Путешествие вокруг дикой груши - Петер Надаш Страница 37

А вот назвать номер телефона он уже не способен. Пленка обрывается. Я больше не вижу кровать, не вижу дородную медсестру. Главный рубильник выключили. Продолжается другой фильм. Он парит в пустоте. Единственное, что можно сказать, — состояние это чем-то напоминает радость духовных озарений и великих любовных соитий. Когда-то я знал его, однако в течение жизни представлял его не совсем так. Так вот оно что. Могучая сила работает вне и внутри меня, куда-то сдула, всосала в себя, я перестал быть телом, поэтому больше не подключен к эмоциям и рассудку. Примерно так. Я знаю, что сейчас умираю. Но это не вызывает во мне ни радости, ни огорчения. Никаких прежде знакомых чувств. При этом я ничего не забыл. Точнее всего было бы сказать, что человеческое время получает вдруг продолжение, раскрываясь одновременно вперед и назад. А настоящее за порогом смерти не имеет ни пространственных, ни временны́х границ. Я знаю, что будет происходить, при желании могу видеть, что происходит, и хорошо знаю все, что произошло.

Я переживаю ощущение абсолютной памяти и такое же ощущение пространства. Они как бы вписаны одно в другое. Бесподобное, эйфорическое состояние духовной двуснастности. К сожалению, Бога в этом абсолютном времени обнаружить не удается и приходится констатировать, что его нет, напрасно я в него верил. Как же я был смешон в своей наивности. Досадное заблуждение. Зато сила, во власти которой я нахожусь, превосходит человеческое воображение. Наверное, тело мое еще слишком активно, чтобы можно было понять все величие этой силы. Но не его ли предвосхищало хранимое памятью души представление о богах. Я возвращаюсь в лоно творящей силы. Пока сознание еще не утратило чувства времени, я оглядываюсь, провожая взором отдельные его слои и события, с которыми расстаюсь. За неимением лучшего принято говорить, что в момент смерти человек прокручивает в памяти события своей жизни. Честно сказать, он ничего не прокручивает. Просто видит их как на ладони, ибо в вечности память не существует. Всю свою жизнь он не мог постичь душу, потому что не видел их вместе, душу и тело.

Тело не позволяло ему прикоснуться к душе.

Это значит, что в момент смерти от нас отделяется то, что и прежде нам не принадлежало. По всей видимости — не что иное, как привязанное к языку понятийное мышление. Именно оно объединяло нас с другими. Сначала — освобождение от вечных физических ощущений, затем — от мышления, которым мы так гордимся. Возвращение к изначальному состоянию, в котором нет ни понятийного мышления, ни различия между восприятием и ощущениями. Мышление отделяется от тебя, разрываются перекрестные связи между чувственными и эмоциональными, ментальными и когнитивными составляющими сознания, и одновременно с этим ты образно, по-видимому стволом мозга, воспринимаешь, что эти части сознания, безотносительно к заурядной истории твоей личности, подключены к обиталищу творящей силы, к некой универсальной структуре, охватить которую не способно, однако, даже чистое созерцание. К сожалению, нет в нашем языке глагола, которым можно было бы описать это решающее событие.

Речь идет о коротком движении, опрокидывании. Откуда-то выпасть и тем самым куда-то попасть. Есть подходящий глагол в немецком. Umkippen. Найдется нечто подобное и во французском, basculer.

Опрокинуться, кувырнуться из мрачно мерцающей пустоты, где всё вместе, чувство защищенности, сила.

Покинуть космическое пространство силы и защищенности, оторваться, выпасть из единственно мыслимого изначального состояния.

Я опрокидываюсь, переношусь, но куда и во что — об этом я представления не имею. Неизвестная сила выталкивает меня из мрачно мерцающей пустоты, я переваливаюсь куда-то, где есть расстояния, нет воздуха, есть очертания, но для обозначения всего этого нет понятий.

В сознание между тем проникает слепящий свет.

Все незнакомо, во всяком случае по сравнению с изначальным состоянием. Можно сказать и так, что на чувственном уровне весь универсум знаком до боли, но абсолютно незнаком понятийно. Сила придает моему движению направление. Она начинает выталкивать меня из бесконечности знакомого космоса. Этот сдвиг, выворачивание, смещение, перемена пространства для меня происходят впервые, впервые я обнаруживаю, что двигаюсь в заданном направлении. И многие вещи все же имеют свои имена. Пускай и не все. После жизни, богатой опытом понятийного мышления, я оглядываюсь на то, о чем, за нехваткой понятий, я не умею мыслить, ведь все происходит впервые. Смысл этих первопереживаний я постигаю, не прибегая к понятиям, но пользуясь опытом абстрагирования. Что вызывает во мне, говоря языком живых, вселенское изумление. Ибо сие означает, что абстрактное мышление возможно и за пределами понятийного.

«Впервые» и «в последний раз» — неотделимые состояния.

«Матери рожают верхом на могиле».

Оглядываясь назад с этой ступеньки абстракции, я испытываю невыразимую радость оттого, что коллега Беккет действительно не ошибся. Моя мать родила мое тело, я же рожаю собственную смерть.

Света я еще никогда не видел и даже не знаю, как он называется.

Хотя Бога не видно и в универсуме света, все же свет — наиболее достоверное из уподоблений. Познавая его, я имел то забавное незначительное преимущество, что в прежней жизни был не только писателем, занимавшимся взвешиванием и оценкой слов, но еще и фотографом, то есть занимался светом.

Рассеянный свет исходит из отдаленного источника. Меня увлекает к нему та же сила, и по мере все ускоряющегося приближения обращенное вспять сознание постигает ее намерение. Эта сила соединит меня с ним. Моя смерть станет моим рождением. С приближением к нему меняется не качество света, а то, что он делается более ощутимым. Свет не прямой, размытый — как будто перед невероятной силы источником кто-то поставил матовое стекло.

Он преломляется о складчатые края овального отверстия.

Так видится внешний мир человеку, выглядывающему в ненастный день из глубины пещеры. Ему предстоит проделать еще большой путь — какой точно, он оценить не может. Путь ему неизвестен, он еще никогда не проходил его.

Личность, которой предстоит неизвестно когда что-то делать и неизвестно на что реагировать, тоже ему незнакома.

Собственно, он не знал бы даже, что означает путь, если б не сила, неудержимо влекущая его по нему к источнику света.

И от этого не осознающее себя существо начинает догадываться о себе, неменяющийся свет позволяет ему фиксировать свое положение.

Так вот он каков, путь рождения, говорит он себе, и правда захватывающе интересно, констатирует он удовлетворенно. Я даже выглядываю из времени собственной смерти — настолько волнует меня собственное рождение, мне хочется видеть, что происходит в мире, который я как раз покидаю. И вижу,