Владимир Рецептер - Эта жизнь неисправима Страница 4

— А кто должен был быть вашим партнером — Алисканом? — спросил Р.

— Алисканом должен был быть Коханский, Орест, очаровательный был… Он потом перешел в Ленком… Потом был несколько раз арестован… За педерастию… Кстати, вы таких Ниве не знали?..

— Нет…

— Ну и хорошо… Он женился на этой Ниве… Но это был такой брак… Условный… Обоюдно условный… Уже после войны… Потом он нигде не работал… Потом умер…

Она опять примолкла.

— Нина Флориановна, — спросил Р., — значит, Блок сделал распределение ролей, а актеров подговорил и собрал Мичурин, это была его инициатива?

— Да… И начались интимные репетиции…

— Репетиций было…

— Их было три… Сначала сказал Блок, что он благодарен всем и ему бы очень хотелось, чтобы пьеса пошла в Большом драматическом… Потом Мичурин сказал, я помню, что «Розой и Крестом» продолжится чистая романтическая линия…

— Видимо, он должен был помогать Блоку?

— Да, Блок пробовал себя, может ли он быть режиссером, это была проба, а Геннадий вызвался ему помогать…

— Поэтому он и получил роль Бертрана не один, а вдвоем с Музалевским?..

— Да, скорее всего так… Это должна была быть постановка совершенно реалистическая, знаете, в стиле МХАТа: настоящий сад, настоящие костюмы, все настоящее… Один раз собрались у него дома, на Пряжке… Один раз почитали по ролям…

Несмотря на дразнящую новизну обаятельного свидетельства Н. Ф. Лежен, а может быть, именно благодаря ему, артисту Р. хотелось кое о чем переспросить самого Александра Александровича, и, на свою беду, он знал, как это сделать. С отвратительным филологическим занудством, от которого не сумел избавиться с университетских времен, он швырнул себя в библиотечные закрома (в том числе и в библиотеку самого БДТ, на его глазах не раз униженную неоправданными списаниями старинных книг и журналов, которые тут же утаскивал домой один трудящийся у нас «книголюб») и столкнулся с обилием материала, лежащего на поверхности, но не использованного. Ни один блоковед, критик или аспирант искусствоведения не поднял безусловно диссертабельной темы «Эстетические, культурные и этические противоречия между Александром Блоком и Большим драматическим театром в 1919–1921 гг.».

И вправду, картину почти принудительного сотрудничества (Блок отказывался, Андреева заставляла) столько раз подчищали, лакировали, населяли подтасовками, а в конце концов так извратили, что она превратилась в сиропную легенду, к которой добавил свой штришок и лично Р., готовя юбилейное представление через шестьдесят лет после блоковской попытки: все, мол, хорошо, что хорошо кончается…

Но А. А. Блок, отдававший театру остатки своего времени и сил, с легендой был не согласен и, предавая огню большую часть записных книжек, позаботился, чтобы часть заметок о его взаимоотношениях с новорожденным БДТ все же осталась.

Поэтому, преодолевая природную тупость и лень, Р. в период летнего отпуска 1980 юбилейного года сделал ряд выписок из писем, дневников и записных книжек Александра Александровича, полагая, что и эта хроника существенна для прояснения предлагаемых обстоятельств. Дурак-то он дурак (время от времени у автора возникает неодолимое желание польстить себе, величаясь «дураком», не станем отказывать ему в тихом удовольствии), но все же допер, что речи и реплики покойного Блока по определению не могут быть менее интересны, чем сценки, почему-то запомнившиеся артисту Р.

18 июля 1919 г. Объяснять Гришину «Розу и Крест».

А. А. Блок, «Записные книжки»

А. И. Гришин — тот самый управляющий театром, который в 20-м году давал Блоку пустые обещания, а в 1921-м сбежал за границу, оставив людей без зарплаты. Этот факт засвидетельствовал в своих воспоминаниях артист Геннадий Мичурин.

Разговорцы с откладываниями пожирают на театре беспримерное время и тянутся бесстыдно и утомительно…

Вот, к примеру, Гришин, которого, по замечанию Блока, «тянет на второй сорт»:

— Простите, не успел, замотался, сами понимаете, какая жизнь, не до жиру, быть бы живу, жалованье обеспечить и так далее!.. Ради Бога, не сердитесь, Александр Александрович, через неделю непременно прочту… Ах, ах, не успел, каюсь!.. Ну еще денечка два, будьте великодушны…

— Прочел, прочел, Александр Александрович, дорогой! Какая поэзия! Как высоко!.. Но вы уж простите меня, дурака, не все понял, ну, просто-таки ничего не понял… Вот если бы нам встретиться… Дней через несколько… И вы бы мне объяснили, Александр Александрович, что там все-таки содержится, и для чего это все, и кто кому, как говорится, дядя…

Объяснять Гришину «Розу и Крест»…

Оставалось следить, как развивались интересующие нас события, которые никак не развивались, потому что данные Гришину объяснения не помогли.

10 апреля 1921 г. Я пробовал навести Лаврентьева и Гришина на «Розу и Крест». Лаврентьев отмычался, Гришин, подумав, сказал: «Может быть, после Кальдерона»…

А. А. Блок, «Записные книжки»

Стало быть, до самого конца его не оставляла надежда.

К сведению студентов, аспирантов, диссертантов, докторантов и книголюбов. Размышляя о судьбе «Розы и Креста» в Больдрамте, не худо понимать, что окончательное решение репертуарных и прочих вопросов было все-таки не по силам ни управляющему Гришину, ни главрежу Лаврентьеву. Окончательное решение принципиальных вопросов не выпускала из своих цепких большевистских ручонок Комиссар отдела театров и зрелищ Союза коммун северных областей (кажется, так называлась ее должность) Мария Федоровна Андреева.

А эта дама еще в 1913 году, возражая против постановки в Свободном театре, писала: «Они хотят ставить пьесу (мистическую пьесу!) Блока — „Роза и Крест“ это просто плохая пьеса, написанная плохим языком, искусственная и фальшивая, а я должна буду играть в ней графиню Изору…»

Да не играй ты, Бог с тобой, другим не мешай!..

7 февраля 1920 г. <…> Общее недовольство Андреевой.

28 февраля 1920 г. <…> Вечером — в театре, тяжелое чувство от Андреевой продолжает угнетать, пора объясниться.

18 марта 1920 г. <…> Заседание директории. Тяжело с Андреевой — еще тяжелее, чем с Горьким.

22 апреля 1920 г. <…> Вечером в театре — похмелье Лаврентьева, Крючковская морда, вообще — мрачно, уныло, гнетуще, как большей частью.

4 ноября 1920 г. <…> Вечером — в театр. У Лаврентьева — слухи об отъезде Андреевой и Горького. <…>

19 ноября 1920 г. <…> Вечером — в театральном болоте своем (Освенцимский разъясняет, как загрыз его Лаврентьев, и др.). А Люба — в своем. Неужели я вовсе кончен?..

А. А. Блок, «Записные книжки»

— Зачем вам А.? — спрашивал Товстоногов. — Он будет портить всю атмосферу.

Р. еще не привык к такой степени откровенности и только переспрашивал:

— Вы думаете?

— Уверен.

Очевидно, у него были основания говорить так. Впрочем, и у Р. их хватало на то, чтобы согласиться с советом.

— Может быть, поговорить с Б.? — размышлял он, проводя предварительные «пробы».

— Стоит ли? — без паузы парировал Гога и доверительно добавлял: — с его премьерством!..

И о третьем без комментариев:

— Хорошо бы обойтись без В.

Все эти мимолетности было интересно разгадывать дома: меня ли он защищал от них, или их от меня?

Когда Р. принес первый вариант распределения, он заговорил конкретней:

— Нет ли чего-нибудь покрупнее для Г.?

— Я хочу, чтобы наши «менестрели» смахивали на нынешних певцов, — объяснил я, — один — типа Хиля, другой — вроде Бюль-Бюль оглы. Г. сошел бы за Хиля.

— Это хорошо, — соглашался он, — Д. вы не боитесь?

— Георгий Александрович, бояться уже поздно. И потом Д. давно ничего не играл…

Чувствуя, что он постепенно втягивается, я принялся использовать «домашние заготовки».

— Композитор Розенцвейг? — переспрашивал он о нашем завмузе, — нет, не композитор, а «музыкальное оформление». Композитору нужно платить.

— Георгий Александрович, — вкрадчиво говорил Р., оставляя реплику без ответа, — вот если бы вы сами поговорили с Кочергиным… Все-таки он — главный художник, а у нас все-таки юбилей…

— Надо попробовать, — задумчиво соглашался он.

— Теперь о помреже… Виктор Соколов учится в Институте культуры на режиссерском отделении. Если назвать его не «помощником», а «ассистентом режиссера», ему зачтут работу как курсовую, и это резко повысит его заинтересованность…

— Если он не будет рассчитывать на специальную оплату. Я не возражаю, пожалуйста. Только оговорите с ним эту деталь.

— Разумеется…

— Есть еще артист Е., но он тоже занят у югослава, — советовался Р.

— Ну, это ничего, — успокаивал Гога, — он молодой, активный… Кстати, возьмите Ж. Он пришел в театр и попал в массовку, он хочет работать. И у нас будет повод его посмотреть…

Ж. мне не нравился и брать его я не хотел, поэтому нужно было пропустить несколько дней и вернуться к распределению, делая вид, что разговора о Ж. просто не было…