Николай Лесков - Фигура Страница 4

- А вы ему это простили?

- Да, я не мог не простить!..

- На каком же основании?

- Так, по влиянию сердца.

- Гм!.. Сердце!.. На службе прежде всего долг службы, а не сердце... Вы по крайней мере раскаиваетесь?

- Я не мог иначе.

- Значит, даже и не каетесь?

- Нет.

- И не жалеете?

- О нем я жалею, а о себе нет.

- И еще бы во второй раз, пожалуй, простили?

- Во второй раз, я думаю, даже легче будет.

- Вон как!.. вон как у нас!.. солдат его по одной щеке ударил, а он еще другую готов подставить.

Я подумал: "Цыц! не смей этим шутить!" - и молча посмотрел на него с таковым выражением.

Он как бы смутился, но опять по-генеральски напе-тушился и задает:

- А где же у вас гордость?

- Я сейчас имел честь вам доложить, что у меня нет гордости.

- Вы дворянин?

- Я из дворян.

- И что же, этой... noblesse oblige [Благородное происхождение обязывает (франц.)]... дворянской гордости у вас тоже нет?

- Тоже нет.

- Дворянин без всякой гордости? Я молчал, а сам думал:

"Ну да, ну да: дворянин, и без всякой гордости, - ну что же ты со мной поделаешь?" А он не отстает - говорит:

- Что же вы молчите? Я вас спрашиваю об этой - о благородной гордости?

Я опять промолчал, но он еще повторяет:

- Я вас спрашиваю о благородной гордости, которая возвышает человека. Сирах велел "пещись об имени своем"...

Тогда я, чувствуя себя уже как бы отставным и потому человеком свободным, ответил, что я ни про какую благородную гордость ничего в евангелии не встречал, а читал про одну только гордость сатаны, которая противна богу.

Сакен вдруг отступил и говорит:

- Перекреститесь!.. Слышите: я вам приказываю, сейчас перекреститесь!

Я перекрестился.

- Еще раз!

Я опять перекрестился. - И еще... до трех раз! Я и в третий раз перекрестился.

Тогда он подошел ко мне и сам меня перекрестил и прошептал:

- Не надо про сатану! Вы ведь православный?

- Православный.

- За вас восприемники у купели отреклись от сатаны... и от гордыни и от всех дел его и на него плюнули. Он бунтовщик и отец лжи. Плюньте сейчас.

Я плюнул.

- И еще!

Я еще плюнул.

- Хорошенько!.. До трех раз на него плюньте!

Я плюнул, и Сакен сам плюнул и ногою растер. Всего сатану мы оплевали.

- Вот так!.. А теперь... скажите, того... Что же вы будете с собой делать в отставке?

- Не знаю еще.

- У вас есть состояние? ч

- Нет.

- Нехорошо! Родственники со связями есть?

- Тоже нет.

- Скверно! На кого же вы надеетесь?

- Не на князей и не на сынов человеческих: воробей не пропадает у бога, и я не пропаду.

- Ого-го, - как вы, однако, начитаны!.. Хотите в монахи?

- Никак нет - не хочу.

- Отчего? Я могу написать Иннокентию.

- Я не чувствую призвания в монахи.

- Чего же вы хотите?

- Я хочу только того, чтобы вы не думали, что я умолчал о полученном мною ударе из-за того, чтобы остаться на службе: я это сделал просто...

- Спасти свою душу! Понимаю вас, понимаю! я вам потому и говорю: идите в монахи.

- Нет, я в монахи не могу и спасать свою душу не думал, а просто я пожалел другого человека, чтобы его не били насмерть палками.

- Наказание бывает человеку в пользу. "Любяй на-казует". Вы не дочитали... А впрочем, мне вас все-таки жалко. Вы пострадали!.. Хотите в комиссариатскую комиссию?

- Нет, благодарю покорно.

- Это отчего?

- Я не знаю, право, как вам об этом правдивее доложить... я туда неспособен.

- Ну, в провианты?

- Тоже не гожусь.

- Ну, в цейхвартеры! - там, случается, бывают люди и честные.

Так он меня этим своим разговором отяготил, что я просто будто замагнитизировался и спать хочу до самой невозможности.

А Сакен стоит передо мною - и мерно, в такт головою покачивает и, загиная одною рукою пальцы другой руки, вычисляет:

- В писании начитан; благородной гордости не имеет; по лицу бит; в комиссариат не хочет; в провиантские не хочет и в монахи не хочет! Но я, кажется, понял вас, почему вы не хотите в монахи: вы влюблены?

А мне только спать хочется.

- Никак нет, - говорю, - я ни в кого не влюблен. - Жениться не намерены?

- Нет.

- Отчего?

- У меня слабый характер.

- Это видно! Это сразу видно! Но что же вы застенчивы, - вы боитесь женщин... да?

- Некоторых боюсь.

- И хорошо делаете! Женщины суетны и... есть очень злые, но ведь не все женщины злы и не все обманывают.

- Я сам боюсь быть обманщиком.

- То есть... Как?.. Для чего?

- Я не надеюсь сделать женщину счастливой.

- Почему? Боитесь несходства характеров?

- Да, - говорю, - женщина может не одобрять то, что я считаю за хорошее, и наоборот.

- А вы ей докажите.

- Доказать все можно, но от этого выходят только споры и человек делается хуже, а не лучше.

- А вы и споров не любите?

- Терпеть не могу.

- Так ступайте же, мой милый, в монахи! Что же вам такое?! Ведь вам в монахах отлично будет с вашим настроением.

- Не думаю.

- Почему? Почему не думаете-то? Почему?

- Призвания нет.

- А вот вы и ошибаетесь - прощать обиды, безбрачная жизнь... это и есть монастырское призвание. А дальше что же еще остается трудное? - мяса не есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго...

- Я мяса совсем никогда не ем.

- А зато у них прекрасные рыбы.

- Я и рыбы не ем.

- Как, и рыб не едите? Отчего?

- Мне неприятно.

- Отчего же это может быть неприятно - рыб есть?

- Должно быть, врожденное - моя мать не ела тел убитых животных и рыб тоже не ела.

- Как странно! Значит, вы так и едите одно грибное да зелень?

- Да, и молоко и яйца. Мало ли еще что можно есть!

- Ну так вы и сами себя не знаете: вы природный монах, вам даже схиму дадут. Очень рад! очень рад! Я вам сейчас дам письмо к Иннокентию!

- Да я, ваше сиятельство, не пойду в монахи!

- Нет, пойдете, - таких, которые и рыб не едят, очень мало! Вы схимник! Я сейчас напишу.

- Не извольте писать: я в монастырь жить не пойду. - Я желаю есть свой трудовой хлеб в поте своего лица.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сакен наморщился..

- Это, - говорит, - вы библии начитались, - а вы библии-то не читайте. Это англичанам идет: они недоверки и кривотолки. Библия опасна это мирская книга. Человек с аскетическим основанием должен ее избегать.

"Фу ты господи! - думаю. - Что же это за мучитель такой!"

И говорю ему:

- Ваше сиятельство! я уже вам доложил: во мне нет никаких аскетических оснований.

- Ничего, идите и без оснований! Основания после придут; всего дороже, что у вас это врожденное: не только мяса, а и рыбы не едите. Чего вам еще!

Умолкаю! Решительно умолкаю и думаю только о том: когда же он меня от себя выпустит, чтобы я мог спать.

А он возлагает мне руки на плечи, смотрит долго в глаза и говорит:

- Милый друг! вы уже призваны, но только вам это еще непонятно!..

- Да, - отвечаю, - непонятно!

Чувствую, что мне теперь все равно, - что я вот-вот сейчас тут же, стоя, усну, - и потому инстинктивно ответил:

- Непонятно.

- Ну так помолимся, - говорит, - вместе поусерднее вот перед этим ликом. Этот образ был со мною во Франции, в Персии и на Дунае... Много раз я перед ним упадал в недоумении и когда вставал - мне было все ясно. Становитесь на ковре на колени и земной поклон... Я начинаю.

Я стал на колени и поклонился, а он зачитал умиленным голосом: "Совет превечный открывая тебе"...

А дальше я уже ничего не слыхал, а только почудилось мне, что я как дошел лбом до ковра, - так и пошел свайкой спускаться вниз, куда-то все глубже, к самому центру земли.

Чувствую что-то не то, что нужно: мне бы нужно куда-то легким пером вверх, а я иду свайкой вниз, туда, где, по словам Гете, "первообразы кипят, - клокочут зиждящие силы". А потом и не помню уже ничего.

Возвращаюсь опять от центра к поверхности не скоро и ничего не узнаю: трисоставная лампада горит, в окнах темно, впереди меня на том же ковре какой-то генерал, клубочком свернувшись, спит.

Что это такое за место? - заспал и запамятовал.

Потихонечку поднимаюсь, сажусь и думаю: "Где я? Что это, генерал в самом деле или так кажется..." Потрогал его... ничего - парной, теплый, и смотрю - и он просыпается и шевелится... И тоже сел на ковре и на меня смотрит... Потом говорит:

- Что вижу?.. Фигура! Я отвечаю:

- Точно так.

Он перекрестился и мне велел:

- Перекрестись! Я перекрестился.

- Это мы с вами вместе были?

- Да-с.

- Каково!

Я промолчал.

- Какое блаженство!

Не понимаю, в чем дело, но, к счастью, он продолжает:

- Видели, какая святыня!

- Где?

- В раю!

- В раю? Нет, - говорю, - я в раю не был и ничего не видал.

- Как не видал! Ведь мы вместе летали... Туда... вверх!

Я отвечаю, что я летать летал, но только не вверх, а вниз.

- Как вниз!

- Точно так.

- Вниз?

- Точно так.

- Внизу ад!

- Не видал.

- И ада не видал?

- Не видал.

- Так какой же дурак тебя сюда пустил?

- Граф Остен-Сакен.

- Это я граф Остен-Сакен.