Владимир Сорокин - Лошадиный Суп Страница 4

- А что такое "актив"?

- Бугры, плохие люди.

- Бугры?

- Ольга, - посерьезнел он, протягивая деньги. - возьмите. И не обижайте меня.

- Скажите, что вам от меня нужно. - Она спрятала руки под мышки.

- Мне нужно... - начал он решительно и вдруг опустился на колени. Ольга, я видел вас в Ялте. И в Кацивели. И потом в Коктебеле.

- Как?

- Я... тогда в Ялте... в этом кафе на набережной... "Якорь". Первый раз. Вы там были с вашим мужем. Вы ели салат из помидоров и... эти... котлеты... а в Кацивели вы ходили в столовую... и потом... потом... в Коктебеле... дважды в ресторане...

- Постойте, - вспомнила Оля. - На пляже в Кацивели, напротив платформы... черешня... кулек с черешней! Это вы были? Угощали? В шапке из газеты?

- Я, я, я! - замотал он плешивой головой.

Оля вспомнила странного, заискивающе улыбающегося курортника, сующего ей кулек с желтой черешней и смешно бормочущего чего-то. И сразу же вдруг вспомнила и весь свой сон про Кратово, монорельс и монтера с двумя топорами.

- Господи, какой бред! - проговорила она и расхохоталась.

Пока приступы хохота сотрясали ее стройное молодое тело, Бурмистров, стоя на коленях, смотрел на нее с жалкой улыбкой.

- Это были вы? - повторила она, кончив смеяться.

- Да! Да! Да! - почти выкрикнул он и рукой с зажатой в ней двадцатипятирублевкой вытер свое лицо. - Я... извините... Ольга... я не сплю уже четвертую ночь. С Коктебеля.

- Вы... из-за меня?

- Да.

- И вы что, за мной ездили?

- Да.

- Зачем?

- Чтобы видеть, как вы едите.

Оля молча смотрела на него. Дверь открылась, и пожилой мужчина с прижатыми к голой груди пятью бутылками пива шагнул в тамбур. Стоящий на коленях Бурмистров не пошелохнулся. Покосясь на него и на Олю, мужчина прошел мимо.

- Встаньте, - вздохнула Оля.

Бурмистров тяжело приподнялся.

- Что вы хотите от меня?

- Я... Ольга... поймите только правильно...

- Что вы хотите от меня?

Он втянул в себя пахнущий креозотом воздух тамбура.

- Я хочу, чтобы мы виделись раз в месяц и чтобы вы ели для меня.

- И что мне будет за это?

- Сто рублей. Каждый раз.

Она задумалась.

- Это будет не в общественном месте, - забормотал Бурмистров. - В нормальном, уединенном, и еда будет совсем не такая, как...

- Я согласна, - перебила его Оля. - Раз в месяц. Только раз в месяц.

- Только раз в месяц, - восторженным шепотом повторил он и, прикрыв глаза, облегченно привалился к вибрирующей стенке. - О, как я счастлив!

- Только телефона и адреса я вам не дам.

- И не надо, не надо... Мы будем встречаться в каком-то месте... в условленный день и час... так лучше, так лучше. Когда вы сможете?

- Ну... - подумала она. - В понедельник я рано кончаю. В час десять. Давайте в час тридцать на... у памятника Пушкину.

- У памятника Пушкину... - как эхо, повторил он.

- Да, а вы - москвич?

- Я живу в Подмосковье.

- Тогда - всё. И, пожалуйста, больше не ходите за мной в туалет. - Она повернулась, взялась за ручку двери тамбура.

- А... в какой понедельник? - спросил он, не открывая глаз.

- В какой? Ну... как месяц начнется. В первый понедельник месяца.

- В первый понедельник каждого месяца.

Оля вышла.

В купе ее ждал проснувшийся Володя с помятым лицом и всклокоченными волосами. Витка по-прежнему спала.

Забравшись на верхнюю полку, они долго целовались, потом молча лежали.

"Я деньги взять забыла, - вспомнила Оля, теребя Володины волосы. - Раз в месяц. А что? Пусть посмотрит".

В Москве на Олю пыльной подушкой свалилось сонное московское лето. Август она провела на даче в Кратово.

Гамак, сосны, концерт Сибелиуса для скрипки с оркестром, который она готовила к зимней сессии, пруд, Пруст, вечерний чай на террасе, визиты Володи, заканчивающиеся неизменным совокуплением в ельнике, бадминтон с соседом, велосипедные прогулки с Тамарой и Лариской, послеобеденный сон в мансарде.

За весь август она ни разу не вспомнила про приключение в поезде и, вероятно, забыла бы совсем, если бы не случай. В первый понедельник сентября она играла первую часть концерта своему педагогу Михаилу Яковлевичу. На середине он прервал ее своим традиционным двойным щелчком пальцев.

- Нэ, нэ, нэ. Нэ то. Типичное - нэ то! - забормотал он с нарочитым восточным акцентом, что часто делал, когда что-то не получалось. - Что-то у нас, Оленька, со звуком здесь - нэ, нэ, нэ. Мало тратишься. Не береги ты себя, лапочка. Лучше перехлест, чем недобор. И здесь... - он полистал ноты, - аккорды пошли, погудела, и - пошла на гриф! И - широко! И набирай! Набирай! Набирай до кульминации! А то - звук тормозишь, а темп форсируешь, и получается - ны темпа, панымаэшь, ны звука! И то - нэ, и это - нэ!

"Это нэ... Кто же так говорит? - задумалась Оля, глядя поверх скрипичных колков на гладкий еврейский лоб Михаила Яковлевича. - И это нэ... Бифштекс!"

Она сразу вспомнила бифштекс с яйцом, Бурмистрова и широко улыбнулась.

- Чего ты веселишься? - полез за сигаретами Михаил Яковлевич. - Лето прошло, а концерт ни с места.

В половине второго она со скрипичным футляром на плече подошла к памятнику Пушкину. Среди сидящих на лавочках сразу поднялся Бурмистров худой, плешивый, в бежевом плаще - и неряшливо-торопливой походкой двинулся к ней.

"А быстро с него загар сошел". Оля с интересом смотрела на Бурмистрова как на диковинное растение, которое за полтора месяца умудрилось не завять.

- Здравствуйте, Ольга, - заговорил он, склоняя голову, но не подавая руки.

- Здравствуйте.

Лицо его было более спокойным и уравновешенным, чем тогда, большие зелено-голубые глаза смотрели с доброжелательным вниманием.

- Я думал, что вы в августе просто куда-то уехали, поэтому и не пришли.

- Это правда.

- Но я был спокоен.

- Почему?

- Я был уверен, что в сентябре вы обязательно придете, - улыбнулся он своей застенчивой улыбкой.

- Вот как? - усмехнулась Оля, встряхивая волосами. - Какая самоуверенность.

- Вы... музыкант? - Он заметил футляр.

- Почти.

- В Консерватории?

- Почти.

- А что значит - почти?

- Слишком много вопросов.

- Извините, - сразу привычно засуетился он. - Давайте... вон туда... и там поймаем авто...

Он пошел впереди Оли к бульвару.

"Интересно, есть у него женщина? - Оля смотрела на его размашистые ноги в серых брюках и новых замшевых ботинках. - У таких, как он, либо много, либо никого".

На бульваре Бурмистров поймал бананового цвета "Запорожец", помог Оле сесть назад и через двадцать минут подавал ей руку, когда машина остановилась напротив метро "Автозаводская".

- Далеко? - спросила Оля, выбираясь из "Запорожца".

- В двух шагах, вон тот дом, - махнул он рукой.

Они вошли в девятиэтажный жилой дом, поднялись на лифте на шестой этаж. Бурмистров отпер дешево обитую дверь квартиры №24, пропустил Олю вперед. Она вошла в однокомнатную, бедно обставленную, но чисто убранную квартиру. Посередине комнаты стоял накрытый белой скатертью стол, сервированный на одну персону. Еды на столе не было никакой.

- Вот... здесь, - показал рукой Бурмистров и засуетился. - Проходите... пожалуйста, раздевайтесь.

Он помог ей снять плащ, Оля положила футляр со скрипкой на холодильник в коридоре, вошла в комнату. Бурмистров лихорадочно скинул плащ, провел ладонями по редким, обрамляющим плешь волосам.

- Ольга, присаживайтесь, пожалуйста.

- Можно, я руки помою?

- Конечно, прошу...

Он включил свет в ванной, открыл дверь.

Моя руки над раковиной с ржавым потеком, Оля смотрела на себя в зеркало.

"Пора-пора-порадуемся на своем веку мы с Олькой сумасшедшей счастливому клинку... Сейчас возьмет и зарежет... В час когда мерца-а-анье звезды разольют, и на мир в молча-а-анье ночь и мрак сойдут... Нет. Не зарежет".

Она вытерла руки стареньким махровым полотенцем, вошла в комнату и села за стол. Бурмистров исчез на кухне и вернулся с блюдом в руках. На блюде лежали куски жареной курицы с вареным картофелем и огурцами. Он зашел справа от Оли и стал осторожно наполнять ее тарелку.

- Это вы сами приготовили? - спросила Оля.

- Нет, что вы... я готовить совсем не... это... - Закончив, он скрылся с блюдом на кухне, быстро вернулся, снял с кровати подушку и, держа ее перед собой, встал перед Олей.

- А это зачем? - посмотрела она на подушку.

- Это... так... чтобы не очень громко... - забормотал он начинающим дрожать голосом. - Пожалуйста... можно... пожалуйста... прошу вас...

- А попить нет ничего?

- Это не надо... нельзя, - твердо произнес Бурмистров. - Ешьте, пожалуйста.

"Вот те новость!" Оля выбрала кусок поаппетитней, отрезала сочного куриного мяса и отправила в рот.

Лицо Бурмистрова мгновенно побледнело, глаза выкатились.

- И это... и это... - жалобно забормотал он.

Ольга стала есть. Курица была хорошо приготовлена.

- И это нэ-э-э... и это нэ-э-э! - замычал Бурмистров, обняв подушку.

"Наверно, курица с рынка, парная... - думала Оля, неторопливо разжевывая и глотая мясо. - Он что, снимает эту квартиру? Или знакомых просто... Ремонта лет двадцать не было... и мебель - "гей, славяне!..""