Игорь Клех - Светопреставление Страница 4

Пригрезившийся парусник пошел на дно много скорее, чем мог быть готов к спуску на воду, пополнив еще одним призраком игрушечного размера всемирное кладбище погибших кораблей.

Впрочем, в одной из конфронтаций с разделением на партии я принял самое горячее участие. Споры, все же не доходившие до потасовок, продолжались весь учебный год - трудно поверить, но разделил класс на два лагеря совершенно абстрактный вопрос: кто сильнее - тигр или лев? В природе вместе они не встречаются, в нашем же городе отсутствовал даже захудалый зоопарк (да если бы он и был, кто бы нам позволил свести зверей в поединке?!) - ввиду этого вопрос следовало решить теоретически.

Весь класс до последнего ученика разделился на две приблизительно равные (как и силы этих кошачьих) партии: одна была за львов (где был и я, если не сам вообще все это придумал), другая - за тигров. Кипели страсти, приводились доводы, приносились книги, разыскивались прецеденты, когда же их не обнаруживалось, хватались за грудки, толкались, кричали, крутили пальцем у виска, оттачивали оскорбления, поносили друг друга почем зря, одна группа свистела и улюлюкала другой вслед при встрече на улице, кому-то могло и портфелем по голове перепасть.

Внутренний голос мне, конечно, говорил, что тигр покрупнее, погибче, взгляд у него пожестче, задрал бы он льва, но лев, по моему внутреннему чувству, был как-то поблагороднее, поцарственнее, мог ли я поэтому предать его, отречься от него?!

Что лев! Это еще самый удачный мой выбор. Будто бес подмывал меня, или само так получалось: в силу действия какой-то дьявольской предрасположенности меня не могло даже случайно занести на сторону большинства и превосходящей силы. Что-то вроде "синдрома Давида", но только боязливого, чего там - трусоватого, которого дернул черт бросить ломким голосом вызов, после чего он не знает, куда и тикать, а Голиаф - вот он, уже на подходе.

Так было всю зиму четвертого класса в Евпатории, куда меня отправили в санаторий, обнаружив ревмокардит. Одесситы быстро сошлись с севастопольскими - а надо же им было с кем-то враждовать? Так и продолжалось всю третью четверть до конца заезда, где все мы жили, будто в эвакуации. Выстуженный городок с одиноким трамваем, беленные известью стены, бедность и печать неблагополучия на всем, разбомбленный в войну дом на берегу, весь исписанный кирпичом и углем и загаженный, ботинки, намоченные набежавшей волной, выхваченные из нее ракушки-"королевы", пронизывающий ветер, ледяные руки. Из теплого - только сероводородные ванны с плавучими градусниками в деревяшках, голые руки распаренных нянечек, припрятанный разжеванный хлеб в спальне с полусотней кроватей, где, чтоб заснуть, несколько мальчишек, повернувшись друг к другу головами, рассказывали по ночам прочитанные в прежней, мирной жизни приключенческие книжки.

В чем дело, я не знаю, но промашек в выборе стороны и распределении ролей почти не бывает. В подтверждение этого спорного утверждения я хочу изложить одну имеющую достаточно строгое доказательство теорему.

Теорема о классах "А" и "Б"

В городе, считая с начальными и восьмилетними, насчитывалось около двадцати школ, но по-настоящему конкурировали между собой две средние - 1-я и 3-я. Самой большой, лидировавшей в хорошем и плохом, была 3-я, бывшая мужская гимназия, меня отдали в 1-ю, бывшую женскую. Поначалу в ней было всего два первых класса - "А" и "Б". В класс "А" учеников набирала заслуженная учительница республики, принадлежавшая к особой породе учителей - карьеристов наробраза, что-то вроде племенного образца, выведенного для представительства и получения медалей и грамот на всяческих смотрах и выставках. Она и внешне походила на дойную симментальскую корову, научившуюся всю душу вкладывать в партийную демагогию и отзываться всем сердцем, высоким дрожащим голосом, на очередные лозунги текущих дней. Учеников своего класса она намеревалась учить тому же и, чтобы оставаться в передовиках, начинала с селекции - вероятно, по договоренности с директрисой (об этой позднее и особо).

Как-то так получилось, что в ее класс попали почти все оказавшиеся в наличии дети городского начальства разных звеньев, что сулило полезные связи и протекцию, а также все евреи из интеллигентных семей, что гарантировало хорошую успеваемость (только двоих - сына армейского старшины и сына приемщика утильсырья - она забраковала, и поэтому они попали в класс "Б"; но если первый перебивался с двойки на тройку, то второй оказался единственным в нашем классе отличником - чутье ее здесь подвело, и она не скрывала своей досады; в класс "А" этот второй, Миня Горский, окажется переведен позднее, уже без нее, но об этом также отдельный рассказ). Класс получился большой больше сорока учеников.

Таким образом, учительнице класса "Б" достались объедки с барского стола - преимущественно дети производственников и рядовых служащих, рабочих, уборщиц, матерей-одиночек - от силы полдюжины "хорошистов", учившихся без двоек и с редкими тройками. Естественно, все второгодники, двоечники и прирожденные хулиганы стали достоянием класса "Б". Так было вначале.

Заслуженная учительница нещадно дрессировала свой класс и, надо сказать, преуспела в этом. До половины ее учеников училось на "отлично", двоечника не было ни одного (от нескольких нерадивых она все же избавилась, скинув их в класс "Б" или предложив родителям перевести их в другую школу). Все на ее уроках тянули руку, позднее принимали участие в школьных олимпиадах, а после школы уж не помню сколько из них поступило с первого раза на инъязы и в технические вузы Москвы и Ленинграда (поступило бы больше, но нескольких завалили на вступительных экзаменах из-за пятой графы - началась массовая эмиграция в Израиль, времена менялись). Преподаватели математики, физики, истории, английского языка просто обожали этот класс, безуспешно ставя его всем нам в пример.

Первая учительница, привившая классу "А" соревновательный дух, заодно впрыснула в жилы отданных ей на воспитание детей немалую толику собственного лицемерия, замаскированного цинизма и органического двоемыслия. Получился прекрасно управляемый, очень разобщенный и в человеческом, душевном отношении ущербный класс - для тех несчастных существ в нем, что вопреки целенаправленным и систематическим усилиям сохранили все же способность самостоятельно чувствовать и пытаться мыслить. Эти последние, может, не чувствовали бы себя обездоленными, если бы в старших классах не поколебалось соотношение между "А" и "Б". Первые восемь лет "Б" плелся в хвосте за "А", но затем развернулся и пошел куда-то вбок, да так быстро, что с парт класса "А" оставалось только наблюдать за этим и... завидовать в свободное от учебы время. Неожиданно он оказался не то чтобы "дружным классом" (как полагали в "А"), сколько живым. Класс "А" продолжал учиться - класс "Б" начинал жить. Трудно сказать, только ли в половом созревании дело - в стечении обстоятельств и наличии упрямства, в развитии характеров, как-то дополнявших друг друга, - или, может, в относительной одаренности трех-четырех человек и поисках выхода для накопившейся под прессом школы энергии. Уже невозможно сейчас установить. В начальных классах все писали диктанты и изложения, пришла пора сочинений.

Превозмогая скуку, рутину и зевоту, несколько человек в восьмом классе стали нести в сочинениях по литературе откровенную отсебятину. Учительницы изумились и вначале стали осторожно ставить оценки "хорошо" даже за откровенно безграмотные сочинения. Эти несколько, не получив отпора, вошли во вкус и принялись писать вообще не по теме (по причине малого знакомства с изучаемым произведением), стишками и прочее. Дальше - больше. Унылая стенгазета превратилась у них в анархистское дацзыбао, размашисто разрисованное цветными мелками, не умещавшееся на отведенном для этого стандартном стенде и крепившееся кнопками прямо на стену в классе. На каждый свежий выпуск беззаконного чудища сбегались посмотреть учителя и ученики других классов. Когда в стенгазетах появились шаржи на учителей (оказалось, что двое в классе прилично рисуют, свободной рукой), те заволновались, но по какой-то странной причине продолжали терпеть. Те же несколько учеников обозвали себя aurea mediocritas, что по латыни означает "золотая середина" (так как не было среди них никого, учившегося без троек и двоек, их успеваемость по всем предметам учитель английского языка почти исчерпывающе определил формулой "файв-ту-ту-ван"), затем нашли общий язык с двумя полуотличницами, пользовавшимися доверием учительской, и уговорили остальных написать письмо директрисе с просьбой послать весь класс "Б" поработать в колхоз в конце учебной четверти - и поразительно, но это сработало! Приближалось 50-летие советской власти, и школьная парторганизация искала способ выслужиться перед вышестоящими, проявив инициативу снизу. Опять же трудовое воспитание.