Николай Переяслов - Я пишу - лучше всех Страница 38

* * *

Утром 8-го сентября мы возвратились в Москву.

8 сентября, суббота. Разбирая сегодня на столе свои бумаги, на лежащем возле компьютера фантике от конфеты обнаружил сделанную, уже и не помню, когда, запись о том, что все "новые русские" в сегодняшней России делятся на две категории - нуворишей и ну-воришек. (Не помню, записывал ли я уже где-нибудь это наблюдение...)

9 сентября, воскресенье. Планировал сегодня поехать на ХIV ММКЯ, где на стенде издательства "Крафт+" выставлена моя книга "Нерасшифрованные послания" и меня приглашали пораздавать там автографы, но на сегодня же было назначено торжественное открытие восстановленной в облике 1900-х годов железнодорожной станции "Козлова Засека", в 4-х верстах от которой находится музей-усадьба Льва Николаевича Толстого "Ясная Поляна", и пришлось ехать туда. Специально к этому дню МПС пустило из Москвы до Козловой Засеки скоростную электричку, первыми в которой предоставили проехать писателям России. Так что в 8.30 утра я уже был на Курском вокзале, а в 9.00 мы отправились в гости к Толстому. В нашей делегации были В.Н. Ганичев, В.Г. Распутин, С.А. Небольсин, Г.В. Иванов, И.Т. Янин, Н.М. Сергованцев, С.В. Перевезенцев и другие... Мое место оказалось рядом с Михаилом Николаевичем Алексеевым и Владимиром Васильевичем Карповым. С Алексеевым я встречаюсь довольно часто - он бывает и на наших секретариатах, и участвует в различных поездках, а вот с Карповым виделся всего несколько раз - в частности, на Пленуме СП в Моздоке...

Поговорили с ним о Москаленко и нашей семейной легенде о том, что это именно он застрелил Берию. Кроме того, Владимир Васильевич поведал, что пишет книгу воспоминаний о писателях Переделкина - В.П. Катаеве, Евтушенко и всех, с кем он там встречался. Я сказал, что хотя на Катаева и нападали за его "Алмазный венец", у меня это одна из самых любимых книг. Она, может быть, и искажает какие-то реальные факты, но зато необыкновенно живо воссоздает атмосферу писательской жизни двадцатых - тридцатых годов ХХ века. А главное, обладает таким сильным зарядом творческой энергии, что после каждого её перечитывания у меня возникает просто нестерпимое желание писать. Попробуйте ещё найти повесть с таким же воздействием на читателя...

М.Н. Алексеев рассказал, как в 1951 году рукопись его романа "Солдаты" прочитал Александр Фадеев, который должен был вести Совещание молодых писателей. Рукопись ему понравилась и он хотел о ней говорить на Совещании, но накануне ушел в очередной запой и Совещание пришлось вести Алексею Суркову, который не читал ничего. Чувствуя свою вину, Фадеев спустя некоторое время позвонил в журнал "Сибирские огни", и роман "Солдаты" был немедленно там напечатан. В те годы публикация в любом общероссийском издании сразу же становилась известной всему СССР, так Михаил Николаевич получил известность и был принят в Союз писателей. Сегодня, к сожалению, о "Сибирских огнях" уже никто и не помнит, и публикация в них не дает автору практически ничего, я это по себе знаю... Еще, когда отошла в сторону его молодая жена Татьяна, Михаил Николаевич признался, что в графе "пол" он последнее время начал писать слова "бывший мужской". Да ведь куда деваться - 82 года уже...

...Через два с половиной часа мы вышли на "Козловой Засеке", где я встретил приехавших туда день назад на ежегодные толстовские чтения Валентина Курбатова, Бориса Евсеева, Михаила Петрова и Владимира Личутина. Тут же был и Слава Дегтев, который успел надрать в пристанционном садике яблок и угощал ими всех встречных, уверяя, что в них содержатся атомы Льва Толстого. "Он же тут столько раз бывал, ожидал поезда, что же он - ни под одну яблоню ни разу не поссал? Так что его атомы наверняка присутствуют в этих яблонях," - с деловым видом объяснял он свою гипотезу. Чуть в стороне мелькнули Анатолий Ким и Владимир Бондаренко, но у меня, к сожалению, почти не было времени на общение...

Надо отдать должное начальнику Московской железной дороги Геннадию Михайловичу Фадееву и его людям - музейный комплекс на станции они восстановили в самом что ни на есть лучшем виде, прекрасно содержится также и дом Толстого в Ясной Поляне, но вот само мероприятие прошло утомительно и скомкано. Как всегда, надолго затянули выступления при открытии станции нам пришлось выслушать зам. министра культуры Н.Л. Дементьеву, директора музейного комплекса "Ясная Поляна" В.И. Толстого, начальника Московской железной дороги Г.М. Фадеева, каких-то других начальников, ну и, конечно, В.Н. Ганичева. Потом осматривали станцию, слушали выступления художественных коллективов, смотрели ряженых, рассаживались по автобусам... В Ясной Поляне успели только бегло осмотреть дом Льва Николаевича да чуть ли не бегом поглядеть на его могилку, и уже было нужно спешить назад в нашу электричку. Но я все же успел отметить тот факт, что в отличие от большинства биографов Толстого, обвиняющих его жену в жадности к деньгам и нежелании разделять филантропические идеи мужа, экскурсоводы говорят о Софье Андреевне чуть ли не с упоением. Мол, попав восемнадцатилетней девушкой в дом писателя, она вынуждена была взвалить на свои плечи и ведение хозяйства, и воспитание множества детей, а главное - переписывание, редактирование и издание рукописей мужа. Да при этом ещё должна была оставаться женщиной...

(Кстати сказать, литературные мэтры обычно очень любят напоминать начинающим тот факт, что Толстой двадцать раз переписывал роман "Война и мир", но почему-то никогда не уточняют, что он это делал руками своей жены.)

...День выдался жаркий, вокруг было много шумных речей, оркестров, прощальных фейерверков, а потом ещё всю дорогу хмельной Небольсин орал на весь вагон песни. "Артиллеристы, Сталин дал приказ", "Ты ж мэнэ пидманула", "Золотая моя Москва" и тому подобные. Поет он, надо признать, весьма оригинально, но уж очень громко, для моего слуха просто нестерпимо (я не выношу, когда кто-то включает музыку даже на два этажа выше нас), а потому к моменту возвращения в Москву у меня совершенно раскалывалась голова, так что со свидания с автором "Войны и мира" я не привез ничего, кроме чувства полной разбитости и раздражения. Наверное, было бы лучше, если бы я поехал сегодня на книжную ярмарку.

Впрочем, не исключено, что весь этот негатив возник у меня только лишь из-за того, что нас в Ясной Поляне не покормили. (Говорят, что в парке был накрыт для нас хороший стол с ухой из осетрины, но организаторы сосредоточили свое внимание исключительно на приеме высших чинов, а о приглашенных на праздник писателях просто забыли...)

10 сентября, понедельник. Распечатал с утра небольшую информационную заметку о нашей поездке в Сызрань для "Литературной газеты", а то - из-за того, что у нас все любят только ездить по городам, участвовать в приемах и на банкетах, но никто потом не напишет об этом ни строчки в газету, больше половины проводимых Союзом мероприятий проваливается затем в некий информационный вакуум, и о них никто ничего не знает.

Из-за того, что мне пришлось ждать, покуда в мастерской проявят отснятую мной в Сызрани пленку да отпечатают фотографии, я только к половине второго смог отвезти их в "Литературку", а уж на свою работу попал и того позднее. Да и был там недолго - почувствовав, что окончательно заболеваю (по-видимому, или просквозило в поезде по пути из Сызрани, или подцепил где-то вирус), я около 16 часов уехал домой.

* * *

...По дороге в метро в очередной раз подивился тому, как сидят на сидениях современные парни. Они так широко расставляют колени, как будто у них у всех, прости Господи, гангрена обоих яиц. Я попробовал было развести ноги на такую же ширину, как они (а они раздвигают колени почти на метр), и не смог, это очень неудобно. Выходит, они это делают специально? То есть мучаются сами, лишь бы создать неудобства тем, кто рядом с ними?.. Или они уже понемногу мутируют и у них - какое-то другое строение паха?..

11 сентября, вторник. Это называется "полный абзац" - из носа льет, голова раскалывается, в груди и горле дерет, да к тому ещё во всем организме слабость и мышечные боли... Так что я остался отлеживаться дома и до обеда пил таблетки да вычитывал рукопись книги Александра Малиновского. Должен признаться, что это тяжеленная работа, и мне постоянно хочется взять и переписать все его повести заново. Удивительная нечуткость к слову! Владея таким богатым жизненным материалом, он совершенно не чувствует русского языка: все фразы почему-то перекручены шиворот-навыворот, слова стоят не на своем месте, невероятно много говорится ненужного и лишнего. Ну зачем по пять раз разжевывать каждую и без того всем очевидную мысль? Вот кому, на мой взгляд, как никому другому, необходимо следовать правилу Стивена Кинга, которое тот приводит в своей работе "Как писать книги": перечитывать перед публикацией свои рукописи, и всё, что в них можно вычеркнуть - ОБЯЗАТЕЛЬНО ВЫЧЕРКИВАТЬ!