Лев Толстой - Том 20. Избранные письма 1900-1910 Страница 4

Мне хорошо в своей внутренней жизни, и все становится лучше и лучше, все больше и больше научаешься не осуждать людей и во всем, что случается, видеть для себя урок испытания и приготовления. Далеко до лета, а очень хотелось бы повидаться с тобой. Это одна из радостей моей жизни.

Привет Марье Михайловне. Надеюсь, она не сердится на меня. Прощай.

Л. Толстой.

24 января 1901.

Не верь газетчикам. Они печатают известия о здоровье и болезни, чтобы наполнить столбцы, а добрых людей тревожить*.

22. Д. Ф. Трепову

1901 г. Января 24. Москва.

Дмитрий Федорович,

Передаст вам это письмо князь Илья Петрович Накашидзе, мой приятель и человек, пользующийся всеобщим уважением и потому заслуживающий внимания к своим словам. С его братом, прекрасным юношей, чистым, нравственным, ничего никогда не пьющим*, случилась ужасная, возмутительнейшая история, виновниками которой полицейские чины*.

* Говорю об этом потому, что его обвинили в пьянстве.

Судя по тому, что случилось с молодым Накашидзе, каждый из нас, жителей Москвы, должен постоянно чувствовать себя в опасности быть осрамленным, искалеченным и даже убитым (молодой Накашидзе теперь опасно болен) шайкой злодеев, которые под видом соблюдения порядка совершают безнаказанно самые ужасные преступления.

Я вполне уверен, что совершенное полицейскими преступление будет принято вами к сердцу и что вы избавите нас от необходимости давать этому делу самую большую огласку и сами примете меры к тому, чтобы все полицейские знали, что такие поступки некоторых из них не одобряются высшим начальством и не должны повторяться.

Пожалуйста, потрудитесь прочесть описание, сделанное пострадавшим. Оно носит такой характер правдивости, что, и не зная лично этого молодого человека, нельзя сомневаться в истинности его показаний.

Желаю вам всего хорошего.

Лев Толстой.

Москва, 24 января 1901.

23. И. Е. Конкину

1901 г. Февраля 24. Москва.

24 февраля 1901. Москва.

Мне так нездоровится, что просил моего помощника написать вам*. Теперь же чувствую себя настолько бодрым, что хочется написать вам несколько слов, любезные братья и сестры.

Пожалуйста, пишите мне почаще и извещайте о вашей жизни. До сих пор ничего еще нет об освобождении вас в Канаду, но я не теряю надежду и пользуюсь всяким случаем, чтобы напоминать правительству о вашем положении*. Недавно было письмо из Канады, что 9 жен и две матери желают приехать к вам в Якутскую область. Я воспользовался этим случаем и писал властям, что не лучше ли было бы вас отпустить. До сих пор не получил ответа, но все-таки надеюсь. Если ничего не будет и сестры будут настаивать на переезде, постараемся их переправить летом. О Петре Васильевиче ничего не знаю уже давно. Посылал ему письма — недавно послал одно, но ответа не получал*. Про канадских слышно, что живут хорошо, отказались от помощи, которую им давали квакеры, и вернули Коншину деньги, которые он давал им. Боюсь только, что вещественным достатком они богатеют, а духовным беднеют. Мало осталось среди них людей сильных духом, а соблазнов много.

Не скучайте, любезные братья и сестры, что жизнь ваша проходит в тяжелых условиях, а постарайтесь наилучшим образом жить в этих условиях, и скорбь ваша в радость обратится. Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всякими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь. Казалось, как несчастны были приговоренные и сосланные и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно стало, что счастье было не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и ссылка, неволя было счастье, а генеральство и богатство и свобода были великие бедствия. Так-то и вы, милые братья: не живите кое-как до тех пор, пока выпустят, а живите во всю свою духовную силу, любя друг друга, любя врагов, во всем с радостью покоряясь воле бога, и в Якутской области жизнь будет рай, и поминать ее будете с радостью. Простите.

Брат ваш

Лев Толстой.

24. В. Г. Черткову

1901 г. Марта 7. Москва.

Сведения в «Vorwärts»* совершенно справедливы за исключением артиллерии. Но то, что боевые патроны были выданы войскам — справедливо. Самое замечательное в этом движении то, что народ на стороне студентов, или, скорее, на стороне выражения неудовольствия. Ко мне ходят рабочие и пишут мне, также и студенты, и я говорю всем одно: для блага людей нужно прежде всего их единение между собой, и потому чем больше общения, взаимного сочувствия, тем лучше. Но надо соединяться не во имя вражды, а во имя взаимной любви; если же это единение кажется опасным и вредным некоторым людям, то тем хуже для них. Мы и их призываем к тому же общению.

Мне страшно за то сочувствие, которое мне выражают, — боюсь дурно или вовсе не воспользоваться им*.

Я чувствую себя физически гораздо [лучше]. Духовно желал бы быть лучше.

Письма ваши и Ames’a получил;* буду отвечать после.

7 марта 1901 г.

О том, что люблю вас, повторяю, хотя это не нужно.

25. Л. Д. Вяземскому

1901 г. Марта середина. Москва.

Уважаемый князь Леонид Дмитриевич!

Мужественная, благородная и человеколюбивая деятельность ваша 4-го марта перед Казанским собором известна всей России*.

Мы надеемся, что вы так же, как и мы, относите выговор, полученный вами от государя* за эту деятельность, только к грубости и жестокости тех людей, которые обманывают его. Вы сделали доброе дело, и русское общество всегда останется вам благодарным за него.

Вы предпочли отдаться чувству негодования против грубого насилия и требованиям человеколюбия, а не условным требованиям приличия и вашего положения, и поступок ваш вызывает всеобщее уважение и благодарность, которые и мы выражаем вам этим письмом*.

Лев Толстой.

26. В редакции газет

1901 г. Марта середина. Москва.

Господин редактор,

Не имея возможности лично поблагодарить всех тех лиц, от сановников до простых рабочих, выразивших мне, как лично, так и по почте и по телеграфу, свое сочувствие по поводу постановления Святейшего синода от 20–22 февраля*, покорнейше прошу вашу уважаемую газету поблагодарить всех этих лиц, причем сочувствие, высказанное мне, я приписываю не столько значению своей деятельности, сколько остроумию и благовременности постановления Святейшего синода*.

Лев Толстой.

27. В. Г. Черткову

1901 г. Марта 30. Москва.

Сейчас получил ваше письмо № 16, милый друг Владимир Григорьевич, и устыдился за то, что мало писал вам, и за друзей. Буду настаивать, чтобы они писали вам еженедельно*. Пусть это письмо, 30-го старого стиля, будет началом.

У нас происходит вот что. Назначенный Ванковский* действует неопределенно; одни думают, что к хорошему, другие — обратно. Я ничего не знаю. В Петербурге, говорят, большое возбуждение в обществе. В Москве, мне кажется — тоже. Гектографированной литературы, ходящей по рукам, масса, но мало интересного. Мое обращение к «Царю и его помощникам» послано, кажется, 26-го ему и великим князьям и министрам*. О судьбе его ничего не знаю. Письмо Софьи Андреевны напечатано с письмом Антония*. Письма ко мне увещательные от лиц, считающих меня безбожником, вызвали меня к тому, чтобы написать ответ на постановление Синода. Эти дни писал, кажется кончил. Прежде всего пошлю вам*.

Здоровье мое хорошо. Письма, полученные по случаю отлучения, все нельзя копировать. Их сотни, но попрошу Дунаева или Буланже сделать выборку и послать вам.

Спасибо за письмо, целую вас. Сейчас поправил редакцию обращения к петербургским писателям. Посылаю, хоть, может быть, еще изменится*. Целую вас, потому что люблю. Мне на душе большей частью твердо хорошо. Дай бог вам того же. Получил начало «О смысле жизни»*. Кажется, хорошо.

Л. Т.

28. М. Л. Оболенской

1901 г. Апреля 8. Москва.

Спасибо, милая Машенька, за письмо. Взял пол-листика, а может, распишусь. Прекрасно, чудесно, что ты так недовольна собой. Не утешайся и не переставай быть недовольна и за себя и за Колю*. Так и надо, так и надо. Недавно записал себе в дневник, что, перебирая свою длинную жизнь, как острова выдаются те места, где вся жизнь была направлена на служение другим. Началось это с моего первого школьного учительства и потом было несколько раз и хорошие острова и полуострова*. В твоей короткой жизни уже были эти острова, и потому ты всегда к ним будешь примеривать свою жизнь. То, что ты противуполагаешь семью, желание иметь детей жизни служения, это несправедливо. Надо соединить, подчинив, или стараясь подчинить, сколько можно, семью служению. Посылаю тебе письмо Евгения Ивановича из Ялты об этом самом, посылаю потому, что получил его одновременно с твоим*. Жалко, что ты не приедешь, да теперь уж не к чему. Я очень занят современностью, кажется, что в ней есть и вечное. Успокоюсь, когда приеду к вам, на что надеюсь и чего желаю. Здоровье все нехорошо, все боли в мускулах: руки, ноги, шея и вроде лихорадочного состояния. Очень неприятно это, потому что мешает поездке к вам, а хочется, ужасно хочется видеть тебя и Сережу*, особенно теперь. Очень уж мы с ним близки к большому путешествию*.