Аркадий Гайдар - Жизнь ни во что (Лбовщина) Страница 4

Стражник и Чебутыкин сели рядом, ямщик рванул сразу с места. Ямщик теперь чувствовал, что позади него сидит человек с револьвером, и он поминутно чуть-чуть поворачивал голову назад, не выпуская руку из-под полушубка.

- Вот гонит! - с восхищением сказал Чебутыкину стражник. - Хо-ро-ший ямщик.

Но хороший ямщик, доехав до первого ухаба, резко повернул лошадей, сани перевернулись, и. прежде чем Чебутыкин и ругающийся стражник успели пошевелиться в глубоком сугробе, над их головами блеснуло тонкое и длинное, как осиное жало, дуло маузера, и ямщик сказал негромко:

- Стоп, не шевелиться... и лежать смирно.

Так как оба лежали в сугробе, он, отскочив в сторону, полез в снег за отброшенной почтовой сумкой. Снег был глубокий, выше колена, и пока он доставал ее, стражник успел вскочить на ноги, рванулся к кобуре и выхватил оттуда револьвер.

Но прежде чем он успел нацелиться, тяжелая сумка ударила ему в голову и снова сшибла с ног. Падая, стражник наугад выстрелил, и почти одновременно черный человек блеснул огнем своего маузера и пригвоздил его выстрелом к снегу.

Ямщик схватил опять сумку, обернулся назад и, заметив на горизонте мчавшихся на выстрелы, очевидно, вернувшихся жандармов, бросился к лошадям.

Крепкая ругань сорвалась с его губ: оглобля санок была переломлена. Бежать по дороге было бы бесцельно, бежать в сторону из-за глубокого снега нельзя. Он выскочил на дорогу, обернулся еще раз, соображая, что бы это такое сделать.

Как вдруг он насторожился, отскочил в сторону и, выхватив свой маузер, вскинул его на захрустевшие придорожные кусты.

Мягко скользнув по снегу, оттуда выехала стройная девушка, охваченная серой, мягкой фуфайкой, с тонкими бамбуковыми палками в руках. От быстрого бега она слегка запыхалась и сейчас, столкнувшись с маузером, увидав опрокинутые сани и валяющихся людей, слегка вскрикнула и остановилась.

- Дай лыжи, - коротко сказал ей Лбов.

Она вскинула на него глаза и, совершенно не обращая внимания на маузер, как будто бы не из-под угрозы, а по доброй воле, легко соскочила на дорогу и воткнула палки в снег.

- Возьмите.

Ремни были маловаты, но перевязывать их было некогда, и человек с трудом всунул в отверстие сапоги и схватил палки. Перед тем как оттолкнуться, он встретился с глазами незнакомки.

- Я вас знаю, - после легкого колебания сказала она. - Вы Лбов.

- Я Лбов, - ответил он, - а я вас не знаю, - он посмотрел на тонкую, теплую, плотно охватившую ее фигуру фуфайку, на мягкие фетровые бурки и добавил: - А я не знаю и знать не хочу.

Зигзагообразной складкой дернулись губы девушки, она откинула голову назад и спросила:

- Вы невежливый? Я Рита... Рита Нейберг.

- А мне наплевать, - ответил он, - и вообще, на все наплевать, потому что за мной гонятся жандармы.

Он сильным толчком выпрямил сжатые руки, и лыжи врезались в гущу кустов. Еще один толчок - и он исчез в лесу...

- Сволочь, - сказала Рита в бешенстве, - взял лыжи и хоть бы спасибо сказал... И кого это он убил?.. Даже двух.

Пересиливая отвращение, она с любопытством заглянула за сани.

- Барышня, - окликнул ее вдруг кто-то из сугроба, - барышня, он уже ушел?

"Один не умер еще", - подумала Рита и подошла к Чебутыкину.

- Он ушел?

- Ушел, ушел, - ответила она, - а вы ранены?

- Нет, я не ранен, а так.

- То есть как это так? Чего же вы тогда дураком лежите в сугробе? крикнула Рита. - И как это вам было не стыдно: вдвоем с одним справиться не могли?

Чебутыкин забарахтался, выполз из сугроба и, стараясь вложить в слова некоторую убедительность, сказал ей:

- Мы и так сопротивлялись, но что же мы могли?..

- Молчите, и ни слова, - презрительно сквозь зубы сказала Рита, потому что с одного конца торопливо на лыжах приближались два отставших ее спутника, встревоженные выстрелами, а с другой - во весь опор мчались конные жандармы.

Зимнее солнце скользнуло за горизонт как раз в ту секунду, когда стражники соскакивали с коней.

- Ограбили-таки!.. - громко крикнул один из стражников. - И кто это мог подумать, что он вместо ямщика... Из своих рук прямо выпустили. Ваше имя? спросил он Чебутыкина.

Чебутыкин с достоинством отвернул шубу, чтоб виднее были форменные пуговицы на тужурке, и хотел медленно и толково ответить, но унтер-офицер не дал ему докончить и сказал резко:

- По подозрению в сообщничестве с государственным преступником, разбойником Лбовым, вы арестованы.

Унтер-офицер любил торжественные фразы, но от этой торжественности у титулярного советника Чебутыкина захватило дух - он хотел что-то сказать, но не смог и только подумал: "Господи, ну и день... Господи, и какой же это удивительно проклятый день!"

4. В землянке, занесенной снегом

Пробежав на лыжах верст пять, Лбов остановился. Он вытер рукавицей взмокший лоб и сел на сваленное и заметенное снегом дерево. Было почти совсем темно, снег стал матовым, а деревья слились в одну крепкую, черную тень. Лбов посмотрел на сумку, хотел открыть ее, но сумка была заперта, он вынул нож, собираясь ее надрезать, но раздумал, потому что в темноте можно было выронить что-либо или растерять ее содержимое потом по дороге.

"Здорово, - подумал он и вынул из кармана револьвер, захваченный у убитого стражника. - Смит, - решил он, - ну и то ладно, пригодится". Он повернул несколько раз барабан, положил револьвер обратно, встал на лыжи и поехал дальше. В темноте ветки хлестали по лицу, и голову часто обсыпало мелкой снежной пылью, падающей со встряхиваемых кустов.

Часа через полтора он добрался до такой гущи, что огонек землянки вынырнул вдруг - только перед самыми глазами.

Стольников был дома, он выскочил на двор и крикнул удивленно:

- Сашка! Откуда тебя в этакое время? Я думал, ты в Мотовилихе заночуешь.

- Было дело, - коротко ответил Лбов и, подходя к сеням, спросил: - А у нас кто еще?

- Двое из наших, Степан Бекмяшев и потом еще один - Федор.

- Что за Федор? - с удивлением спросил Лбов и наморщил лоб. Он был осторожен и не любил, когда к нему приходили новые незнакомые люди.

- Свой человек, заходи скорей, узнаешь.

Лбов вошел, не здороваясь, сел на лавку и, показывая пальцем на нового человека, спросил прямо у Степана:

- Он кто?

- Из питерской боевой организации, - не менее прямо ответил Степан, да ты не думай ничего, шальная голова, мы ручаемся.

- Я не думаю, - проговорил Лбов и, повернувшись к Федору, сказал коротко: - Ну, говори!

Питерский товарищ с любопытством посмотрел на Лбова.

- К тебе скоро приедут еще четыре человека.

- Зачем они мне? - И Лбов мотнул головой.

- Как зачем, вместе лучше! У вас будет тогда настоящая боевая группа...

- Группа, - повторил Лбов и задумался, точно само это слово внушало ему некоторое подозрение. - Как ты сказал - боевая группа? А кто в ней будет?

- Два анархиста, один эсер и один социал-демократ.

- Я не про то спрашиваю, я спрашиваю: ребята надежные?

- Посмотришь - увидишь. Как у тебя насчет оружия?

- Плохо, - ответил вместо Лбова Стольников, - револьверов много, по Мотовилихе обыски повальные, ребята все сюда направляют на сохранение, а винтовок - всего одна.

- Привезут, - сказал Федор, - нужны только деньги. Ты достань денег.

Лбов с минуту подумал, потом поднял сумку, раскрыл нож и провел им по коже. Целая пачка писем вывалилась на стол. Распечатали. Денег было около тысячи рублей. Триста Лбов тут же отдал Федору. Триста оставил себе, а остальные передал Степану.

- Это вам пока на подпольную, - добавил он, - будет с вас, ведь вам все равно на разговоры.

- Как на разговоры? - И Федор удивленно переглянулся со Стольниковым и Степаном.

- А так, на разговоры, - повторил Лбов. - Я понимаю - оружие покупать, бомбы; ты скажи, чтобы больше бомб привозили, беда как люблю бомбы - на это я понимаю, а что зря языками трепаться. Да скажи, чтобы к маузеру мне патронов привезли, - добавил он, опять срываясь на прежнюю мысль, - побольше патронов, мне очень нужны хорошие патроны. - Потом он помолчал и, точно принимая окончательно какое-то решение, добавил: - И хорошие ребята тоже нужны. Только такие, которым бы на все наплевать.

- Как наплевать? - не понял его Федор.

- А так, в смысле жизни.

Вскипятили чай, а за чаем много говорили. Лбов оживился, его темные глубокие глаза заблестели и, крепко сжимая руку петербургского товарища, он сказал:

- Так пусть приезжают, пусть обязательно приезжают, мы тогда такое, такое устроим, что они дрожать будут, собаки.

Потом сел на лавку и спросил:

- У тебя книжки с собой нет?

- Есть, - и Федор подал ему. - На, читай пока.

- Я не могу сам, - резко ответил Лбов и с досадой сжал губы. - Учиться не у кого было, - добавил он зло.

Он не любил, когда ему приходилось вспоминать о своей безграмотности. Это было его больное место.

- Я прочитаю, давай слушай, ребята! - и Степан взял книгу.

Огонек лампы тускло дрожал в задавленной лесом, в заметенной снегом землянке. И три бородатых человека молча слушали четвертого, и из маленькой затрепанной книжки выпадали горячие готовые слова, выбегали горячими ручейками расплавленных строчек и жгли наморщенные лбы пропащих голов.