Вес твоих аргументов - Марина Сергеевна Комарова Страница 38

Мне стало жарко. Вот же зараза, умеет поставить вопрос. Но ответа не получилось, только помотать головой.

— Тогда в чем дело? — уже мягче спросил Лебедев. — Или ты думаешь, что стеснишь меня? Что я на самом деле сплю в двух спальнях сразу?

— Нет… — мой ответ получился неприлично хриплым.

Лебедев молчал. Воздух будто раскалился, попробуй вдохни. А смотрел так, будто ждёт только один ответ. И вроде бы силой держать не будет, но и отпускать не намерен.

Я сделала осторожный вдох, стремясь успокоить бешено заколотившееся сердце, и произнесла:

— Могу я у тебя… остаться?

— Да.

Почему он так близко? Или это так кажется. И глаза в глаза. Серые, светлые, с едва заметной серебристой искоркой. И смотрит серьёзно, но в то же время мягко.

С души словно упала часть неподъёмной ноши, которую я взвалила на себя. И я сама не поняла, что уткнулась лбом в плечо Лебедева, прикрыв глаза, вдохнув запах хвои и чистой рубашки.

А потом широкие ладони бережно коснулись меня. И обняли крепко-крепко, прижав к телу, без слов обещая, что всё будет хорошо.

Глава 13. Увольняйте меня полностью

Если бы кто сказал мне, что я проведу несколько ночей в квартире Лебедева Глеба Александровича, буду есть с ним за столом, обсуждать Загорулина, дело «Кираны» и неожиданно — консалтинговый семинар, который состоится осенью, то… посоветовала бы пойти и протрезветь.

А ещё то, что с нашей «помолвкой» пока не делается резких движений. Лебедев пояснил, что, пока я не ушла из «Адаманта», делать ход назад очень глупо. Приставания Загорулина (я о них рассказала) могут возобновиться.

Искреннее хотелось верить, что Лебедев говорит это не только потому, что приставания, но и… Что «и» — уже не моего ума дело. Нечего разевать рот на мужчину, который тебе явно не по рангу, Вава.

В происходящее я не верила. От слова совсем. Лебедев вёл себя спокойно и невозмутимо, словно у него жил не посторонний человек, а родственница. При этом родственница весьма приятная и не вводящая в состояние когда-же-ты-отсюда-уберёшься.

Возможно, это потому, что на небе наконец кто-то смилостивился надо мной и послал Лебедеву дела в выходные. Так, что я работала до глубокой ночи, ничего вокруг не видя и не слыша. И даже когда отключилась, то не слышала, как приехал Глеб. Разве что утром обнаружила себя на диване, на который присела, чтобы дать передохнуть глазам. Обнаружила с подушкой и пледом. Понятно, вещи сами собой приползти не могли. Поэтому Лебедева было за что благодарить.

Впрочем, Глеб сделал вид, что ничего особенного не произошло. Разве что очень благосклонно посмотрел на завтрак, сделанный мной. Я расстаралась на славу. Ибо негоже, когда рядом с тобой голодный и хороший мужик. К тому же всё равно чувствовала себя нахлебницей и не совсем понимала, что происходит. А так…

«Если не знаешь, что делать дальше с красивым мужчиной рядом, то дай ему поесть, — говаривала тётя Сара, раздумывая, чем кормить очередного ухажёра».

При этом уже зависело от ухажёра: накормят его так, что больше не вернется, или же наоборот — будет ходить и ходить.

«Запомни, Ксюшенька, — невозмутимо вещала она, отодвигая рыжего кота от плиты и следя за котлетами (теми самыми, при аромате которых текли слюнки и становилось решительно невозможно думать о чём-то другом, кроме желанной еды), — мужчина есть существо подверженное. Чему подвергнешь — к тому и потянется».

Я совершенно не собиралась подвергать чему-то Лебедева. Только всё равно порой задумчивый взгляд серых глаз задерживается на мне. И о чём бы там ни думал господин генеральный директор «Фемиды» — это явно не было мыслями о том, как я буду на него… работать.

После завтрака Глеб снова уехал, а я занялась работой. Конечно, в одиночестве и тишине всё шло быстро и складно. В итоге к десяти часам ночи удалось завершить львиную долю дел. Проверку данных пришлось отложить, замыленным глазом всё равно ничего не увидеть.

Деньги сами себя не заработают. Если бы не операция для Никитки, я бы так не убивалась.

Глаза, кстати, пекли нещадно.

Я провела ладонями по лицу. Ничего. Зато пообещала — выполнила. Красотка.

И это… всё будет хорошо. Опершись локтями на стол, я прикрыла глаза и мягко надавила пальцами на веки. Надо уже ложиться спать. А то явится Лебедев в праведном гневе и уложит в постель. Несмотря на усталость, мысли всё равно крайне неприличные. За это время я убедила себя ни на что не надеяться и постараться не смаковать то, что было раньше. Но… любоваться же Глебом можно? Не нужно, но можно.

А потому в голову и лезло всякое.

Впрочем, насильственное укладывание мне пока всё равно не грозило — Лебедева банально не было дома. Думать о том, что он отправился куда-то по своим делам, совсем не хотелось. То есть… нет, это нормально и правильно. У Лебедева есть свои дела, друзья, любовницы и… все остальные.

Последняя мысль неприятно царапнула, но я тут же отогнала её. Никаких прав на этого красавца у меня нет. И не было. Поэтому стоит сказать спасибо вообще за то, что он тут со мной возится.

Выключив ноутбук, я пошла в душ. Горячая вода немного сняла усталость. Но в то же время её сменили расслабленность и желание как можно скорее лечь спать.

Думать о том, что надо как можно скорее уволиться из «Адаманта», не хотелось. Но в «Фемиде» долго ждать не будут. И пусть Лебедев не ставил жестких рамок, я прекрасно понимаю, что тянуть нельзя. Свято место пусто не бывает.

А завтра понедельник. День тяжёлый, как известно. И надо будет говорить с Загорулиным. Именно говорить, а не бить по морде. А это, как известно, серьёзное дело.

Обмотавшись полотенцем, я вышла из душа. Всё равно одна тут — Лебедев еще не пришёл. Неожиданно подумалось, что здесь в одиночестве жить тоскливо. И тут же мотнула головой, отгоняя глупые мысли. Таким, как Глеб одиноко вряд ли бывает.

Уже засыпая, я услышала, как в замке проворачивается ключ. И уголки губ невольно дрогнули в улыбке.

* * *

Ручка замерла над белым листом увольнительного бланка. Дело «Кираны» удалось ещё раз обговорить с Лебедевым утром. Оптимальный вариант нашёлся для всех, Глеб не собирался выстраивать препятствия. Да и… не с одной «Кираной» вопрос поднимался. Я, правда, до сих пор