Владимир Крупин - Крупинки Страница 4

Ощущение счастья охватило меня. Никого не обидел, никому не должен, ни перед кем не виноват. Все проблемы потом, в России, а пока счастье: дружба, братство, любовь и взаимопонимание. Тем более до обеда свобода, беспривязное содержание. Искать не будут, я оставил записку Ване и Пете. Да, ведь Ваня и Петя это не мужчины Иван и Петр, а женщины, это имена такие женские в Болгарии -- Ваня и Петя. Переводчицы мне достались непьющие, но зато непрерывно курящие. Едем с ними -- курят без передышки, я погибаю. Вот остановили машину, вышли. "Ваня, кури, пока стоим, кури, Петя". "На воздухе неинтересно, -отвечают Ваня и Петя, -- надо же иногда и подышать". Садимся в машину, они начинают смолить. Да еще обе пьют страшное количество чашек кофе. А так как я кофе совсем не пью, то это для Вани и Пети очень подходит. Они на меня заказывают сразу четыре чашки, а потом эти чашки у меня утаскивают. А заказать чай, по которому тоскую, вроде уже неудобно, поневоле хлещу прекрасные сухие болгарские вина.

Увы, вчера были не только они. Но сегодня, решаю я, только сухое. Только. Хотя бы до обеда. На обеде, а тем более вечером все равно пить. Все равно говорить здравицы о дружбе. Не тосты, именно здравицы. "Тосты" -- слово нам навязанное. Тем более болгары, поднимая бокалы, говорят: "Наздрав!"

Ну, наздрав, говорил я себе, все более оживляясь от солнечной виноградной лозы. Наздрав! Наздрав-то наздрав, а одному становилось тоскливо. Да, умыться же из Дуная. Я быстро пришагал к берегу, спустился к воде. Недалеко рыбак возился у лодки.

-- Доброе утро, брат! -- крикнул я.

-- Доброе утро! -- откликнулся он.

Вот с кем я выпью. А пока умоюсь. Есть же славянская примета: умыться за год из двенадцати рек -- и помолодеешь. А Дунай надо считать за три реки, не меньше: по всему же славянскому миру течет.

-- Эй, эй! -- услышал я крик. -- Не можно, не можно! Химия, химия!

-- Что делать, везде экология, -- сказал я, подходя к рыбаку.

Мы поздоровались. Рука у него была могучая. Но я вроде тоже крепко тиснул:

-- Нож у тебя есть? А то я первую открывал, палец чуть не сломал.

У него был и нож, и штопор, и стаканы. Правда, не граненые, пластмасса. Звука от чоканья не было, но выпили от души. И допили от души.

-- Слушай, -- сказал я, -- у меня еще одна есть. Но знаешь чего, давай ее выпьем в Румынии. Я везде был, а в Румынии не был. Или пристрелят? А?

-- То можно, -- сказал рыбак.

Мы столкали лодку на воду, сели. Мотор взревел, мы понеслись к румынскому берегу.

-- Вот тут, -- кричал я, -- наш Святослав, киевский князь -- слышал? -сказал: скорее камни со дна Дуная всплывут, скорее хмель утонет, нежели прервется русско-болгарская дружба! Вот тут, именно тут!

-- То так! -- кричал и кивал головой рыбак.

Обдуваемый ветром, обдаваемый брызгами, я чувствовал себя превосходно. И продолжал просвещать рыбака:

-- Отсюда, именно отсюда -- понял? -- от Суворова ушла депеша, донесение Екатерине, императрице, -- слышал? Депеша: "Слава Богу, слава нам, Тутрукан взят, и я там". Турок гнал отсюда. А Святослав печенегов изгонял. Его предали, Святослава.

-- Предал кто?

-- Кто! Свои, кто! Славяне. А в эту войну наши гнали отсюда фашистов, вот! А теперь мы с тобой тут собрались.

Лодка ощутимо ткнулась в отмель, я даже со скамьи слетел. Вытащили лодку на берег. Не успели изъять пробку, как подошли трое румын. Но не пограничники, тоже, может быть, рыбаки. Они по-русски не говорили, рыбак им объяснил, что я из Москвы. Восторг был превосходительный. Но что такое бутылка сухого на пятерых, это несерьезно.

-- Гагарин! -- кричали румыны. -- спутник! Дружба! -- и все примеряли на меня свои цыганские меховые шапки.

Дружба, оказывается, была не румыно-советская дружба, а нефтепровод "Дружба", спасающий страны Варшавского договора.

Дружба дружбой, а одними словами ее не укрепишь. Мужики смотрели на меня как на старшего брата в социалистическом содружестве, как на представителя сверхдержавы, защищавшей их от нападок империализма, да и просто как на человека, экономически способного оплатить продолжение радости.

-- Выдержит твоя лодка пятерых? -- спросил я рыбака. -- У меня только болгарские левы.

-- Хо! -- отвечал рыбак. -- левы они любят. Лишнего не давай.

Самый молодой румын умчался и примчался мгновенно. Принес какое-то "Романешти". Оно было хуже болгарского, но крепче. Очень интернационально мы выпили. И еще этот румын сбегал. И еще.

-- Парни, -- сказал я, -- меня эта песня про Дунай заколебала. Давайте споем, а то она из меня не выветрится. Диктую: "Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила в воду венок. Утренней Венгрии дар принимая, дальше помчался поток. Этот цветок увидали словаки..." Я, правда, не понимаю, как мадьярка бросила венок, а дальше поплыл цветок, но неважно. Давайте разом. Три-четыре!

-- Мадьяры тьфу! -- сказал один румын.

-- Тьфу мадьяры, тьфу, -- поддержали его два других.

-- И словаки тьфу! -- сказал румын.

-- Хватит "тьфу", -- сказал я как старший брат. -- Давай еще беги.

Вскоре мы дружно ругали и Николае Чаушеску, и Тодора Живкова, и особенно крепко Брежнева. Оказалось, что все мы монархисты. Это сблизило окончательно. Правда, румын время от времени плевался и сообщал, что и поляки -- тьфу, и чехи тем более тьфу, а уж немцы -- это очень большое тьфу, такая мать... Румын ругался по-русски.

-- И сербы, и албанцы...

-- Сербы не, -- возразил мой рыбак. -- Албанцы то да, сербы не.

Время летело. Начали обниматься, прощаться, меняться часами и адресами. В знак признательности румыны забежали в воду, провожая нашу лодку. С меня содрали оброк -- за то, что уезжаю.

Лодка наша петляла по межгосударственному водному пространству, будто мы сдавали экзамен на фигурное вождение. Румыны нам махали своими шапками.

На берегу... на берегу меня ждали Ваня и Петя. Конечно, меня легко было вычислить: русских тянет к воде. Я закричал им по-болгарски:

-- На дружбата на вечната на времената! Ура, товарищи! Каждой по пять чашек кофе, и немедленно! Я был в Румынии, чего и вам желаю. Там я вам нашел по кандидату в мужья. Мне же вас надо отучить от сигарет и кофе и выдать замуж к концу визита. Милко, жаль, ты женат, пошли с нами. Или грузим Ваню и Петю -и в Румынию.

-- Румыны -- тьфу, -- сказали Ваня и Петя.

-- Тьфу румыны, -- подтвердил мой рыбак.

-- Да что вы, японский бог, -- сказал я. -- Варшавский же договор. Так на кого же тогда не тьфу? Чур, на Россию не сметь. СССР -- одно, Россия, Россия... тоже одно. Вот! -- воздел я руки к небу в подтверждение своих слов: по небу проносился сверхзвуковой самолет-перехватчик "МиГ".

-- О, только без самолетов, -- сказала Ваня или Петя -- я их путал.

-- Хорошо. Допустим. А допустить турок, вас истребляющих? А пляски печенегов и питье из черепа славян? А? Было же. Так само и буде, так?

-- Вы, русские, сильно всех учите, вот в чем наша претензия, -- сказали переводчицы.

-- То так, -- поддакнул им мой рыбак.

-- Теленка, -- отвечал я, -- тоже тащат насильно к вымени, а не подтащишь, умрет. Да, диктуем, тащим -- значит, спасаем. Значит, перестрадали больше всех, испытали больше. Но и у вас учимся. Я ваши скальные монастыри навсегда запомню. Только почему они у вас уже не монастыри, а музеи?

-- Вопрос из области диктата.

-- Какой диктат -- пожелание воскрешения церковной жизни? У меня диктат один: чтоб вы не курили, вы же черные уже внутри.

Петя и Ваня молча и оскорбленно пили кофе и курили.

-- Хорошо, -- нарушил я молчание, -- все плохи, одни болгары да русские хороши. Но ведь это тоже гадательно. Мы для вас диктаторы. А мы, между прочим, вас любим, что и доказывали. Вот тут Святослав, древнерусский князь...

-- Ой, не повторяй, -- сказала Ваня или Петя, -- ты вчера это произносил. И про Суворова произносил. И про танк. -- она дернула плечом в сторону Т-34.

-- И мне произносил, -- настучал на меня пьяный рыбак.

-- Тогда немного филологии, -- повернул я тему. -- Вы -- русистки, слушайте. И следите за ходом рассуждения. Вот я, вы же помните, во всех монастырях, церквах, куда мы заезжали и заходили, я же там читал все надписи совершенно свободно. Особенно домонгольские. Да даже и ближе. Так же и в Чехословакии -- и у чехов, и у словаков. Но современный болгарский для меня непонятен. То есть? То есть я к тому, что мы раньше были едины и по языку, и по судьбе. А судьба -- это, по этимологии, без науки ни шагу, по этимологии -суд Божий. Потом -- может быть, со времени Святослава, может, позже или раньше -- мы стали отдаляться. То есть своеобразное славянское вавилонское столпотворение, то есть смешение языков. Мы стали расходиться, перестали понимать друг друга. Так?

-- То так, -- подтвердил пьяный рыбак и стрельнул у Вани сигарету.

-- И что же должно произойти, чтобы мы стали вновь сближаться? что? -вопросил я. -- Какое потрясение, какой, так сказать, катаклизм? Неужели дойдет до такого сраму, что кого-то будут из славян убивать, а остальные будут на это взирать? А?

Ваня и Петя докурили, утопили окурки в чашках из-под кофе и объявили, что мне пора на званый обед.