В Вересаев - На повороте Страница 4

Марья Михайловна заволновалась.

- Ну, Сережа, мы лучше об этом не будем говорить! Я не могу заниматься общественными делами. Женщина, имея детей, должна жить для них - это мое глубокое убеждение.

Сергей изумленно вытаращил глаза.

- Какое же это общественное дело - каломелю или хинину дать ребенку?

- Мы делаем для народа все, что можем. Благодаря Борису в нашем уезде прибавлено восемь новых фельдшерских пунктов, увеличена сумма, отпускаемая на лекарства... Мы за это имеем право не подвердать опасности Коку. Я могу жертвовать собою, а не ребенком... Владимир Николаевич, что ж вы себе лафиту не наливаете? Боря, налей Владимиру Николаевичу... Нет, право, эта молодежь - такая всегда прямолинейная,- обратилась она к Токареву.- Недавно продали мы наше мценское имение,- только одни расходы с ним. Сережа смеется: будете, говорит, теперь стричь купоны?.. Я решительно не понимаю,- что ж дурного в том, чтоб купоны стричь? Почему это хуже, чем хозяйничать в имении?

- Я ничего против купонов не имею,- возразил Сергей с легкой улыбкой.Но Борису Александровичу не восемьдесят лет, чтобы сидеть на ворохе бумаг и резать купоны.

- Это все равно. Мы не имеем права рисковать капиталом.

- Почему так?

Марья Михайловна поправила кольца на белых, мягких пальцах.

- Деньги от мценского имения целиком должны остаться для Коки.

После цыплят подали мороженое, потом кофе. Сергей перешептывался с Таней. Будиновский курил сигару и своим медленным, слегка меланхолическим голосом рассказывал Токареву об учрежденном им в Томилинске обществе трезвости.

- А какую прекрасную публичную лекцию в пользу этого общества прочел у нас недавно Осьмериков, Алексей Кузьмич,- обратилась Марья Михайловна к Токареву.- О рентгеновских лучах... Это учитель гимназии нашей,- такой талантливый человек, удивительно! И как его дети любят! Вот, если бы у нас все такие учителя были, я бы не боялась отдать Коку в гимназию.

- Действительно, удивительно дети его любят,- сказала Варвара Васильевна.- Весною встретилась я с ним на улице, идет в целой толпе гимназистиков. Разговариваю с ним, а маль-чуган сзади стоит и тихо, любовно гладит его рукою по рукаву... Так жалко его, беднягу,- в злейшей чахотке человек.

- Только ужасно долго он лекцию эту читал,- улыбнулась Марья Михайловна.- Два часа без перерыву. Хоть и демонстрации были, а все-таки утомительно слушать два часа подряд.

- Да, у нас вообще не привыкли долго слушать,- сказал Токарев.- Вот в Германии, там простой рабочий слушает речь или лекцию три-четыре часа подряд, и ничего, не устает.

- Так это почему? Они сидят себе, пьют пиво и слушают; женщины вяжут чулки... Когда чем-нибудь занимаешься, всегда легче слушать. Да вот, например, мы иногда с Борисом читаем по вечерам "Русское богатство". Я читаю, а он слушает и рисует лошадиные головки. Это очень помогает слушать.

Сергей расхохотался.

- Ч-черт знает, что такое... Лошадиные головки... А ведь остроумно вы это придумали!

Он смеялся самым искренним, веселым смехом. Будиновский сконфузился и нахмурился.

- Ну, Маша, что ты такое рассказываешь? Просто, я вожу машинально карандашом по листу, а по твоему рассказу выходит так, что без лошадиных головок я и слушать не могу.

Марья Михайловна стала оправдываться.

- Нет, я только говорю, что это все-таки помогает сосредоточиваться. Ведь, правда, как-то легче слушать.

Сергей несколько раз замолкал и опять прорывался смехом. Таня скучала. Варвара Василье-вна перевела разговор на другое.

Опять раздался звонок. Вошел господин невысокого роста и худой, с большою, остриженною под гребешок головою и оттопыренными ушами; лицо у него было коричневого, нездорового цвета, летний пиджак болтался на костлявых плечах, как на вешалке.

- А-а, Алексей Кузьмич! - приветливо протянула Марья Михайловна.- Вот легок на помине. А мы только что говорили о вашей лекции. Все от нее положительно в восторге.

- Угу! - пробурчал Осьмериков и подошел поздороваться,- подошел, втянув наклонен-ную голову в поднятые плечи, как будто ждал, что Марья Михайловна сейчас ударит его по голове палкою.

- Ну, здравствуйте,- сказал он сиплым голосом, сел и нервно провел рукой по стриженой голове.- А я слышал от Викентия Францевича, что вы приехали, вот забежал к вам... Да, вот что! Кстати! - Осьмериков тусклыми глазами уставился на Сергея.- Скажите, вы не знаете, Коло-менцев Александр кончает в этом году?

- Уж кончил, кажется,- небрежно ответил Сергей.- Даже при университете оставлен.

- А-а! - хрипло произнес Осьмериков.- Дай бог дай бог!

- Ну, не знаю, чего тут "дай бог". Ведь это полнейшая бездарность.

Осьмериков своим сиплым, срывающимся голосом возразил:

- Зато работник! Это гораздо важнее! Для жизни нужны работники, а не одаренные люди... Ох, уж эти мне одаренные люди! Вы мне, пожалуйста, не говорите про них, я им ничего не доверю, никакого дела,- вашим "одаренным людям".

- Одн-нако! - удивился Сергей.- Уж что-что другое, а бездарность-профессор - это нечто прямо невозможное.

- Да ведь светочей-то среди них - всего два-три процента, не больше! воскликнул Осьмериков.- А остальные... Вот я недавно был в Москве на физико-математическом съезде. Ужас, ужас!.. У-ужас! - Он поднялся с места и быстро огляделся по сторонам.- Где люди? Нету их. Профессор математики, ученый человек, европейская величина, а заставь его поговорить с ребенком он не может! Слишком сам он большая величина. Ребенок для него - логарифм! Вот этакая коробочка, в которую нужно запихивать знания, пихай! Извольте видеть? Во-от-с!.. А я вам скажу: умный человек не тот, кто умеет логически мыслить, а тот, кто понимает чужую логику и умеет в нее войти. Вот иной раз у меня же в классе. Толкуешь, толкуешь мальчишке,- никак не возьмет в толк. Кто виноват? Я! Я не поймал его логики!.. Вызовешь другого мальца: ты понял? - Понял! - Ну, ступай с ним за доску, объясни ему там... И объяснит. А я вот, старый дурак, не сумел!

Он снова быстро сел на стул и придвинулся с ним к столу. Сергей неохотно возразил:

- Так вот, ведь вы, именно, и доказываете, что педагогом может быть только одаренный человек.

- Нет-с, нет-с, я этого не доказываю! Нужно быть только добросовестным работником, не смотреть на жизнь свысока, не презирать ее! Не презирать чужой души, не презирать чужой логики!

Осьмериков говорил быстро, нервно и глядел на Сергея тусклыми, как будто бесцветными и в то же время проницательными глазами.

- Бездарный работник именно на это-то и не способен,- сказал Сергей.

- Почему нет? Почему нет?

- Потому что он слишком преклоняется перед...

- Почему нет?

- ...перед собственной логикой. Она для него все.

- Нам нужны "большие дела", на малые мы плюем. Почему нет?

Осьмериков снова порывисто встал и начал оглядываться, как будто собирался немедленно уйти, потом опять сел.

- "Одаренные люди"!.. О господи! Избави нашу жизнь от одаренных людей! Они-то все и баламутят, они-то и мешают нормальному течению жизни... Вот, я вам прямо скажу: вы - одаренный человек. Я все время видел это, когда вы были моим учеником. И тогда же я сказал себе: для жизни от вас проку не будет... Вас вот в прошлом ходу исключили из Московского университета, через год исключат из Юрьевского. И кончите вы жизнь мелким чинушей в акцизе или сопьетесь с кругу. Почему? Потому что нам нужно "большое дело", обыденный, будничный труд для нас скучен и пошл, к "пай-мальчикам" мы питаем органическое отвращение!

- Верно! Прямо органическое отвращение питаю!

Осьмериков обрадовался.

- Ну, во-от! Не правда, что?.. Серые, обыденные люди для вас не существуют, они для вас - вот тут, под диваном... Милый мой, дорогой! Жизнь жива серыми, тусклыми людьми, ее большое дело творится из малого, скучного и ничтожного!

Таня встала.

- Мне пора идти! - сказала она.- Нужно еще поспеть в статистический комитет.

- Господа! Пойдемте, нам ведь тоже уж давно пора! - обратился Сергей к остальным.

III

Они вышли. Вечерело. Вдали еще шумел город, но уже чувствовалась наступающая тишина. По бокам широкой и пустынной Старо-Дворянской улицы тянулись домики, тонувшие в садах. От широкой улицы они казались странно маленькими и низенькими.

- Кто этот гриб? - спросила Таня.

Сергей усмехнулся.

- Осьмериков-то?.. Чистая душа!.. Ведь действительно вся душа светится. Но сколько он народу среди учеников перепортил своею чистою душою!

- Как душно с ними! - Таня быстро повела плечами.- И какое все кругом маленькое, низенькое, смирное! Совсем вот, как эти домики... И арифметика, и чувства - все какое-то особенное: малое больше большого, серое ярче красного.

- А как вы нашли Марью Михайловну? - обратилась Варвара Васильевна к Токареву.

- Какая она стала... мягкая и белая! - улыбнулся Токарев.

- Страшно! Страшно, как человек меняется! - задумчиво сказала Варвара Васильевна.- Ведь одно лишь имя осталось от прежнего. Что значит семья и дети...