Лев Овалов - Двадцатые годы Страница 37

- Что скажешь? - нетерпеливо спрашивает Быстров. - Справишься?

Славушка и озадачен и польщен.

- Я готов, - говорит он. - Хотелось бы только маму...

- Я же сказал, - подтверждает Быстров. - Завезу по дороге. Она у Перьковой, в Критове.

Еремеев хлопает мальчика по плечу.

- Дам тебе наган...

- Ты что, очумел? - возмущается Быстров. - Какое еще оружие? Попадется кому - самый, мол, обыкновенный школьник. Гостил у родных в Успенском, а теперь возвращается в Орел.

Славушка смотрит поверх Быстрова на стену, где еще недавно висел портрет Ленина. Ленин чем-то похож на учителя. На обыкновенного учителя. И еще немножко на папу. Славушке кажется, что он с ним встречался.

- В общем, собирайся. Дома скажешь, везу тебя к себе в Рагозино. Мол, побудешь там, пока не отгонят белых. Оденься почище, потеплее. На сборы час...

Полуправду Славушка сказал только Пете. Нужно, мол, уехать по делу, что за дело, не объяснил, так что в случае чего пусть Петя позаботится о маме.

Он даже поцеловал Петю:

- Ты мне не только брат, но и друг.

Павлу Федоровичу сказал: чтобы не подвергать Астаховых опасности, поживет пока у одного парня в Рагозине.

Такое сообщение Павлу Федоровичу по душе, он велел Надежде сварить на дорогу яиц и сам принес из погреба кусок сала.

Вечерние тени стлались по площади, у коновязи танцевала запряженная в бедарку Маруська, в окнах исполкома отражался багрово-рыжий закат.

Славушка со сборами не задержался.

Быстров критически его осмотрел: курточка из серого сукна, выкроенная из старой шинели Федора Федоровича, брюки из чертовой кожи, ботинки вот-вот запросят каши, брезентовые обмотки, кепочка, мешок о лямками...

- Раскручивай...

Достал из-за пазухи бумаги, завернул в носовой платок, приложил к голени.

- Закручивай.

- Вряд ли кому придет в голову заглянуть за обмотки, - наставлял Быстров. - Никому не позволяй размотать, лучше сунь в костер...

- Как Муций Сцевола, - сказал Славушка.

- Кто?

- Муций Сцевола.

- Что за человек?

- Сжег на огне руку.

- Зачем?

- Показать презрение к смерти.

- Это ты брось! - рассердился Быстров. - Сперва доберись до политотдела, а уж потом жги.

Закат догорал, на площади желтело все, что могло отразить гаснущие лучи.

- Тронулись.

Быстров вскочил в бедарку, прижал мальчика к себе, натянул вожжи, цокнул, Маруська рванула и рысью вынесла бедарку на дорогу.

Поповка мелькнула черной тенью, ветлы напоминали монахов.

Славушка прижался к Быстрову. Миновали кладбище, и опять ветлы, ветлы, да перебор черных Маруськиных ног.

- Перькову Анну Ивановну знаешь?

- Видел у Александры Семеновны.

- Правильно, подружка ее. Учителка. Приехала погостить, никому ничего не придет в голову.

Славушка пригрелся под рукою Быстрова, и уже с разлета - в Критове, село отходит ко сну, лишь собаки брешут, - тпру! - и уже на взгорье у школы.

- Беги!

Он уже в тепле, мамины руки обнимают его, ни Анна Ивановна, ни ее гостья не ждали Быстрова, но Вера Васильевна уже с час как стояла на крыльце.

- Мне все казалось...

Степан Кузьмич привязывает лошадь.

- В дом, в дом, незачем свиданки на улице устраивать.

Комнату освещает жестяная керосиновая лампочка.

В светелке у Перьковой, как у курсистки: железная коечка, пикейное одеяльце, этажерка с книжками, а по стенам портреты: Пушкин, Толстой, Тургенев, Чернышевский, Писарев, Добролюбов и почему-то Пугачев, между Пушкиным и Толстым... Вот какая эта Анна Ивановна!

- Самогонки нет?

- Степан Кузьмич, откуда же у меня самогонка?

- С холоду неплохо.

- Сбегать?

- Сбегайте. И сала займите, я потом привезу, отдадите.

Перькова уходит с таким видом, точно Быстров послал ее по наиважнейшему делу.

Быстров садится на кровать, накрытую девственно чистым одеялом, нескрываемо довольный всем, что он видит.

- Вот и свиделись, - говорит.

- Ты тоже здесь поживешь? - спрашивает Вера Васильевна. - Только вот Петя...

- Петя работает на Астаховых, - не без насмешки произносит Быстров. Ничего с ним не случится.

- А Славе здесь не опасно?

- Он здесь не останется, - безжалостно отвечает Быстров. - Он дальше...

Вера Васильевна пугается:

- Куда еще?

- Поручение Союза молодежи. В Орел, по вопросам культурно-просветительной деятельности.

- Ну какая сейчас просветительная работа? - недоумевает Вера Васильевна. - Со дня на день Орел займут белые...

- А вы уверены, что займут?

- Но ведь заняли же Успенское?

- И ушли!

- Вперед, на Тулу...

- А там лбом об тульский самовар! - Быстров хлопает в ладоши, как точку ставит. - Они уже об обратном пути подумывают.

Вера Васильевна не верит:

- Выдаете желаемое за действительное.

Возвращается Перькова с самогонкой и салом.

- Еле достала...

- Я желаю сейчас только одного, - отвечает Быстров. - Стакан самогона.

Он строго смотрит на хозяйку.

- Хлеб-то у вас есть?

Хозяйка обижается:

- У меня и обед есть.

- Вот и соберите. - Он неодобрительно созерцает маленькую пятилинейную лампу. - Разве у вас нет "молнии"?

- "Молния" для занятий.

- Вам передали керосин?

Славушка видит, как Быстровым овладевает злость.

- Как же, как же, - подтверждает Перькова. - Два бидона. Позавчера.

Быстров успокаивается.

- То-то. Не то бы Филимонову головы не сносить...

Филимонов - председатель Критовского общества потребителей. Еще несколько дней назад Быстров приказал передать весь запас керосина в школу.

- Мужички с коптилками посидят, а детей обучать.

Волость под властью белых, Быстров скрывается, а приказы отдает по-прежнему.

Расспрашивает Перькову о дровах, об учебниках, интересуется, все ли дети будут ходить в школу.

- Но ведь белые...

- Как пришли, так и уйдут, а нам здесь вековать.

Анна Ивановна собрала мужчинам на стол.

- Мы ужинали.

Быстров наполнил стакан себе, немного Славушке.

Вера Васильевна прикрыла стакан ладонью.

- Нет, нет!

Славушке хочется выпить, он уже мужчина, но нельзя огорчать маму.

Быстров ест много, быстро, охотно. Славушка не поспевает за ним. Если бы еще научиться пить, как Быстров.

Вера Васильевна задумалась.

- Степан Кузьмич, можно Славе не ехать в Орел?

Быстров откинулся на стуле, развел руками.

- Это как он сам, его не принуждают.

- Слава?

- Не отговаривай...

Сердце Веры Васильевны полно нежности, боязни, предчувствий, но лучше всего чувства запрятать поглубже. Никому не дано остановить ход жизни.

Быстров наелся, теперь нужно поспать.

- Я сейчас постелю.

- Вы спите у себя в комнате, а мы со Славой по-походному, в классе.

Быстров не забывает подвязать Маруське торбу с овсом, а заодно прислушаться - опасности неоткуда бы взяться, да ведь береженого...

Ложатся в классе на полу, на тюфячок, снятый Анной Ивановной со своей койки, накрываются ее старой шубейкой.

Мужчины спят, а женщины не спят. Вера Васильевна в тревоге за сына. Анна Ивановна сама не знает, почему ей не спится, - столько беспокойства в последние дни. Филимонов отдал керосин, сам привез на телеге бидоны в школу, но предупредил - не расходовать, воздержаться, вернется Советская власть пользуйтесь, не вернется - придется возвернуть.

Слышат женщины или не слышат, как встает Быстров, как будит мальчика, как выходят они из школы?..

Еще ночь, теплятся предутренние звезды. Предрассветный холодок волнами набегает на бедарку.

Быстров придерживает Маруську. Последние наставления, последние минуты. Еще тридцать, двадцать, десять минут, и мальчик самостоятельно двинется дальше.

- Пакет начальнику политотдела. Не отклоняйся от железной дороги. Политотдел или в Оптухе, или в Мценске.

В низинах стелется туман. Впереди ничего не видно, но по каким-то признакам Быстров угадывает Каменку.

- Хорошо, туман...

В Каменке стоит какая-то тыловая белогвардейская часть, красных войск поблизости нет, остерегаться как будто нечего, но предусмотрительный командир всегда выставляет охранение.

- Постарайся проскочить Каменку в тумане. Не задерживайся в деревне, сразу на большак, верстах в пяти хутор, - не запомнил, когда ехал со станции? Спросишь Антипа Петровича, скажешь, от меня, он нам не раз помогал. Пережди до вечера и дуй прямиком к железке.

Быстров сворачивает в поле, ставит Маруську за стог соломы. Вдвоем спускаются к ручью. Туман так плотен, что белеет даже ночью. Ноги тонут в росе. Быстров знает в волости все дорожки. Славушка обязательно забрел бы в ручей. Ручей узенький, но в темноте можно и в луже вымокнуть.

- По роялю и вверх по тропке, пересекай деревню по прямой...

Каменские мужики ничего лучше не придумали, как вывезти из помещичьего дома концертный рояль и поставить вместо мостика через ручей.

Быстров протягивает Славушке руку и решительно говорит: