Лев Толстой - Корней Васильев Страница 4

- Умница, - позвал он ее слабым голосом, - подойди ко мне.

- Сейчас, дед, - отвечала она, высаживая хлебы. - Напиться, что ль? Кваску?

Он не отвечал.

Высадив последний хлеб, она подошла к нему с ковшиком кваса. Он не поворотился к ней и не стал пить, а как лежал кверху лицом, так и стал говорить, не поворачиваясь.

- Гаша, - сказал он тихим голосом, - время мое доспело. Я помирать хочу. Так вот ты прости меня Христа ради.

- Бог простит. Что ж, ты мне худого не делал...

Он помолчал.

- А еще вот что: сходи ты, умница, к матери, скажи ей... странник, мол, скажи... вчерашний странник, скажи...

Он стал всхлипывать.

- А ты разве был у наших?

- Был. Скажи, странник вчерашний... странник, скажи... - опять он остановился от рыданий и, наконец, собравшись с силами, договорил: попрощаться к ней приходил, - сказал он и стал шарить у себя около груди.

- Скажу, дед, скажу. А ты чего ищешь? - сказала Агафья.

Старик, не отвечая, сморщившись от усилия, достал своей худой волосатой рукой бумагу из-за пазухи и подал ей.

- А это вот отдай, кто спросит. Билет мой солдатский. Слава богу, развязались все грехи, - и лицо его сложилось в торжественное выражение. Брови поднялись, глаза уставились в потолок, и он затих.

- Свечку, - проговорил он, не шевеля губами.

Агафья поняла. Достала от икон обгоревшую восковую свечку, зажгла и подала ему. Он прихватил ее большим пальцем.

Агафья отошла убрать в сундучок его билет, и когда подошла к нему, свеча валилась у него из руки, и остановившиеся глаза уже не видели, и грудь не дышала. Агафья перекрестилась, задула свечу, достала полотенце чистое и закрыла его лицо.

Во всю ночь эту Марфа не могла заснуть и все думала о Корнее. Наутро она надела зипун, накрылась платком и пошла узнавать, где вчерашний старик. Очень скоро она узнала, что старик в Андреевке. Марфа взяла из плетня палку и пошла в Андреевку. Чем дальше она шла, тем все страшнее и страшнее ей становилось. "Попрощаемся с ним, возьмем домой, грех развяжем. Пускай хоть помрет дома при сыне", - думала она.

Когда Марфа стала подходить к дочернему двору, она увидала большую толпу народа у избы. Одни стояли в сенях, другие под окнами. Все уж знали, что тот самый знаменитый богач Корней Васильев, который двадцать лет тому назад гремел по округе, бедным странником помер в доме дочери. Изба тоже была полна народа. Бабы перешептывались, вздыхали и охали.

Когда Марфа вошла в избу и народ расступился, пропуская ее, она под снятыми увидала обмытое, убранное, прикрытое полотном мертвое тело, над которым грамотный Филипп Кононыч, подражая дьячкам, читал нараспев славянские слова Псалтыря.

Ни простить, ни просить прощенья уже нельзя было. А по строгому, прекрасному, старому лицу Корнея нельзя было понять, прощает ли он или еще гневается.

1905-1906