Владимир Даль - Избранные произведения Страница 4

Любопытно отметить, что некоторые из героев произведений Даля выражают взгляды писателя на развитие русского языка. Они становятся собирателями фольклора или исследователями языка. Так, например, герой повести "Бедовик" Лиров, считая, что литературный язык засоряет русскую речь, делает ее более сглаженной, говорит; "Для чего люди не пишут запросто, как говорят, и выбиваются из сил, чтобы исказить и язык и смысл!.."

Произведения Даля пестрят пословицами, поговорками. Иногда вместо развернутой характеристики героя дана его оценка только в пословице: "Ему... не- приходилось бы жить так - от утра до вечера, а помянуть нечего; неделя прошла, до нас не дошла". "Не учили, покуда поперек лавочки ложился, а во всю вытянулся - не научишь"; "кто кого сможет, тот того и гложет".

Деятельность Даля-писателя в 50 - 60-е годы менее примечательна. Его произведения, объединенные в сборнике "Картины из русского быта", а также рассказы для детей ничего нового в литературу не внесли.

В 1849 году В. И. Даль получил место удельного управляющего в Нижнем Новгороде, где пробыл десять лет. В 1859 году он перебрался в Москву и последние годы жизни посвятил главным образом подготовке к печати "Словаря" и сборника "Пословицы русского народа".

Вышедшие почти в одно и то же время "Пословицы русского народа" (1862) и "Толковый словарь" (1864) обогатили русскую культуру и литературу. Созданию "Толкового словаря" В. И. Даль посвятил сорок пять лет своей жизни. В Москве на склоне лет он часто говаривал: "Ах, дожить бы конца Словаря!" Желание Даля исполнилось: он завершил свой труд, который получил всеобщее призвание еще при жизни его. Умер В. И. Даль 22 сентября старого стиля) 1872 года в Москве.

Лучшие произведения В. И. Даля позволили Белинскому сказать, что "В. И. Луганский создал себе особенный род поэзии, в котором у нею нет соперников. Этот род можно назвать физиологическим. Повесть с завязкою и развязкою - не в таланте В. И. Луганского... в физиологических же очерках лиц разных сословий он - истинный поэт, потому что умеет лицо типическое сделать представителем сословия, возвести его в идеал, не в пошлом и глупом значении этого слова, т. е. не в смысле украшения действительности, а в истинном его смысле воспроизведения действительности во всей ее истине"6.

Народным писателем назвал Даля И. С. Тургенев. И эту народность Даля Тургенев видел в сочувствии и родственном расположении писателя к народу, в наивной и добродушной наблюдательности. Быт, "обычаи, города и селения, разнообразную природу нашей Руси рисует он мастерски, немногими, но меткими чертами"7.

Высокая оценка художественных произведений В. И. Даля, высказанная Белинским и Тургеневым, объяснялась главным образом тем, что Даль отражал в них животрепещущие вопросы крестьянской тематики, без прикрас и идиллий показывал жизнь русского народа. Похвала В. И. Далю со стороны передового крыла русской мысли вызвана была еще и тем, что произведения его подвергались нападкам "охранительной" и "аристократической" критики, которую, по словам Белинского, "оскорбила, зацепила за живое любовь Даля к простонародью".

В 60-е годы Н. Г. Чернышевский уже иначе смотрел на творчество В. И. Даля. При изображении народа в эпоху борьбы за крестьянскую реформу одного сочувствия, наблюдательности и любви к народу было мало. И поэтому в новых исторических условиях, на новом этапе развития литературы, когда уже звучал обличающий голос Салтыкова-Щедрина, когда появились гневные рассказы Н. Успенского, Чернышевский считал, что В И. Даль как писатель представляет лишь этнографический интерес.

Однако произведения В. И. Даля - непреходящее явление.

М Горький, оценивая вклад писателей в дело изучения русского народа, говорил о В. И. Дале: "Его очерки - простые описания натуры, такою, какова она есть. Эти очерки имеют огромную ценность правдивых исторических документов.. Даль не художник, он не пытается заглянуть в душу изображенных им людей, зато их внешнюю жизнь он знает, как никто не знал ее в то время"8.

Лучшие произведения В И Даля до сих пор привлекают наше внимание достоверностью наблюдений, самобытностью языка и любовью к простому народу.

БЕДОВИК

Глава 1 Евсей Стахеевич еще не думает ехать в столицу

В одном из губернских городов наших, положим хоть в Малинове, настало воскресенье;

Евсей Стахеевич Лиров, благовидный, хотя и не слишком ловкий молодой человек, а по чину и званию своему птица невысокого полета, отстояв в пятиглавом соборе обедню, пустился, но неизменному местному обычаю, в объезд по всем лакейским и передним, поехал развозить карточки за собственноручною подписью своею и расписываться у начальников и старших на засаленном листе бумажки.

Евсей Стахеевич вырос в уезде, а ныне, и то недавно только, попал в губернский город; поэтому он и привык уже сызмала ко всем обрядам и обычаям. вошедшим в губерниях и уездах наших в законную силу; но Евсей при всем том никак не мог помириться с этими заповедными объездами, к которым необходимо было приступать снова каждый воскресный и табельный день, то есть до семидесяти пяти раз в году, если не более. Он свято исполнял этот обряд; но каждый праздник, доставая белый воротничок и воскресную жилетку, пускался снова в рассуждения о бесполезности этого тунеядного обычая.

Евсея Стахеевича беспокоило при этом всего более то, что он не видел этому делу никакого отрадного конца: это бездонная бочка Данаид - и только; даже детям и внукам нашим не будет легче от наших объездов с почтением: мы их работы не переработаем, а им придется начинать, на свой пай, сызнова. Не успел покончить сегодня, отдохнуть день-другой, поработать - принимайся опять за то же, и так до скончания века. "А кто поблагодарит меня за это, - думал Евсей Стахеевич, - кому от визитов моих легче и теплее? Ни посетителю, ни посещаемому, ни гостю, ни хозяину; а между тем нельзя и отстать. Я сам намедни слышал, как прокурор наш, например, попенял, очень недвусмысленно, одному из подчиненных своих за невнимательность эту по службе. "Вы, сударь, - сказал прокурор, - с супругою своею под ручку разгуливаете, это мы видим; а начальства своего по воскресеньям не уважаете..." Что же тут станешь делать? Поедешь, поневоле".

Так рассуждая, Лиров побывал уже у губернатора, вице-губернатора, у начальника своего, председателя гражданской палаты, и был на пути к председателю уголовной. Привычные поездки эти, ответы:

"У себя, принимают", или: "Выехали-с, не принимают", а затем столь выразительное шарканье, думное молчание или замысловатый разговор о погоде, поворот налево кругом или молчаливая отдача в лакейской своего доброго имени все это нисколько не мешало Евсею Стахеевичу продолжать думать и рассуждать про себя, тем более, что он был мастер своего дела, не визитов то есть, а мыслей и думы. Он продолжал круговую по целому городу и продолжал себе думать, не занимаясь мыслями ни на одном пороге.

"И как это глупо, бестолково, бессмысленно, - так думалось ему, - ну пусть бы уже раза два, три в году, коли это необходимо, коли ведет к чему-нибудь, а то - каждое воскресенье, каждый божий праздник".

"Всякому, без сомнения, глупость эта надоела не меньше моего, а каждый связан и опутан этими тенетами и пеленками условных приличий; спрашиваю: можно ли принять с повального согласия общее правило и постановление, которое всем вообще в тягость и никому не приносит пользы? Когда, бывало, учитель сек нас в уездном училище, то уверял всегда и приговаривал во все время секуции: "Не я бью, сам себя бьешь". То же самое хочется мне и теперь высказать иногда хозяину, к которому случится приехать не вовремя. Он морщится, и я морщусь, а между тем как быть? Коли пойду наперекор обычаям и заведениям, я же буду виноват, потому что по службе нашему брату нет отговорок. И пусть бы еще наш брат, мелочь ездила к начальникам с почтением да на поклон, чтобы на глаза показаться, чтобы не сказали: "Вы по воскресеньям не уважаете начальства", а то нет, и друг к другу, и к равным себе, и к посторонним, к знакомым и к незнакомым - словом, где только есть ворота да три окна на улицу, туда и заезжай сподряд. И этим-то мы занимаемся каждый праздник от обедни и до самого обеда! А сколько тут еще бывает недоразумений, сколько толков, пересудов, начетов и недочетов, сколько причин к неудовольствиям, обидам, сплетням..." В это время Евсей Стахеевич, в числе пяти других чинов, приветливо и почтительно раскланивался, и шаркал, и нагибался перед супругой председателя уголовной и продолжал себе, нисколько не смущаясь, думать: "Например, объедешь не по чинам, не по званию, как я прошлое воскресенье приехал вот сюда, побывав уже у полицеймейстерши, потому что туда было по пути заехать, гневаются; или, например, начальник не принимает, да позабудешь записаться, как я же в вербное воскресенье, так уже на тебя смотрит этак, приподняв нижнюю губу, дескать не уважает начальства, зазнается; да, есть с чего нашему брату, подлинно! Или приедешь попозднее, потому что как ни бейся, а ко всем вдруг не поспеешь, да запишешься в конце листа, говорят: важничает, приезжает по-барски, словно к ровне; а приедешь пораньше, на почин, да запишешься на листе в самом заголовке - так и это не по чину, того и смотри, что опять-таки неладно, а норови и попадай в свою артель. Намедни, например, наш советник, приехав к губернатору, вымарал подпись мою и поставил ее под своею; да с сердцов еще так черкнул меня, бедняка, что только брызги посыпались. Что будешь делать! Или, например, войдешь в переднюю да кинешь второпях Плащ на какую-нибудь прокурорскую шубу, как служилось это со мною, опять-таки по перстам тебя рассчитают, что с умыслу, да и только. Или, например .." Евсей Стахеевич, распростившись с уголовною, сидел уже опять на столбовых дрожках своих, как первый мен межевой конторы, объезжая его на щегольской паре, поднес словно нехотя руку к шляпе и закричал: "Что это вы опять делаете сегодня, Евсей Стахеевич? Вы развозите чужие билеты!" Лиров поглядел за ним вслед, опустил -руку в боковой карман, достал и развернул пучок билетов и крайне изумился, увидев, что перед ним налицо действительно карточки чужие, всех цветов и величин, с разноцветными каемочками, с позолотою, с цветочками, даже с амурчиками и с восклицательными знаками, по вкусу и выбору господ хозяев. Этого мало: перебирая их, Евсей увидел, что женских билетов было почти наполовину, я один, между прочим, с буквами внизу: р. р. с. - pour prendre congй9, которые Стахеевич в простоте своей принял за русские и истолковал словами: разъезжаю ровно сумасшедшая. Но наконец Лиров опомнился и спросил кучера своего, который остановился у подъезда одного из советников: "Власов! Где ты взял билетики эти?" Корней Власов Горюнов оглянулся, спросил еще раз: "Которы? Эвти?" - и на ответ: "Да, эти, эти самые", - начал рассказывать преоколичественную быль, как вице-губернаторские мальчишки, соседи Лирова, выбирали билетики из сору да стали было раскидывать их по улице, как Власов разогнал пострелов, подобрал билетики, завернул и положил их на окно барина и, наконец, видно невзначай, подал их сегодня вместо беленьких. Разговор этот у подъезда советника продолжался бы, вероятно, еще несколько времени, если бы полковник Плахов не наехал сзади четверней и выносной мальчишка не взвизгнул пронзительным голосом, которому кучер с высоты козел своих вторил грубым и нахальным басом. Корней Власов продернул скорехонько до угла, а Лиров соскочил тут и побежал назад к подъезду.