Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь Страница 4

Наставление, данное Паскевичем Лазареву, состояло в девятнадцати статьях. И сущность предписаний заключалась в том, чтобы не принуждать к переселению; "чтобы охотникам-переселенцам представить существенную их пользу, свободу торговли, получение привольного участка земли, шестилетнее освобождение от податей, увольнение трехлетнее от повинностей земских".

О неимущих переселенцах составлены были отдельные списки и предложена без отлагательства денежная помощь. Хотя в продаже на старом месте недвижимого имущества армяне и терпели притеснение от персиян, озабоченных столь массовым исходом из своей страны, они не колебались в переселении. Армяне могли также оставить на прежней родине поверенных для сделок по имуществам их.

Воспламененный ответственным поручением, Лазарев в нарушение предписания Паскевича начал активно сзывать под новые знамена переселенцев-единоплеменников.

9 марта 1828 года последние русские войска оставили Тавриз. Наследный принц Аббас Мирза возвратился в свою столицу, уступленную ему победителями. Армяне из различных селений, смежных Туркменчаю, двинулись на Карабах.

Полковник Лазарев, будто челнок, сновал между Тавризом, Марагой, Хоем. Писал льстивые донесения Паскевичу, угрожающие письма персидским наместникам, воззвания к местному армянскому населению. И караваны переселенцев двинулись в путь.

Над Аразом опускался вечер. Обоз переселенцев из округа Урмийского и ханства Салмасского, разделенный на небольшие партии по 100 - 200 семейств, охраняемые казаками, уже давно пересек границу и теперь двигался в сторону ханств Нахичеванского и Эриванского. К едущим впереди вместе с переводчи ком офицерам подскочил казак на гнедом карабахце.

- Ваше благородие, - обратился он сходу к старшему, капитану Бегичеву. - Когда привал трубить?

Капитан оценивающим взглядом окинул его коня:

- Хорош у тебя жеребец, Гурьянов.

- В Карабахе он мне достался, ваше благородие, - весело откликнулся казак, играя черными горячими глазами. - Не конь, ветер...

- Ладно, не хвались, - офицер, усмехнувшись, махнул рукой и обратился к переводчику-армянину. - Где долина будет, говоришь? До темноты добраться успеем?

- За той скалой, - переводчик указал рукою вперед.

Там над дорогой возвышался массивный каменный разлом, точно надвое перерубили небо.

- Ну вот, Гурьянов, - Бегичев кивнул казаку, - ви дишь, пути еще версты две. Как доберемся до скалы - привал.

Казак, лихо пришпорив коня, ускакал так стремительно, будто растворился в наползающей с Араза вечерней туманной мгле.

Второй офицер, помолчав, тихо обратился к Бегичеву по-французски:

- А что, из Нахичевани известия есть, Иван Дмитриевич? Как там с запасами хлеба? Там и наш гарнизон стоит, и мы еще такую орду везем.

- Не знаю, я послал запрос, - метнув взгляд на переводчика, тоже по-французски в тон ему отвечал Бегичев. - Известный нам всем полковник развил такую бурную деятельность! В Персии все они оставили прекрасные дома, земли, а здесь - горы. Пахотных земель свободных нет. Здешние магометане уже откочевали на летние пастбища, их, конечно, никто не спрашивал, хотят ли они видеть новых соседей у своих очагов... Правда, как я понял, везем мы, в основном, народ торговый, ремесленников... Надеюсь, уживутся, Андрей Павлович!

- Да, очаг в чужом доме - мало какому хозяину понравится! - улыбнулся лейтенант. - Я был в Хое. Это - Эдем Персии. Чудный воздух, зеленые горы, чистейшие целебные источники. Прелестная страна! Знать, сильна их вера, раз такой рай оставили, как говорят, ради жизни под дланью христианского царя. Но показалось мне, когда я там был, их Эчмиадзин - это государство в государстве... Христиане они, но ведь не православные...

- Их Эчмиадзин? - усмехнулся Иван Дмитриевич. - Они устроили свою церковь на месте бывшей мечети... Разве не чувствуете в названии корни другого языка? Произнесите про себя медленно и услышите - муэдзин, а "уч" в переводе с тюркского означает три... Не все здесь так просто, дорогой Андрей Павлович, нам неплохо бы это понимать...

Между тем скала, на какую указал Бегичев казаку, приближалась. Капитан обратился к переводчику:

- Скачи вдоль колонны, Ованес-джан, предупреди своих. Привал близок. Пусть готовятся.

Переводчик, молодой парень, бросился выполнять указание. Бегичев оглядел мрачно нависшие над ущельем каменные торосы. Резко похолодало, от реки, неутомимо плещущейся за деревьями, потянуло ледяной сыростью.

- Кавказ, Кавказ... - мечтательно проговорил его спутник. - Загадочная страна. И какая пестрота народов, религий... Сплошные контрасты природы. Аскетизм здешних жителей, этих пастухов, и в то же время поразительная роскошь ханской жизни... Внутри крепости Эриванской примечательны только мечеть и дом сардара. Улицы узки, неопрятны... Тамошние жители, малочисленные армяне, живут, как кроты, хотя все деньги у них... Они и менялы, и посредники... И винные лавки держат.

- Знаете, Никитьев, - перебил его Бегичев, - мне в Тифлисе довелось недавно общаться с нашей знаменитостью - Грибоедовым. Я ведь на Кавказе не новичок, еще со времен генерала Ермолова... Так вот, наш дипломат в беседе о нравах здешних народов заметил, и я хорошо запомнил его слова: "Что за подлое отродье эти армяне! Никто из них и знать меня в Персии не хотел, а при этом, при случае, всё на ухо шепнут, что мы их будущие, in spe, покровители. Хорошенькие протеже! Они нас продают тем самым персам, которые готовы их распинать и варить под любым соусом..."

- Да уж, выгоду свою они блюсти умеют. Себе на уме народ...

- А с другой стороны, - задумчиво продолжал Бегичев, - я же знаю, все окружение господина Грибоедова в его посольской миссии - одни армяне. Сотрудник его канцелярии, Рустам бек, имеет фамилию Бенсанян, штабс-капитан Мелик Шахназар - его личный переводчик, Мирза Ягуб - это иреванец Ягуб Мархарян, Дадаш беком зовется Василий Дадашьян, а еще там служат курьерами Исаак Саркисов и Хачатур Шахназаров... И назвал я лишь тех, кого лично видал, с кем сталкивался... Да, они наши подданные, но что-то уж слишком суетятся, настаивая на этом переселении...

- И это посольство Российской Империи? - усмехнулся Никитьев. - Чьи интересы оно представляет, нашей ли державы или армян?

- Предположу, что в текущем отрезке времени интересы могут и совпадать...

- А когда перестанут совпадать?..

Вопрос поручика Никитьева заглушил звонкий клич трубы, объявляющей долгожданный привал.

- Ну, слава Богу, - перекрестился Бегичев, сразу повеселев и этим ставя точку в серьезной беседе.

Окрестности огласились гортанными выкриками мужчин, радостными восклицаниями рассыпавшихся по долине детей, уставших от многочасовой езды в повозках, ржанием почуявших отдых и волю коней. Задымились костры. Спешно возводились шатры. Несколько казаков с кожаными хурджунами искали спуск к воде. Женский голос затянул протяжную песню. Бегичев с удовольствием оглядел это вмиг ожившее, шевелящееся, многоголосое пространство и направил коня туда, где двое казаков уже ловко натягивали походную офицерскую палатку.

Он уснул сразу. Только приклонил голову на подложенную в изголовье бурку. Разбудил его звонкий смех в отдалении. А в палатке слышалось лишь спокойное дыхание Никитьева.

"Спит как убитый", - усмехнувшись, позавидовал своему молодому товарищу Бегичев, хотел и себя заставить заснуть, памятуя, что завтра длинный и утомительный переход, последний перед Нахчиваном, но очередной взрыв хохота заставил его подняться, к тому же неожиданно заныло раненое под Моздоком еще в ермоловскую баталию плечо... Свечу зажигать не стал, накинул бурку и вышел вон из палатки. Замер, пораженный близостью ярчайших звезд. Вспомнились строки еще с юности любимого стиха:

Открылась бездна звезд полна, Звездам нет числа, бездне - дна...

Звезды завораживали, переливались алмазным блеском, а посередине небесной чаши сиял Млечный путь, пастушья дорога, кочевье легендарных, сгинувших еще в незапамятные времена богатырей... Иван Дмитриевич с трудом оторвался от созерцания этого чуда природы. Сколько раз он уже видел ночное небо в горах, но всякий раз оно как будто магнитом притягивало его к себе. Пошел на голоса и смех, туда, где ярко пламенел костер. Он увидел, что около огня сгрудились четверо казаков, узнал Гурьянова, а подле него сидящего Ованеса, с ними еще было несколько молодых армян.

Все вскочили, когда он подошел. Бегичев жестом усадил их, примостился рядом, раскурил трубку.

- Не спится?

Ему ответили дружным возгласом отрицания, а Гурьянов, хитро подмигнув Ованесу, зачастил: - Да мы тут, ваше благородие, местные байки слушаем. Потешные... - он засмеялся, блеснув сахарной белизной зубов. - Ованес, повтори последнюю, что Самвел рассказал, - он кивнул в сторону молодого парня с буйно вьющейся шевелюрой.

Переводчик неуверенно посмсцрел на Бегичева.

- Давай, давай, и я посмеюсь, - подбодрил тот.