Григорий Свирский - Прорыв Страница 4

Вечером, когда мы сидели за родственным пол-литра, он рассказывал неторопливо: -- Вначале они скинут Берия, Лаврентия Палыча, правую руку "Уса"... Объявят его англо-японо-германо-диверсано... А также растлителем малолетних. Затем сойдутся в смертной драчке Маленков и Хрущ. Маленков -умнее, Хрущ -- пройдошистее, хитрее. Тот, кто вознесется живым на небо, отправит на живодерню всех старых кляч, от Молотова до Булганина-Кагановича... Петь гаду Лазарю -- Лазаря. Почему так думаю? Будучи в Промакадемии, со всеми учился. Знаю, как облупленных...

Провожали мы тогда дядю по его "конскому маршруту" с тяжелым сердцем: не случайно отправили его в Ессентуки. Тронулся старик!.. Тут воды, увы, не помогут.

И месяца не прошло с того дня, как побывал дядя у нас -- Всесоюзное радио объявило, что Берия -- шпион, убийца и растлитель малолетних.

Только расстреляли Берия -- загарцевали на экране телевизоров вперемешку одутловатый неулыба Маленков и Хрущев -- голова колобком... А что пошло потом?!..

Я рассказал Иосифу Гуру о предвещаниях дяди в его первый визит в Москву сразу после "несчастья" (хоть дядя и перебивал меня, не любил, когда его хвалят...). Заключил решительно: -- Иосиф, ехать не надо!

Иосиф Гур, к моему изумлению, засмеялся весело. Похохотав, сказал: -Итак, Гриша, значит, ты веришь в еврейских пророков! Тогда ты должен отправляться с нами.

Дядя Исаак сидел, уставясь невидящими глазами в окно, за которым шуршали троллейбусы. Я никогда не видел его таким несчастным. -- А народ? -наконец произнес он. -- За что ты, Иосиф, наказываешь народ? Если двинутся такие, как ты, кто выиграет? Государственная шпана! Вековые придурки? Иосиф, друг мой, будучи с тобой рядом столько лет, я никогда не поверю, что ты стал ненавидеть Россию.

Лицо Иосифа окаменело. Он, как и Исаак, смотрел невидящими глазами в окно. Но видел -- свое...

-- Исаак, -- наконец засвистел-захрипел он, -- я был с Россией и в окопах, и на тюремных нарах. Я прочувствовал душу народа. Это душа страдальца. Как можно ненавидеть страдальца?!.. Однако... В индейском племени в США один из вождей учил своих соплеменников, как относиться к белым людям. Он говорил: "Их не надо ненавидеть. Их не надо любить. Их не надо замечать. Их нет. Мир видел много чужих цивилизаций, пришельцев. Они приходят и уходят. А мы -- остаемся..."

Это очень глубоко, Исаак. Глубже того, что вождь хотел сказать... Это трудно, каторжно тяжко для меня -- оторвать от России свою собственную жизнь. Отдать Россию русопятам на 228"разграб. Но я это сделаю!.. Что такое западные цивилизации? Проходили эллинские цивилизации, цивилизации Вавилона. К фанатикам-евреям они относились, в лучшем случае, иронически. Как ты... Соломон предупреждал их во притчах своих: "Не утвердит человек себя беззаконием..." Утверждали -- огнем и мечом. И... все прошли. Вс-с-се до единой!.. Вот я вижу, как на моих глазах европейская цивилизация, дапроходит. На волоске висит в Италии, во Франции... Я видел фото, все вековые ценности Италии, скульптуры, руины римских эпох испоганены мелом, углем. Начертаны на всех "серп и молот", "звезда", "серп и молот"... Когда-то малевали кресты. Затем свастику. Теперь серп и молот. Для штурмовиков культурных ценностей нет. Проходит западная демократия. Я вижу ее спину... А ты?! Что ты молчишь, Исаак? Не видишь? Ее что-нибудь интересует, кроме собственного брюха? Бесчувствие -- одна из типичных черт западных демократий. Она, да! проржавела, как старый корабль в затоне. А с чего начинается фашизм, Исаак? Мне ли объяснять тебе! С невнимания к человеку... Марксисты, прогрессисты, нудисты, либералы-обиралы -- суета сует и всяческая суета. Они проходят, а мы, евреи, остаемся. Веря в грядущую справедливость. "Тогда волк будет жить вместе с ягненком и барс лежать вместе с козленком..." Нам до всего есть дело!.. Все цивилизации проходят, -- воскликнул он, и в красных, слезящихся глазах его словно свет вспыхнул. -- А мы -- остаемся!..

Вечером был день рождения Лии. Пришли дети: Наум, Яша, Сергуня. Прикатила на собственной "Волге" Геула, Гуля, по-домашнему. Когда она вошла в своей клетчатой разлетайке, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, все повскакали с мест, принялись шутить. К тому же обрадовались, что мужа не привела. Не прижился он тут, Герой замороженный!.. Того не скажи, этого не пробормочи... На Северный полюс зимовщиков повез? Слава Богу!..

Под цокающий говорок Лии заговорили, после пятой рюмки, о серьезном. -Израиль? -- повторил вслед за родителями тощий и длинный, как мать, Наум и, поскребя пушок на сияющем затылке, удивленно оглядел всех сквозь роговые очки. -- Нонсенс! Гуры, вам не хватает евреев? У меня в лаборатории кинешь палкой в собаку -- попадешь в еврея... Хотите, я буду устраивать в выходной всееврейские вылазки за грибами?.. Отец, а грибы в Израиле есть? -- спросил он вдруг заинтересованно.

Сергуня -- самый благополучный и живой в семье, аспирант Института народного хозяйства имени Плеханова, весельчак-гитарист, точно окаменел. Наконец произнес изумленно: -- Мало нам, отец, русского антисемитизма? Тебе позарез нужен еще и арабский национализм?! -- И тихо Яше, сидевшему за его спиной на кровати, превращенной по такому случаю в тахту: -- Скажи, Яшунь? Отец не вынесет этого. После Воркуты... Яша не ответил.

Я уже знал, что Сергуня и Яша были сыновьями двоюродного брата Иосифа -- украинского наркома, расстрелянного вместе с женой в 1937 году. Иосиф и Лия взяли детей брата к себе, усыновили, выкормили... Не будь этого, погиб бы Сергуня: когда отца увели, ему и двух не было. Лия ушла на фронт медсестрой, Сергуню с собой взяла. А потом и сестрину дочь. Гулю, которую Гулин сосед, керченский рыбак, выдал при немцах за дочь, спас от ямы, в которую бросили ее родителей... Сергуня был баловнем раненых, читал им стихи, пел тонким голоском военную песню "Я по свету немало хаживал..." В университет приняли. Слава Богу, улеглось... И опять ходить по трясине?

Я сочувствовал ему, ждал, что скажет Яша. Странное лицо было у Яши. Лицо Лии. Продолговатое, с пухлыми щеками, "бабье"? Да нет, не бабье. Большая голова, чуть склоненная набок, -- от раздумья? От вни250"мания к окружающему?.. Прыщеватый лоб семи пядей. Сильное, вроде, лицо, гуровское. Да только было в нем что-то виноватое, словно он просил извинения заранее. От внутренней деликатности, что ли? От застенчивости? Или, скорее всего, забитости: всю жизнь -- сын "врагов народа".

Лия сказала как-то, что у Яши глаза врубелевского демона. Куда там! Нет в выпученной синеве яшиных глаз и грана дерзкого всесилия, которое запечатлел Врубель в своем демоне. Напротив! Опасение, как бы не обидеть, не причинить боль. Постепенно именно это чувство тебя охватывает, когда вглядываешься в лицо Яши. Сильнее всего в нем - ощущение доброты. Оно согревает своей добротой. Добры и виновато выпученные губы, и тихий, мягкий голос, в котором, правда, на какое-то мгновение прозвучит вдруг твердость хирурга, который каждое утро берет в руки скальпель. Но тут же снова возьмет верх мягкость тона и доброта.

Яша почти весь вечер просидел молча. Выслушал отца, -- вспомнилось ему вдруг дежурство 13 февраля 1953-го. Он дежурил в Первой Градской, в клинике академика Бакулева. Утром сказал сестре: "Ну, давайте, приглашайте больных". Сестра ответила, что никого нет. Ни одного человека... "Что-о?" -- вырвалось у Яши. "А вы газеты сегодня читали? -- поинтересовалась сестра. "Нет... А что?"

В тот день в "Правде" было напечатано зловещее сообщение. О врачах отравителях...

Встряхнув большелобой головой, отогнал Яша навязчивое... Произнес своим обычным мягким и тихим голосом: -- Куда нам от России? Здесь могилы дедов и прадедов...

Собственно, другого ответа от него и не ждали. Ни Иосиф, ни Дов. Живет, втянув голову в плечи. Как что, краснеет. "Красна девица!" Даже Регина, жена Яши, и та окрестила его "земским доктором"... Не потянет Яша, а жаль...-Произнеся свою единственную фразу, Яша поглядел на часы и, виновато улыбаясь всем, ушел.

-- Гуля! -- прохрипел Иосиф, разлив остатки водки по рюмкам. -- А ты знаешь, что означает твое имя? ГЕУЛА-- на иврите -- спасение. А где Гуля?-Все посмотрели в сторону голландской печи, где она стояла, прислонясь спиной к белым теплым изразцам. -- Гуля? -- разноголосо прозвучало в комнате. -Гу-уля?! -- Спасение! -- весело-иронично взметнулся Наум. -- Где ты, где ты, эх, да каковы твои приметы...

-- Перестань кривляться! -- оборвал его отец. -- Где она?

Дов прогудел мрачно: -- Видать, жене Героя Советского Союза наши разговоры не по нутру...

-- Не смей так говорить! -- перебил его Сергей. Его поддержали и Лия, и Наум, сказавший: -- Она лучше всех нас, Дов...

Гуля была совестью Гуров, радостью Гуров. С детства Гуры-сыновья внимали ее бесхитростному возгласу: "Это же несправедливо!" В мальчишеских спорах судьей была она, Гулька, Гуленок...

Сергей выскочил за ней, но увидел только, как крутанулась за угол ее новенькая белая "Волга". Взлетела на Малый Каменный... Вернулся злой, накинулся на Дова.