Фридрих Горенштейн - Зима 53-го года Страница 4

Ким поднялся, сел, в горле у него запершило, он посмотрел на начальника и тоже крикнул со злобой:

- По технике безопасности полагается лестница до самого конца... Бардак у вас тут творится... Я в рудоуправление пойду... Сволочи.

И вдруг всхлипнул. Как это случилось, он сам не понял и сразу, опомнившись, задышал, делая вид, что просто тяжело выдыхает воздух, однако сквозь вдохи время от времени прорывались всхлипы, сотрясая грудную клетку. Не отдыхая, Ким вскочил, поднял блок, прижал его к груди и пошел на мягких ногах, но всхлипы продолжались, и блок судорожно подбрасывало.

- Эй, не в тот семафор поехал,- сказал начальник,- поменяй направление.

Обернувшись, Ким увидел, что начальник смеется, впалые щеки его разъехались, зеленоватые зубы, впаянные в бескровные десны, обнажились, а у глаз собрались морщинки. Ким повернулся и пошел вслед за начальником, глядя на его худой, поросший седым волосом затылок, и поскольку всхлипы в груди продолжались, а хрящеватые твердые уши начальника в такт этим всхлипам вздрагивали, начальник, конечно, смеялся, то Ким испытал приступ такой ненависти к ушам этим и затылку, что его обдало жаром, он придержал блок одной рукой, а вторую опустил и сильно сжал пальцы, шевеля ими, словно размалывая что-то, впившись ногтями в кожу. Вдруг возникла, представилась картина: начальник смеется, издевается над ним. Он отвечает начальнику. Начальник психует, хватает за ворот, размахивается, но, ловко увернувшись, Ким бьет начальника в челюсть, а когда тот падает, он с наслаждением топчет начальника ногами.

Ким слышит свое частое дыхание, чувствует гудящие в голове пульсы и останавливается. Ему становится до тошноты мерзко. Постепенно сердцебиение утихает. Начальник безразлично шагает впереди, худые лопатки шевелятся под его спецовкой.

2

В камере подземного вентилятора пахнет непросохшим бетоном и жареным салом. Вентилятор гудит за решеткой ограждения, мелькают спины маховика. Здесь уютно и чисто. На стене портрет Сталина, почтовые открытки, пучки бумажных цветов и липучие ленты-мухоморы.

- Напускают в шахту мух с крепежным лесом,- говорит машинист вентилятора, прикасаясь острием ножа к потрескивающему на электроплитке салу.

Ким садится в углу, прямо на теплый бетонированный пол. Шипенье сала напоминает ему шум дождя.

- Уже кемарит,- сердито говорит начальник,- давай блок меняй назад... Пахом, открывай кладовку.

- Ключ у Верки,- отвечает машинист,- она сейчас подойдет... Посиди, забегался... И пацанов загонял. Он выставляет из тумбочки бутылку.

- Мне нельзя,- говорит начальник, выпивая полстакана и закусывая тюлькой. Движения его становятся более размашистыми.- Слыхал, хозяин первого по радио выступает... Московский корреспондент приезжает... Новогодние успехи... Значит, такое-сякое, шахта перевыполнила план... Успехи, значит...- Он взял еще одну тюльку за хвостик, но не откусил, а облизал ее, как леденец.- А какие же успехи... Синьку-то сожрали... Отэка руду не принимает... Качество, говорят, низкое... Кварцит, говорят, возите, сволочи...

- Ну ты б на их месте что,- сказал машинист, пробуя с острия ножа сало,они ж на свою шею брать должны... У нас, выходит, на шахте план есть, а у них на обогатительной фабрике нет... Это ж уголовщина... Где же руда девалась... Завод у них твой кварцит примет, да?

Начальник сидит уже скособочившись, просунув для устойчивости ступню за планку табуретки. Он хитро посмотрел на машиниста, опустил руку в карман спецовки, вытащил оттуда что-то зажатое в кулаке, торжественно и плавно пронес руку по дуге к самому носу машиниста и разжал пальцы. Кучка мягкого рудного порошка, отливающая синим вороненым блеском, лежала на его ладони. Тонкие струйки текли меж пальцев, аккуратные металлические кристаллики, казалось, позванивают. Лицо машиниста расплылось, глаза увлажнились.

- Вот она, кормилица,- с умилением пролепетал он, впрочем, несколько запинаясь от хмелька,- вот она, синечка... Да в нее ж можно пельмени макать...- Он вдруг наклонился и лизнул руду языком.

- Хозяин меня вызвал,- сказал начальник. - Совещание у них было... Ученые разные, с образованием, формулы разные пишут... Первого в Москве выступление по радио, успехи, значит, 1953 год встречаем, а тут план тухнет... То есть копер... На копре звезда... Я ему говорю, знаешь, Иваныч... Мы наедине по-простому... Ты, конечно, меня с главного снял, горбоносых назначил... французов, понимаешь... А вот это видал...

Он высыпал руду на стол и вытащил, вернее, как-то резко и размашисто выдернул из бокового кармана газету, начал читать, тыча пальцем и запинаясь: "Ничем иным, как ротозейством, нельзя объяснять такое положение, когда в Ленинградской академии на протяжении ряда лет кафедрой руководил некто Ханович И. Г., не заслуживающий политического доверия, преклоняющийся перед иностранцами..."

Начальник отложил газету, взял все ту же обсосанную тюльку, густо посолил ее и проглотил, поморщившись.

- Девяносто восемь процентов,- сказал он,- что ты... Хуже всего... Горим на двух процентах... Иваныч кричит: "Да попросите ребят, они вам два процента в шапках вынесут"... А откуда нести? Где черпать? У тещи под юбкой...Начальник дернул губами, кожа на его щеках поползла, уши шевельнулись.

- Я говорю, не надо мне шахтеров... Дай мне полдюжины говнюков... фезеушников... Пойдем на сороковой горизонт...

- Врешь,- сказал машинист.- На сороковом все давно завалено.

- Завалено,- ухмыльнулся начальник,- пойди узнай, сколько я сегодня вагонеток на опрокид отправил.- Он ткнул пальцем в синюю поблескивающую кучку...

- Загубишь пацанов,- сказал вдруг машинист уверенно и тоскливо. Челюсть его по-пьяному отвисла, глаза стали щелочками.

- Ты лучше за вентилятором следи, назюзюкался,- сказал начальник.

- У меня Верка следит,- сказал машинист.- А ты пацанов загубишь... Гад ты, шкура... Перед начальством на цирлах ходишь...

- Поменьше варнякай,- сказал со злобой начальник и прикрикнул: - Где ключ от кладовки?

- Сейчас Верка придет,- ответил тихо машинист, утирая катящиеся по щекам пьяные слезы.

Ким чувствовал спиной горячую бетонную стенку, сидел, высоко подняв колени, слова долетали к нему издали, как звуки, ничего не значащие, просто производящие щум. Он заснул и во сне увидел чердак, метался под раскаленной солнцем жестяной крышей в пыли среди ветоши, требовал у тетки адрес матери, кричал: родной сестры адрес не знаешь! У тетки испуганное лицо, она перебирает письма, груды пахнущей мышиным пометом бумаги. На каком-то белом клочке проступает карандашный оттиск, но разобрать нельзя. Он разглядывает этот оттиск до боли в глазах, стараясь определить, угадать адрес, хотя бы по контурам, однако усилия его безнадежны, и он начинает кричать совсем громко, так что першит горло, ругается, даже угрожает тетке. Тетка испуганно суетится и плачет.

Проснувшись, Ким моментально сам себе сказал шепотом: "Адрес - тот свет", и усмехнулся. Некоторое время он сидит тихий, опустошенный, не понимая происходящего. Перед ним топчутся ноги в резиновых, измазанных бетоном и рудой сапогах.

- Аптечка,- говорит кто-то,- положено на вентиляторе иметь аптечку.

Красноватая капелька падает на пол. Ким поднимает глаза и видит парня в проходческой резиновой шляпе, какие носят под каской в мокрых забоях. Спецовка парня перехвачена широким брезентовым поясом с предохранительной цепью, лицо густо залито брызгами, блестят только белки, а на весу он держит окровавленную кисть, согнув руку в локте. Рядом с парнем стоит медбрат, худосочный, в каске, напяленной поверх грязной курортной тюбетейки.

- Я акт составлю,- кричит медбрат,- в ящике аптечки пивные бутылки держите...

- А у тебя медпункт есть,- говорит машинист,- веди его в медпункт.

- У него заражение будет, пока дойдем,- кричит медбрат,- я акт составлю...

- Не преувеличивай,- говорит начальник.- Вася, чего он кричит... Дай ему в ухо второй рукой...

Парень улыбается, пробует что-то сказать, пошутить, но вдруг наклоняется, хватает себя зубами повыше окровавленной кисти, словно хочет перекусить руку и отбросить рану. Медбрат берет парня за плечо, и они уходят.

- Смена сегодня проклятая,- говорит начальник.- Спешит народ перед Новым годом,- он оборачивается к машинисту.- Ты Верку ищи, ключ давай.

- Бери,- говорит машинист и выкладывает на стол ключ,- я пацана пожалел, пусть отдыхает... Мы тут привыкшие...

- Ничего,- говорит начальник,- пусть вкалывает... Имя у него чудное: Ким... Это что, еврейское... или армянское?

- Это в честь Интернационала,- говорит Ким. Он поднимается, идет вслед за начальником в кладовую, берет новый блок, поблескивающий, густо смазанный.

- Ничего,- говорит начальник,- я тебя не обижу... За смену тройной наряд выпишу... Кончишь, прямо в город езжай... Петушка там тебе зажарят... Полный отгул, три дня можешь на шахту не являться... Дорогу в забой найдешь?

- Найду,- сказал Ким и, прижав блок к груди, вышел. Он пошел навстречу тянущему по штреку ветерку. У поворота сидели на корточках трое и курили.