С Бескаравайный - Беспанцирная черепаха Страница 4

И когда художник возвращался в свое родной город - он создал лучшую вещь, иллюстрацию маленького рассказа о городке, где люди превращались в животных. Зачем фантастический антураж, другой оттенок неба и ветвистая пшеница в полях? Обычный вагон электрички, дымный, грязный и ободранный. Самая обычная одежда - кепки и панамы, куртки и пиджаки, ботинки и сапоги. Да и люди почти обычные, занятые своими делами - чтением газет, уплетанием пирожков и слушанием приемников. Только в каждом из них можно угадать животное, безошибочно вычислить, носорог это или бык, корова или гепард. У них нет торчащих из-под причесок ушей, высовывающихся хвостов, кожаных носов или шерсти. Нет. Это лица, анатомически правильные, грамотно расположенные и абсолютно достоверно подходящие к головам, - они несли на себе отпечаток звериных сущностей.

Легкая неуверенность поселилась в сердце Скрестителя, когда осталась позади последняя пересадка и родная электричка подъезжала к вокзалу. Можно ведь было повернуть, остаться человеком толпы, тенью собственной славы. Ведь хорошо жить в гуще людей, где еще будет у него столько натур, как он сможет заглянуть в души. Может он обретет покой в бесконечной гонке за совершенством? Если объявиться не при первой возможности, а через много лет - и тогда обнародовать те тысячи картин, что скопятся у него. Они не пропадут, найдут себе дорогу, останутся в копилке человеческого духа.

Но Скреститель не остановился, к чему покой, если он только для одного, если все другие не знают о нем. Зачем картина, отражающая человеческую душу, если люди ее не видят? Да и без игр и фильмов его картины останутся статичными наработками - а они должны ожить. Художник въехал в родной город как призрак будущего шторма: еще неощутимый, но несущий в себе семена бури. Прикупил несколько носителей памяти и оставил копии галереи в абонированных сейфах и случайных дуплах. Посмотрел, что стало с бывшей квартирой и добыл отчеты по делу о поджоге. Распечатал три десятка лучших работ и приготовил их для рассылки.

Оставалось только эффектно явиться из небытия. Пришлось сбрить бороду и пока наклеить усы - во избежание слишком быстрого опознания. В старом облике Скреститель отправился к устроителям выставки - пришлось час ждать в приемной - и предложил себя на роль двойника покойного. Такие инсталляции были модны, особенно на политических похоронах, когда в толпе прохаживались гримированные под проигравших соперников артисты. Короткие переговоры закончились примеркой реквизита и выдачей некоторой суммы аванса. Скреститель вошел в роль и легко выдержал сравнение со своим экранным изображением. Ему только посоветовали поправиться на пару килограмм и пользоваться хорошим кремом от морщин, иначе через пару лет он выйдет из образа.

Ночь перед открытием он провел в гостиничном номере - первая приличная кровать за три года, - раскладывая картины, записывая и отсылая обращения к почитателям таланта и прикидывая, как эффектней сорвать церемонию. Ведь никого из хорошо охраняемых людей не будет, и охрана вряд ли быстро схватиться за пистолеты... Пришлось выпить валерьянки.

Открытие выставки претендовало на оригинальность - в толпе дурачились артисты, наряженные персонажами безвременно усопшего художника, два десятка его собственных личин, скрещенных с разнообразными животными, улыбались с плакатов. Картины бережно сохранялись за броневыми стеклами, а компьютерные наброски и чисто виртуальные творения мелькали на больших экранах. На Скрестителя показывали пальцами, он улыбался в ответ и давал шуточные автографы.

В центральном зале музея воздвигли маленькую эстраду, мини-эшафот с плавными изгибами форм, на который взбирались ораторы. Художник протолкался поближе - сценарий предписывал ему произнесения двухминутной, донельзя патетической речевки. Вокруг толпились его бывшие заказчики, не из самых, правда, богатых, коллеги, критики, новые почитатели.

- ...он не успел так многого. Сотни набросков не стали картинами, тысячи идей, теснившихся на его полотнах, только сейчас начинают воплощаться в жизнь. Он, как сверхновая, кажущаяся нам яркой и живой, что уже стала холодным сгустком материи - но разве от этого она менее красива? Нет, ее свет будет миллионы лет странствовать через космос, дарить самым разным существам радость и удивление... - критик, несший эту ахинею, сейчас по совместительству выполнял обязанности конферансье. Он поискал глазами двойника Скрестителя и слегка махнул ему ладонью. Тот нажал кнопку пульта, в эфир ушел экстренный вызов стражей правопорядка, и поднялся на сцену.

- Господа, - под легкий хохоток и аплодисменты художник характерным жестом поправил черный берет, в котором так любил красоваться раньше, - вы все знаете, как обходиться с истинным талантом. Как окружить его вниманием и подлой заботой, как сделать его несчастным и не говорить гадостей его музе.

Публика слегка насторожилась, а у конферансье удивленно выгнулись брови.

- Но даже после всех ваших ласк, уже в гробу, талант не перестает творить, - он выпростал из-под плаща свиток распечаток, - Вот мои посмертные творения. Господин Ядовский, как вам посмотреть на себя в качестве зажравшегося бабуина?

Публика почувствовала запах скандала, критик Ядовский сделал вид, что ему весело, а несколько крепких молодых людей начали быстро протискиваться к эшафотику.

- Господа, вы все знаете, что мертвый художник - безопасный художник, но как вы все ошиблись! - он швырнул в толпу распечатки, вытряхнул из рукава кастет, развернулся и отрепетированным движением приложил его к челюсти конферансье.

- Ну почему вы не радуетесь, я же воскрес?!! - люди, постаравшись не пролить шампанское, отшатнулись перед падающим телом, и старательно показывали, что их это не касается, пусть разберется охрана. Скреститель уклонился от шокера молодого человека, что подбежал к нему первым, впечатал кастет ему в живот и сбросил навстречу остальным. Потом кинулся в самую гущу толпы тех бдительных к искусству людей, которых так ненавидел. Кажется, он успел сломать пару ребер, прежде чем темнота ударила его в затылок.

- Господа, господа, очередной сумасшедший! Сейчас охрана сдаст его наряду. Ну, может быть минут через пять... - мрачно подшучивал конферансье-дублер, - Господин Зобам, вы тесней других работали с покойным, поведайте нам о внутреннем мире этого замечательного художника...

И пока искрящийся корабль музея дрейфовал по не менее блистающему океану города, так вовремя подоспевшие обладатели синих мундиров, везли в отделение подозрительного хулигана.

- Буйный, однако, - удивлялся водитель, - Вся рожа разбита, а он смеется.

- Обезболивающее заранее надо принимать, - отозвался сзади бодрый голос.

- Сейчас в отделение завезем, в обезьянник засунем, по-другому запоешь.

Улыбка не сходила с губ Скрестителя пока его пробивали по компьютеру, пока удивленно перепроверяли данные, даже когда нанятый по почте адвокат обнаружился на пороге отделения, его встретило веселое подмигивание заплывающего глаза подзащитного.

Истинные размеры свиньи, которую художник подсунул критикам, стали проявляться только к утру. А чтобы понять размах его творчества, рассмотреть все те картины, что создал странствующий живописец, потребовался не один месяц. Как раз столько, чтобы как следует встретить его на выходе из тюрьмы.

Январь 2003