Валерий Брумель - Не измени себе Страница 37

Доктор нередко наезжал в Москву, всякий раз мы с ним виделись и постепенно привязались друг к другу. Я уже знал обо всех его делах, он о моих.

Тем временем я решил наконец предстать перед планкой.

Я стеснялся и в зал явился вечером, когда все занятия были закончены. Что меня ожидает? Я сознательно оттягивал этот день. Планка должна была показать, на что можно рассчитывать в будущем. Я долго поправлял стойки, долго стелил маты, а главное - долго раздумывал, с какой высоты начать? Это был важный момент, я трусил. После мучительных колебаний решил пойти на один метр пятьдесят сантиметров.

Установив высоту, я прошел к исходной точке разбега, обернулся к планке. Сколько раз в жизни приходилось вот так смотреть на нее! А сейчас я снова трепетал. Я попробовал унять дрожь волей, не смог. Плюнул на волнение и побежал, надеясь заглушить его движением. И грубо сбил планку грудью. Сбил высоту, которую преодолевал тринадцатилетним мальчишкой!

Я понесся во второй раз - произошло то же самое. В третий... четвертый... пятый... двадцатый... Рейка шлепалась о маты, и вместе с ней, бессильный, ничтожный, сваливался и я.

Вконец измотанный, я сел и некоторое время переводил дыхание. Потом заплакал. Беззвучно, морщась от горькой обиды, точно ребенок...

КАЛИННИКОВ

Итак, я решил ударить по Зайцеву и его компании. Но действовать предстояло хладнокровно и расчетливо.

В ответ на мое письмо по поводу изобретения Зайцева двое его сторонников тотчас поместили опровержение, в котором обвиняли меня в безнравственности.

Я не отступил и попросил специалистов разобраться в тождественности аппаратов - моего и Зайцева. Они произвели тщательные сопоставления и написали заключение. Вот оно.

"Ознакомившись с чертежами, приведенными в описании к авторскому свидетельству, стало совершенно ясно, что оба аппарата практически тождественны. Нельзя считать различиями то, что раздвижные винты у Калинникова названы Зайцевым и Семеновым дистрактными. Очевидно, Зайцев и Семенов не будут утверждать, что материалы республиканского сборника, в котором было опубликовано выступление Калинникова, были для них грамотой за семью печатями. Тем более что сотрудники этого института наверняка присутствовали на самой конференции. Считаем, что авторское свидетельство Зайцева и Семенова не может служить тем целям, для которых оно выдано. Оно не охраняет прав авторов, указанных в нем, ибо Зайцев и Семенов такими авторами не являются.

Признание новым предложения, направленного на рассмотрение через пять лет после того, как подобное же было опубликовано в печати, приносит государству не только моральный, но и материальный ущерб. Тем более что в вышеизложенном случае идет речь о том, что принято называть стопроцентной ссылкой на источник...".

Оригинал заключения я отправил в Минздрав СССР, копию оставил у себя. В ответ Зайцев нанес мне удар по-своему.

На материале нашего филиала и частично моей биографии одна из киностудий страны задумала поставить художественный фильм. Об этом узнал Зайцев. На бланке министерства он тотчас отправил на студию предостережение:

"...в связи с подготовкой вами фильма о докторе Калинникове просил бы вас ознакомить Минздрав СССР со сценарием, так как деятельность этого врача неправильно освещается в периодической печати и значительно переоценивается.

Неблаговидное поведение этого врача в обществе требует очень объективного освещения в фильме работы Калинникова. Во всяком случае, фамилии действующих лиц не должны быть натуральными.

С уважением к вам..."

И подписался всеми своими титулами.

Зайцев не мог позволить, чтобы о моем методе узнали миллионы зрителей.

Благодаря принципиальности директора студии, настойчивости авторов, объединения и киносъемочной группы картина все-таки была создана. Но, увы, главного героя - хирурга-травматолога - играл уже не мужчина, а женщина. Зайцев буквально вырвал эту уступку от киностудии.

Обо всех своих мытарствах я рассказал в Центральном Комитете КПСС. Меня принял и внимательно выслушал один из секретарей.

- Езжайте домой, спокойно работайте. Разберемся. - И прибавил: Безнаказанным мы это дело не оставим.

Ко мне прислали журналиста из центральной газеты, в начале ноября появилась огромная, на целую полосу, статья. В ней было все: что я претерпел, через что прошел, с чем и с кем столкнулся.

Зайцев срочно лег в больницу, чтобы дать повод "пожалеть" его своим сторонникам. Неделю Зайцева приводили в чувство, два месяца он болел. За это время (на что он и рассчитывал) страсти улеглись, его оставили в покое. Его вывели только из Ученого совета, да и то под предлогом состояния здоровья. Все остальные звания за ним остались.

Однако его "болезнь" не явилась уж и такой имитацией. Стало ясно: ничего существенного в моей судьбе он уже не изменит.

Спустя полгода нашему филиалу наконец присвоили звание института. Стройка набирала темпы: в эксплуатацию уже сдали первую очередь большого лечебного комплекса, приступили к строительству второй очереди, на которую правительство отпустило десять миллионов рублей...

Меня избрали депутатом Верховного Совета республики. Я поблагодарил избирателей и сказал:

- Ленин подчеркивал, что здоровье человека - это не только личное богатство, но и "казенное имущество" нашего государства, которое надо беречь. Получается, что мы, медицинские работники, его непосредственные стражи... На сегодняшний день в нашем институте вылечено около шести тысяч больных. По выводам экономистов, только за счет сокращения сроков лечения экономический эффект составляет более двадцати двух миллионов рублей. И дело не только в этом, товарищи! Можно ли измерить рублями состояние человека, которому восстановили форму и функцию руки или ноги? Можно ли измерить деньгами чувства больного, когда он отбрасывает костыли и протезы? Когда впервые в жизни надевает нормальную обувь, костюм и, как все люди, идет на работу? А чем можно измерить радость его родных и близких, которые освобождаются от страданий? Врачи создают не только материальное, но и огромное духовное богатство нашей Родины. Ради этого не жалко никаких сил!

Буслаев прислал телеграмму: "Вторник выступаю на первых состязаниях. Дмитрий".

Я незамедлительно вылетел в Москву.

БУСЛАЕВ

Соревнования состоялись первого мая, но были скромными: первенство городского совета ДСО "Буревестник". Вместе со мной выступали четыре перворазрядника. Я страшно боялся и пригласил только самых близких.

На стадион пришла уйма народу, прикатило телевидение. Вот этого мне совсем не хотелось. Увидев нацеленную камеру, я словно ощутил массу острых взглядов. Люди наверняка пристально рассматривали меня.

Калинников сидел в первом ряду, беспрестанно елозил на скамейке. Он, видимо, волновался больше, чем я. Доктор помахал мне рукой, я ему в ответ тоже.

С микрофоном подошел телекомментатор.

- С праздником вас! Если не ошибаюсь, это ваши первые соревнования после катастрофы? Ваши планы на сегодня?

- Если мне удастся преодолеть два метра, буду доволен.

- Кому вы посвящаете свой прыжок?

- Вон, - я кивнул в сторону Калинникова, - ему...

На доктора сразу наставили телекамеры. Он заёрзал еще сильнее.

Телекомментатор поинтересовался:

- Кто это?

- Мой второй отец, - отозвался я. - Доктор Калинников, который родил меня заново.

Я стал суеверен: надел латаные-перелатаные шиповки, те самые, в которых установил последний мировой рекорд - два двадцать восемь. Как только я приступил к прыжкам, сразу почувствовалось, что люди на трибунах желают мне одного - удачи, победы над собой. И пришли они сюда затем, чтобы ее увидеть.

Начал я осторожно - с одного метра семидесяти пяти сантиметров. Потом метр восемьдесят, метр восемьдесят пять, метр девяносто... Все эти высоты взял с первого раза.

На метре девяноста пяти застопорился. Этот рубеж не покорился и моему последнему сопернику, перворазряднику. Он выбыл. У меня осталась последняя попытка.

Я встал на место разбега, глянул в сторону Калинникова. Он уже не ёрзал, а сидел тихо, я бы даже сказал, как-то прибито. Все прыжки, которые я совершил до этого, были и его прыжками. Неожиданно мне стало обидно за доктора: если я сейчас не перелечу через планку, значит, через нее не перелетит и он... Он, который столько сделал для этого и который сейчас, беспомощно застыв на скамейке, уже ничего не может поправить. И вдруг он поднял руку, сжал ее в кулак. Мол, я с тобой.

Страх, скованность мигом исчезли. Через его жест я ощутил силу. Силу души Калинникова, которая каким-то чудом на время переселилась в меня. Я с удовольствием побежал, с удовольствием оттолкнулся, с удовольствием взлетел. Взял!

Сотни зрителей зааплодировали.

Я попросил установить два метра и пять сантиметров для запаса. Как всегда, подготовка новой высоты заняла больше времени, чем сам прыжок. Она мне покорилась сразу.