Аркадий Гайдар - Обыкновенная биография Страница 4

- Конечно, если двадцать, то не до чтения, - покорно согласилась Зойка, - какое тогда чтение.

Тут уж я рассердился не на Зойку, а на Ваську. Никогда я не слыхал, как грохочут двадцать батарей. Две-три - еще может быть, а никак не двадцать. Кроме того, не читал я, уж конечно, вовсе не из-за батарей и вовсе не потому, что было некогда, или потому, что не попадались книги. Времени свободного было сколько хочешь; не одну, так другую книгу тоже достать было можно. А не читал я просто так - ну, просто не читал, да и все.

- Прочитаю еще, - хмуро ответил я. - Соберусь как-нибудь и прочитаю.

- Тебе обязательно надо, - серьезно поддержала Зойка. И, опять хитро переглянувшись с Марусей, задорно добавила: - Мы-то еще комсомольцы, а ты ведь уже коммунист.

Зашумело, загрохотало на лестнице, распахнулась дверь - и в клубах пара, осыпанные инеем, с побелевшими от мороза бровями, ввалилось в комнату около десятка человек. Они, точно по команде, оглушительно затопали, стряхивая с сапог и с валенок рыхлый снег, посбрасывали полушубки, шинели, куртки; некоторые скинули обувь и задвигали стульями, пробираясь к огню...

- Ну и мороз, Борька! - сказал Сережа Шаров, присаживаясь рядом со мною и бесцеремонно оттискивая в угол дивана Зойку. - Ну и мороз! Три вагона нагрузили... Только последний тюк бросили, как прибежал комендант:

- Ну, как, ребята?

- Готово! - говорю.

- Вот, - говорит, - выручили. А мне сейчас позвонили, что эшелон уже из Мухталова вышел. Через час у нас будет. Вы бы, - говорит, - подождали: может, приветствие какое-нибудь, ну, там митинг... И они вам спасибо за фураж скажут.

Как услышали наши ребята про приветствие да про митинг (какое там приветствие... какое там спасибо...) и один за другим ходу: кто в барак греться, кто в дежурку.

- Ну, - говорю, - товарищ комендант, приветствие вы и сами передайте... а спасиба нам ихнего не надо. И то сказать, с обеда мешки ворочали. Какое уж тут спасибо... Зойка! - спросил он, оборачиваясь к притихшим девчонкам, тебя сегодня в укоме Васильев ругал? Ты прикреплена к приюту? Скажи, пожалуйста... а ты была хоть один раз в детраспределителе? Н-ет? Ну, и паскудная же ты, я скажу тебе, девка.

- Сереженька! - уныло и присиротевшись начала Зойка. - Солнышко ты мое любимое, золотой мой!.. Я в госпитале... сейчас занята? Занята! А до госпиталя я каждый день на вокзал три километра - в распределители пленбежа бегала? Бегала! А до пленбежа - на продразверстку в Пановскую волость... с Анохиным ездила? Ездила. Ой, как люблю я тебя, дорогой мой! - лукаво закончила она, обнимая Сережку за шею.

- Ну-ну, любишь! - заворочался Шаров, разжимая своими крепкими лапами ее руки. - Да что ты прихватилась, как пиявка. - Он отсадил ее в угол дивана и сказал, чуть запыхавшись: - Балаболка! Я так и сказал! "Не разорваться же ей". А в приют мы завтра Ленку пошлем.

- Ленка не пойдет! - вставила молчаливо гревшаяся у огня Маруся.

- А кто спрашивать будет? - удивился Шаров. - Постановим - значит, пойдет!

- Ленка не пойдет. Она на днях замуж выходит и к мужу в вокзальный поселок переедет. А оттуда далеко...

- Замуж?.. Далеко?.. - переспросил Шаров, и на лице его появилось такое неподдельное негодование, как будто бы ему сообщили не о том, что Ленка замуж выходит, а о том, что Ленка уходит... в белогвардейскую банду. - Ну ладно! - добавил он уже сдержанно. - Это мы еще обсудим, кто замуж, а кто куда!.. Бориска! - негромко сказал он, оборачиваясь ко мне. - Пойдем в другую комнату, нам ведь с тобою поговорить нужно...

* * *

Сереже Шарову было семнадцать. Он был на год старше меня. Раньше я его не знал совсем. (Перед революцией я мельком слышал о нем, когда в слободе он пытался [организовать] Союз молодежи III Интернационала, - но это уже было перед самым моим побегом {на фронт. - Ред.}.

Он был из беженцев - откуда-то из Белоруссии. Отец его - солдат - был в плену, мать работала на камвольной фабрике, а сам он учился во время войны в столярном отделении ремесленного училища.

У него были умные озорные глаза, черные жесткие волосы, и через левую щеку его тянулся длинный ножевой шрам, старый след от буйных забав, когда по свежему льду дрались парни и мальчишки из Выездной слободы, что за Тешею, с арзамасскими мастеровыми: корзиночниками, бондарями, колесниками, что жили на низу, на болоте, у моста.

- Ты ведь не куришь, - сказал Сережа, усаживаясь и завертывая козью ножку. - А я так давно смолю... еще мальчишкой. Отец поймает, вздерет... убежишь за сарай и еще слаще покажется... Ты что сегодня - с одним костылем?.. Проходит?.. Ну, и хорошее дело. Когда уезжать будешь - мы вечеринку устроим - к тому времени сплясать можно будет.

Все это говорил он по-дружески. И вдруг озорные глаза его потухли, он закурил, сел напротив меня и спросил просто:

- Что такое у вас, Борис, с Федькой?

- С Федькой у меня ничего нет, - ответил я, насторожившись и догадываясь, к чему он клонит разговор.

- Ничего?.. Вот это-то нехорошо, что ничего. Ну, подумай сам: вы оба комсомольцы. Хотя ты и коммунист - но ведь ты еще комсомолец. Ну, оба из одной организации. Оба хорошие... парни. И вдруг враги. И до чего дело доходит... до чудного, право. Мало того, что не разговариваете... Так нет... Федька... сунется в клуб - видит, что около тебя ребята собрались - повернет и уйдет...

1931

ПРИМЕЧАНИЯ

В 1929 году в журнале "Октябрь" впервые были напечатаны главы из повести "Школа" под названием "Обыкновенная биография". В 1930 году в поселке Кунцево под Москвой Аркадий Гайдар приступил к работе над продолжением "Школы", дав новой повести то же название - "Обыкновенная биография". Поначалу писалось легко, потом работа застопорилась, и он совсем отложил рукопись.

Впервые главы из повести "Обыкновенная биография" с некоторыми сокращениями были опубликованы в сборнике "Жизнь и творчество А.П.Гайдара" (Москва, Детгиз, 1951).

Т.А.Гайдар