Николай Лесков - Легендарные характеры Страница 4

"И видевшие это все заплакали".

16) Июля 25. В одном египетском монастыре был знаменитый, "славный" дьякон. Случилось, что местный князь той страны преследовал одного простолюдина, у которого была очень красивая жена. Преследуемый, укрываясь от князя, прибежал с семьёй в монастырь, чтобы здесь сохранили его жену от страстных преследований неистового князя. Монахи приютили супругов, но муж от этого ничего не выиграл, ибо тут "удариста во дьякона неприязненные силы вражия", и с женой простолюдина таки случилось то самое, чем угрожало ей неистовство князя. Дьякон, заменивший князя, был изобличён и пристыжен, и его определили "погребсти живого в темницу", и так и сделали. Дьякон долго оставался замурованный, но в крае том настала продолжительная засуха, и сколько ни молились о ниспослании с неба дождя, - дождя всё не было. Тогда явлено было одному старцу, что надо "извести наружу и поставить к служению сокрытого славного дьякона". Сделали по этому внушению, и когда размуровали затвор "и дьякон изшед и вземши сан свой" начал молебствовать - "сошёл дождь на землю"

17) Августа 12. В царствование Леона, царя константинопольского, жил один очень славный и богатый человек, который при том был и чрезвычайно добр, но в то же время был и большой грешник. Он имел неодолимое влечение к красе женщин и находился в постоянном с ними обращении, и так к этому привык, что каков был смолоду - точно таким же оставался и в старости, "занеже устареся в нём той злой обычай". В таком страстном обдержании этот именитый и добрый человек и умер. При погребении его у патриарха Гермогена и епископов, а также и у мирских знатных лиц в Византии возникло огромное недоумение: как почитать этого усопшего, за праведника или за грешника, и в каком месте он должен быть помещён после смерти, то есть в раю ли с праведниками, - чего он был достоин по свойствам своей доброй души, или в аду с грешниками, куда ему следовало идти за свой любострастный "обычай". Долго об этом рассуждали важнейшие духовные люди в Византии и никак не могли придти к решению. Тогда захотели вопросить Небо, и патриарх Гермоген повелел всем монастырям и затворникам молиться, чтобы "явлено было о человеке сём пользы ради человеческие". И Небо ответило: открыто было некоторому затворнику следующее: "видел он место некое, имущее одесную рай, а ошую езеро огненное, и между ближнего рая и страшного пламени стояше привязан умерший муж и зле стенаше, позирая на рай. А ангел господен говорил ему: "напрасно, человече, стонеши, ибо ради милосердия твоего избавлен еси от муки, - за скверну же любострастия лишён рая".

Проследованное нами в семнадцати "прилогах" ясно показывает, что из тридцати пяти случаев, где имеет место любовный соблазн, - в семнадцати случаях женщины Пролога не обнаруживают никакого обольстительного коварства для совращения мужчин, а, напротив, мужчины сами увлекаются в эту сторону с чрезвычайною неразборчивостью и лёгкостью.

Этим кончается первая категория женских лиц, за которою следуют другие, представляющие собою характеры более сложные и более интересные.

II

Прямыми соблазнительницами женщины Пролога являются в следующих историях:

18) (1) Октября 7. В Александрии был славный художник, делавший необыкновенно изящные вещи из серебра и золота. Его звали Зенон (в Прологе он называется "златокузнец"). Он был потаённый христианин. По художеству его ему нигде не было равного. Самые именитые женщины роскошного города наперебой непременно хотели иметь украшения, сделанные этим искусным мастером, а Зенон не успевал исполнять всех делаемых ему заказов. Богатые щеголихи Александрии шли наперебой одна перед другой и платили очень дорого, чтобы перещеголять друг друга, но только и это не помогало. Тогда в Александрию приехала из Антиохии одна молодая красавица, необычайно своенравного и настойчивого характера. Она имела привычку ни пред чем не останавливаться для достижения своей самомалейшей цели, а цель её в Александрии была превзойти здесь своею пышностью всех александрийских женщин. Имя её было Нефорис или Нефора. Вся Антиохия знала её как самую первую красавицу, затмевавшую собою всех иных в роще Дафны. Она захотела во что бы то ни стало иметь "головную утварь на красоту своего тела" и не послала звать к себе художника, потому что знала, что Зенон откажется, а она взяла золото и драгоценные камни и сама пошла к нему и стала его "умолять" сделать для неё такое головное украшение, которое как можно более шло бы к ней и ещё сильнее возвысило "красоту её изящного тела".

Зенон, удаляясь от шума, жил за городом в красивой местности, до которой было довольно далеко. Нефора шла сначала тенистою аллеей, по которой ей встречались рабы, несшие в паланкинах женщин, и с грохотом проезжали колесницы на конях с подстриженными гривами, потом путь становился безлюднее и тише. От аллеи начинались мелкие свёртки по тропинкам в удолья, утонувшие в рощах. У одного из этих свёртков под ветвистым деревом сидел старик и кормил своего верблюда. Нефора спросила его, где живёт Зенон златокузнец. Он ей указал на поляну, где зрели ароматные дыни, меж сирени, жасминов и роз, а сзади катился ручей и за ним в чаще кустов стоял белый домик. Вокруг было тихо - только чёрные дрозды сидели на белом карнизе и пели. Дверей не было видно. Нефора ударила три раза в стену - и перед ней раздвинулась панель и её встретил Зенон.

Он был поражён и недоволен её посещением, но принял её в свою мастерскую. Это была большая, квадратная комната без окон, - свет проникал в неё через потолок, сквозь фиолетовую слюду, отчего все вещи казались обвитыми какою-то тонкою дымкой. По середине комнаты стоял бронзовый ибис и из его клюва струилась свежая вода; в углах помещались обширные тазы, в которых рос златоглавый мускус и напоял всю атмосферу своим запахом. Все стены были покрыты художественными произведениями искусства. Здесь были и Апис, и фараоновы кони, и шесты, и посуда.

Застигнутый дома врасплох, "златокузнец" не мог отделаться от этой бойкой и настойчивой гостьи и стал с ней разговаривать, невольно замечая, что она чрезвычайно красива и одета к лицу, так что красота её выдаётся ещё ярче. Чернокудрая голова её была покрыта широким и тонким полосатым кефье, мягкие складки которого облегали, как воздух, её чёрно-синие кудри. Кефье перевязано было жёлтым шнуром. Её уши, руки и пальцы были украшены серьгами, кольцами и браслетами, а на шее было золотое ожерелье из множества тонких цепочек и на конце каждой из них дрожали жемчужные перлы. Ресницы её были подведены, а концы пальцев подрумянены и тонкие ногти отливали радужным перламутром. На поясе её, который обхватывал приятного серого цвета тунику с красною каймой, висело маленькое зеркальце и такой же маленький сосуд с пахучею индийскою эссенцией.

Она села, не ожидая приглашения хозяина, погляделась в своё зеркало, прыснула на себя и перед собою духами и пригласила художника, чтоб он помог ей обсуждать: как ей можно ещё "приумножить её красоту". И когда увидала, что он растерялся, то дабы не дать ему опомниться и сразу преклонить его на свою сторону и получить от него такую изящную "утварь", какой нет ни у какой другой именитой женщины во всей Александрии, она стала прельщать его своею красотой, с намерением довести это до крайнего результата. "Тогда, - думала она, - он, как любовнице своей, сделает для меня убор всех лучше, а вреда моей чести от этого никакого не будет, ибо никто даже и не подумает, что я, будучи столь знатна и богата, согласилась бы такою ценой златокузню его купить". Подходы щеголихи были так ясны, что художник не мог их не понять, но она ещё их усилила, - она сказала ему:

- Здесь жарко, и ты должен видеть тело моё без посторонних прикрас: серый и красный цвет оттеняют цвет моей кожи. Я должна сбросить тунику. - И она её сбросила, и в это же время вилась перед ним, переменяя причёски, а он примеривал к её лицу и голове то те, то другие снизи и пронизи и беспрестанно имел в своих объятиях её тело, покрытое одною сорочкой, которая держалась застёжкой на правом плече и шла вниз под левую руку, так что в глаза ему била прелесть её тела, и это его туманило... Художник "блазняшася на ню", а она ему "подаяше помизание очима и неподобен смех". Он опускал свои веки, чтоб её не видеть, но она, смеясь, насильно открывала их своими тонкими пальцами, - он опять её видел и душа его играла и прыгала, как молодая лань в горах или как горный поток в стремнинах Ливана. Зенон просил её удалиться. Нефора смеялась и тихо шептала: "зачем?"

- Я хочу быть царём моей совести!

- Э! Оставь это! Поверь, веселей быть червём, гложущим тутовый лист в роще Дафны, чем томиться в царственной скуке. Дай мне вина и лобзанье в память нагого ребёнка!

Зенон ей подал фиал; она отпила половину, а другую половину, смеясь, влила ему во уста и держала его всё это время в своих объятиях, а потом, бросив пустой фиал, поцеловала Зенона в честь Вакха...