Николай Лесков - Отборное зерно Страница 4

А с барином он повел объяснение в другом роде.

Приходит, - помолился на образ и говорит:

- Здравствуй, барин!

А тот отвечает:

- И ты здравствуй!

- А ты, барин, плут, - говорит купец, - ты ведь меня надул как нельзя лучше.

- Что делать, приятель! а вы сами ведь тоже никому спуску не даёте и нашего брата тоже объегориваете? - Дело обоюдное.

- Так-то оно так, - отвечает купец, - дело это действительно обоюдное; но надо ему свою развязку сделать.

Барин очень согласен, только говорит:

- Желаю знать: в каких смыслах развязаться?

- А в таких, мол, смыслах, что если ты меня в своё время надул, то ты же должен мне теперь по-христиански помогать, а я тебе все деньги отдам и ещё, пожалуй, немножко накину.

Дворянин говорит, что он на этих условиях всякое добро очень рад сделать, только говори, мол, мне прямо: что вашей чести, какая новая механика требуется?

Купец вкратце отвечает:

- Мне немного от тебя нужно, только поступи ты со мною, как поступил благоразумный домоправитель, о котором в евангелии повествуется.

Барин говорит:

- Я всегда после Евангелия в церковь хожу: не знаю, что там читается.

Купец ему довёл на память: "Призвав коегожда от должников господина своего глаголаше: колицем должен еси? Приими писание твоё и напиши другое. И похвали господь домоправителя неправедного".

Дворянин выслушал и говорит:

- Понимаю. Это ты, верно, хочешь ещё у меня купить такой же редкой пшеницы.

- Да, - отвечал купец, - теперь уж надо продолжать, потому что никаким другим манером нам себя соблюсти невозможно. А к тому, нельзя всё только о себе думать, - надо тоже дать и бедному народишку что-нибудь заработать.

Барин это о народушке пустил мимо ушей и спрашивает:

- А какое количество зерна ты у меня ещё купить желаешь?

- Да я теперь много куплю... Мне так надо, чтобы целую барку одним этим добрым зерном нагрузить.

- Гм! Так, так! Ты верно хочешь её особенно бережно везти?

- Вот это и есть.

- Ага! понимаю. Я очень рад, очень рад и могу служить.

- Документальное удостоверение нужно, что на целую барку зерна нагружаю.

- Само собою разумеется. Разве можно в нашем краю без документа?

- А какая цена? сколько возьмёшь за эту добавочную покупку?

- Возьму не дороже, как за мёртвые души.

Купец не понял, в чём дело, и перекрестился.

- Какие такие мёртвые души? Что тебе про них вздумалось! Им гнить, а нам жить. Мы про живое говорим: сказывай, сколько возьмешь, чтобы несуществующее продать?

- В одно слово?

- В одно слово.

- По два рубля за куль.

- Вот те и раз!

- Это недорого.

- Нет, ты по-божьему - получи по полтине за куль.

Дворянин сделал удивленное лицо.

- Как это - по полтине за куль пшеницы-то!

А тот его обрезонивает:

- Ну какая, - говорит, - это пшеница!

- Да уж об этом не будем спорить - такая она или сякая, однако ты за неё с кого-нибудь настоящие деньги слупишь.

- Это ещё как бог даст.

- Да уж тебе-то бог непременно даст. К вам, к купцам, я ведь и не знаю за что, - бог ужасно милостив. Даже, ей-богу, завидно.

- А ты не завидуй, - зависть грех.

- Нет, да зачем это все деньги должны к вам плыть? Вам с деньгами-то хорошо.

- Да, мы припадаем и молимся, - и ты молись: кто молится, тому бог даёт хорошо.

- Конечно, так, но вам тоже и есть чем - вы много жертвуете на храмы.

- И это.

- Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.

Купец рассмеялся.

- Ты, - говорит, - плут.

А тот отвечает:

- Да и ты тут.

- Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.

А барин отвечает:

- Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.

Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.

- Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.

А тот, не смутясь, отвечает:

- Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.

Купец не стал больше торговаться.

- Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.

Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.

Купец о то самое место деньги и выклал.

- Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.

Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.

"Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".

Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.

Купец завязал их в платок и ушёл.

Тут фальцет перебил рассказчика словами:

- Вы какие-то страсти говорите.

- Я говорю вам то, что в действительности было.

- Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?

- Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.

- Так как же он ни аглицкого консула, ни посла не боялся? Почему дворянин их боялся, а купец не стал бояться?

- Вероятно потому, что купец опытнее был и лучше знал народные средства.

- Ну полноте, пожалуйста, какие могут быть народные средства против англичан!.. Эти всесветные торгаши сами кого угодно облупят,

- Да кто вам сказал, что он хотел англичан обманывать? Он знал, что с ними шутить не годится и всему дальнейшему благополучному течению дела усмотрел иной проспект, а на том проспекте предвидел уже для себя полезного деятеля, в руках которого были все средства всё это дело огранить и в рамку вставить. Тот и дал всему такой оборот, что ни Ротшильд, ни Томсон Бонер и никакой другой коммерческий гений не выдумает.

- И кто же был этот великий делец: адвокат или маклер?

- Нет, мужик.

- Как мужик?

- Да всё дело обделал он - наш простой, наш находчивый и умный мужик! Да я и не понимаю - отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как мужик трёх генералов прокормил?

- Конечно, читал.

- Ну так отчего же вам кажется странным, что мужик умел плутню распутать?

- Будь по-вашему: спрячу пока мои недоразумения.

- А я вам кончу про мужика, и притом про такого, который не трёх генералов, а целую деревню один прокормил.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МУЖИК

Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский мужик, "с вида сер, но ум у него не чёрт съел". Родился он при матушке широкой реке-кормилице, а звали его, скажем так, - Иваном Петровым. Был этот раб божий Иван в своё время молод, а теперь достигал почтенной старости, но хлеба даром, лёжа на печи, не кушал, а служил лоцманом при Толмачёвских порогах, на Куриной переправе. Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит в том, чтобы провожать суда, идущие через опасные для прохода места. За это провожатому лоцману платят известную плату, и та плата идёт в артель, а потом разделяется между всеми лоцманами данной местности.

Всякий хозяин может повести своё судно и на собственную ответственность, без лоцмана, но тогда уже, если с "посудкой" случится какое-нибудь несчастие, - лоцманская артель не отвечает. А потому, если судно идёт с застрахованным грузом, то условиями страховки требуется, чтобы лоцман был непременно. Взято это, конечно, с иностранных примеров, без надлежащего внимания к нашей беспримерной оригинальности и непосредственности. Заводили у нас страховые операции господа иностранцы и думали, что их Рейн или Дунай - это все равно что наши Свирь или Волга, и что их лоцман и наш - это опять одно и то же. Ну нет, брат, - извини!

Наши речные лоцманы - люди простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, всё это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своём роде лоцманы - очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И всё это в простоте и в смирении - бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.