклика Рейчел на известие о том, как я распорядился, не спросив у нее разрешения. Прошлой осенью она попыталась рассылать свои рассказы в надежде на публикацию, но, получив отказы, быстро сдалась, тем более что муж твердил: «Я тебя предупреждал» — и ворчал по поводу почтовых расходов. Я предложил ей воспользоваться бесплатной кафедральной почтой, однако моральные принципы Рейчел такого не допускали. К тому же она готова была поверить, что ее тупица муж прав и рассказы никуда не годятся. Возможно, она верит даже, что я пытаюсь заманить ее в постель, как он утверждает.

С минуту Рейчел молчала, и в тишине я соображал, в самом ли деле я пытаюсь заманить Рейчел в постель. Я почти сумел нарисовать эту картину, однако не до конца — возможно, мешали пять персиковых косточек на раскисшей промокашке, я все еще таращился на них. Неужели Мег Квигли съела все пять персиков? И что она хотела этим сказать? Перевернула метафору Элиота — в отличие от робкого Пруфрока, она посмела съесть полдюжины персиков? А что это значит в применении к сексуальной теме? Или она попросту сравнивает меня с обглоданной косточкой?

В воображении я побывал в постели с обеими женщинами разом, да только не сдюжил. Перебрал еще раз записки в надежде, что пропустил сообщение от Лили, — она должна была уже добраться до Филли, — но ничего нет.

— Спасибо? — отозвалась наконец Рейчел. — Когда?

— На прошлой неделе. Я снял копию.

Снова молчание.

— Обещайте, что не скажете мне, если она их разругает?

— Что так? Разве она — высший суд?

Короткая пауза.

— А кто же суд?

— Я. Сколько вам повторять?

— Мне правда пора идти? — сказала она.

Мне тоже. Игра воображения имеет свою цену. Мне снова приспичило в туалет. В последний раз я заходил туда по пути в аудиторию, это что же, час назад? И опять понадобилось.

Переговорное устройство защелкало. Снова Рейчел:

— Вас хочет видеть профессор Дюбуа.

— Хорошо, — сказал я прямо в интерком, чтобы Грэйси услышала. — Запускайте ее.

Вошла Грэйси. Одета красиво и дорого, в бежевое платье, вполне возможно — из кашемира. По мере того как ее изначально пышное тело становилось все дороднее, она отращивала волосы, словно желая сохранить пропорции неизменными. Выглядит, положа руку на сердце, героически, совершенно изумительно: отважная женщина, твердо намеренная одержать еще одну, последнюю сексуальную победу перед менопаузой. Понимаю, отчего Майк Лоу капитулировал. Он как раз тот тип мужчины, кому не по силам справиться с задачей, поставленной женщиной. Парфюм Грэйси предшествовал ей, и я вспомнил, что это самое ощущение — будто я сейчас задохнусь в ее ароматах — и побудило меня вчера приняться за Грэйси.

— Полагаю, у нас нет шанса провести эту встречу, как подобает двум взрослым интеллигентным людям? — вопросила она, и не совсем беспричинно: я нацепил фальшивый нос и очки, дар мистера Перти. Усы я отодрал, рассудив, что они не вписываются в желаемый образ — легкое преувеличение, а не грубая пародия. Черные пластиковые очки, к которым приделан фальшивый нос, достаточно похожи на мои настоящие очки для чтения, а пластмассовый носяра не намного нелепее моего изуродованного хобота.

Но реакция Грэйси меня разочаровала. Я надеялся, что она хотя бы на миг испугается. Если бы я сотворил с физиономией Грэйси то, что она сотворила с моей, я бы пережил тяжелый момент, мне бы показалось, пусть на минуту, что я изувечил ее сильнее, чем думал. На миг чувство вины придало бы клоунскому носу реальность в жестком свете морального воображения. То ли у Грэйси отсутствует моральное воображение, то ли она помнит, с кем имеет дело.

— Грэйси… — начал я.

— Доктор Дюбуа, — перебила она. Сделала паузу, выжидая. Я не защитил диссертацию, вот в чем намек, и фамильярности она не допустит.

Мы оба молчим.

— Прекрасно, — сказала она наконец. — У меня всего несколько минут, но я хотела повидать вас перед отъездом из города.

Моя жена, декан, моя мать и Чарлз Перти, а теперь вот Грэйси — пятая.

— Я пришла извиниться, профессор Деверо. Я не имела намерения…

— Хэнк, — перебил я, великодушно махнув рукой.

Я снял накладной нос, и Грэйси, надо отдать ей должное, содрогнулась.

— Я обдумала вчерашнее происшествие и пришла к выводу, что необходимо отделить личные проблемы от профессиональных.

Хотя я понятия не имел, как она собирается это сделать, я заверил ее, что всецело разделяю такой подход.

— Я решила подать на вас жалобу.

— Это личное или профессиональное? — уточнил я.

Грэйси проигнорировала мой вопрос.

— Таким образом, моя позиция как старшего члена кафедры будет недвусмысленно ясна. А также то, что я не позволю меня обойти.

Здесь она сделала паузу, чтобы я хорошенько усвоил ее слова.

— Знаю, вы сочтете это мелочным, но я обязана защищать свою территорию. Если бы мы вздумали нанять другого прозаика, вы бы поступили так же.

Я прикинул, сказать ли ей, что она зря хлопочет, поскольку денег не будет и ничья территория не пострадает, но я обещал Джейкобу Роузу, что это останется между нами, и к тому же большинство университетских споров столь же бесплодны, так что нет причины сдаваться именно в этом, раз уж он стоил мне ноздри.

— Грэйси…

Она подняла руку:

— Возможно, вы чувствуете себя увереннее, чем я. Признаю, вы успешный писатель. Но я считаю жестокостью то, как вы все норовите указать мне мое место. Я отдала университету пятнадцать лет. Вам от меня так легко не избавиться.

Это было бы смешно, если б не было так печально. Печальны и смешны не только страдания Грэйси из-за недостатка уважения, хотя в этом она близка к реальности. Но профессор, доктор наук с постоянным контрактом в нашем колониальном форпосте, эгалитарном, с сильнейшим профсоюзом, — да ее никаким рычагом с места не сдвинуть. Я открыл было рот, чтобы сказать про рычаг, но сообразил, что Грэйси примет это за грубый намек на свой вес. Была и вторая причина, заткнувшая мне рот, — ошеломление от услышанного. Эти причитания Грэйси, что я-то, мол, успешный писатель, показывают, как мало мы в здешних местах ждем от себя и других. Тощая книжонка, вышедшая двадцать лет назад и через год забытая, — вот в чем Грэйси чует угрозу для себя. Последняя тысяча экземпляров из восьмитысячного тиража была приобретена университетским магазином со скидкой и вот уже пятнадцать лет