Лев Гунин - Стихотворения (Том 1, 1968-1974) Страница 4

24 января 1974. Могилев.

x x x

Я хотел сегодня поиграть на скрипке,

Гриф которой виднелся из футляра

Обещанием прекрасных мелодий.

Я протянул к ней руку, чтобы наполнить

Душу и пространство звучанием сильным.

Но оказалось, что пыл мой излишен

И что не выразить мне вдохновенья:

Струны, повиснув, мне говорили,

Что бесполезно умрут эти звуки.

Я, предаваясь влеченью иллюзий,

Странствовал в землях, которых не видел

И не тревожил своим посещеньем.

Я, повинуясь влеченью сердца,

Край созерцал, прежде мне неизвестный,

Но, несмотря на наличье различий,

В нем находил я знакомое с детства.

Путь, извиваясь, тянулся за солнцем.

Я догонял его ровную поступь.

И, утомившись от сотен желаний,

Снова протягивал руку за скрипкой.

16 января, 1974.

РОМАНТИЗМ

Стук каблуков, удаляющихся на расстояние.

Двери захлопнулись, шепот затих;

Звуки, вдруг вырвавшиеся на прощание,

Быстро заглохнули в звуках других.

Свет, так привычно и призрачно падающий,

Тонет в углах и, дойдя до земли,

Вдруг исчезает и, отражающийся,

Вязнет в мозгу, как навязчивый стих.

Шторы, так лицемерие скрывающие

Жизнь, вожделение плоти и смысл,

Чуть приоткрыты и, ниспадающие,

Прячут лицо будней комнат своих.

Листья с нечеловеческим трепетом

Свет пропускают и, снова сойдясь,

Сеют экстаз фантастическим зеркалом,

С бешеным танцем объединясь.

Стонет кругом аномалия вечера:

В шепоте листьев, в тиши и в шагах,

В зримых приметах незримого вечного,

В трепете рук и в стучащих сердцах.

Музыка в стиле додекофонии,

Тембры и качества объединив,

Стала творением ясной гармонии,

В вечера форму контрасности слив.

Неискушенный пришелец из прошлого,

Грустный, как сон, и наивный, как день,

Ловит приметы бесплотного крошева

И исчезающих слепков теней.

Стопами времени смысл покажется;

Мерным кружением смутных начал

Тесных строений и прошлого вяжется

Неотторжимый и вечный накал.

Запахов пряные мысли вклиняются

В шорохи МЫСЛЕЙ, к безвестию льнут;

Длинными нитями тени встречаются,

Странный ковер ослепления ткут.

Эхом торжественным сути колышется

То, чего в мире сегодня не ждут,

И в тишине ненамеренно дышится

Сводом ночей и бесстрастием пут.

В масках столикостей ветви качаются,

И до балконов они достают,

И в полутьме неизменно кривляются

Блики, клинком вырываясь пут.

Накипью вечера - свет. Отражается

Сорванным пылом Предвестник, омыт

Полными венами Эха. Вздувается

Мир, от просвета сомнений закрыт.

В листьев гниении, в пряности запахов

И в вожделенности сочной листвы

Длятся шаги очерченности ласковой

И осветленности острой канвы.

С ясной вместимостью, в пламени сочного

И полнозвучного трепета сил

Длятся мистерии стука височного

И полновесной нательности пыл.

Прямо из прошлого, неосязаемый

И не скрывающий трепета сил,

В акте возврата сквозит осязаемый,

Дерзкий и ломкий хранитель ветрил.

Соизмеряемый с пульсом и гласностью,

Светом разделенный на две поры,

Вечер смятением веет до страстности

И вожделенья приносит дары.

Всюду висит паутина влекущего,

Жизни неистовство в каждой поре,

И излучающий свет и могущество

Час этот скрыт в тонкостенной игре.

Август, 1973.

x x x

Над холмом возвышались столбы, как спички.

Белый снег - словно белое чрево Вселенной;

День был пуст; лишь предубежденья привычки

Вещи строили там, где вещей этих не было вовсе.

Пламени ярко-красные всплески взвивались

Это бочки горели, смолой покрытые когда-то,

И смола стекала, словно слезы

Или кровь, вытекающая из раны.

Витые стволы красноватых сосен,

Как жилистые тела канатов,

Стояли ровно и непонятно склонялись,

Когда ветер раскручивал их вершины.

Слезы капали сами. И воспоминанья о времени,

В котором я никогда не жил и не был,

Наполняли сердце теплой болью,

Как воспоминанья о том, кто уже не возвратится к жизни.

Медленно передвигались звенья

Цепи заблуждений и ошибок,

Цепи просто существования в пространстве

И безмолвного дления чьих-то жизней.

22 января, 1974.

x x x

Духами пахнет. Сосны вперемежку

С березами мелькают за окном.

Мир белый весь. И белы перелески.

И белый снег покоится на всем.

В снегу пушистом ветки утопают.

Седые линии проявлены чуть-чуть,

И Мир бегущий сонно догоняет

Полувидений розовая муть.

Дороги цвет перед окном мелькает,

Над чистым воздухом вибрирует туман,

И перед взором ровно пробегает

Черты белеющей безбрежный океан.

Промытый таяньем, лед светится как будто.

И свет исходит от земли и пней.

И снег немой слетает поминутно

С кривых осин, с их плачущих ветвей.

2 февраля,1974.Могилев-Бобруйск.

ИСТИНА

Полосы, глубина, в которой нет покоя больше.

Что сказать, когда ничего не сделаешь

Из ничеро не вытекающей сути?

Ах, что за желание в этом было!

Все равно, и черная пропасть вздыхает,

И хочется ударить кого-то щеткой,

Чтобы он не мешал мне писать вот это.

Подъезд открывает свою пасть, как глотку,

В которой тонут и звуки, и люди, и мысли.

А я был вподъозде в эту минуту

И вышел ровное с другой стороны Вселенной.

Крик безмолвия слышал ли кто когда-то?

А блеск бессвечения видел ли кто из смертных?

Песни мертвых когда-нибудь мог услышать?

А я не хочу жить в бестелесности мыслей,

Я хочу,чтобы мысли ответили на пытки,

В которых тонет добро, как в подъезде люди!

"Дивитесь" же на страдания несчастных;

Они ничего не говорят вашим тупоумным рылам.

Стройте же фундаменты на болоте,

Думая, что в этом заключается смысл жизни.

А мне остается записывать свои мысли,

В которых вы не нуждаетесь и не нуждались,

Чтобы потом эти мысли превратились в пафос,

Растлевающий и убивающий ваше сознание.

22 января 1974.

x x x

Секс мертв как дерево.

Всплеском кружева

Слетают тенью звезд неповторимых...

Блестит эмаль; гнилая подошва

В улыбке скалит ряд зубов незримых.

Мысль ставит часть.

В бокалах свет искрится.

Питает бешенством тупая масса взгляд.

Секс мертв как дерево, но, что не повторится,

Скрывает мертвенноеть, губами шевеля.

Прямые волосы блестят под абажуром;

Их желтый цвет мне ненавистен стал,

Улыбка кривится бесстрастно-ярким шнуром,

И рот кривой зияет как провал.

Бокал трясется, разливая влагу,

В искристых брызгах тысячи огней.

И заливает чистую бумагу

Над чашей наклонившийся Орфей.

Хохочут струны. Диким воплем сладость

Влетает в створки приоткрытых ширм,

И гаснут краски, опрокинув радость,

И гаснут брызги за наклейкой вин.

24 января, 1974. Могилев.

ПАРК ОБМАНА

Фонтан ответа брызнул вверх;

Аллеи слов толпа заполнит.

Стоят шаги среди песков

Пустынь-дорожек, взглядов-молний.

Трепещет рыбий, в чешуе,

Огромный хвост. И он из гипса.

На постаменте бюсты все

Сверкают немо в блеске липком.

Весь парк обмана затрещал

В своем безмолвном постоянстве;

Вокруг скамеек тел овал

До цветников, где запах странствий.

И тени лиц дрожат вокруг,

Как одуванчики на стебле,

Роняя семенной испуг

В сердца других, кто ими не был.

Сентябрь,1973 - Октябрь, 1975.

x x x

Молчи. Тишина тебе песню споет.

Вместо слов в этой песне одна тишииа, тишина...

Иди. Пусть покоя тебе не дает

Эта белая снегом страна.

Развяжи узелок и достань из него

Все, что надо тебе, чтобы плоть поддержать.

Внемли голосу рощ, но не знай одного:

Лишь того, что способно в пути задержать.

Слушай звезды и тот металлический звон,

Что серебрянный свет иногда издает.

Руки вытяни. Ты увидишь, как он,

Заструившись, сквозь пальцы твои уплывет, утечет.

Пальцы сжав, я открытой дадонью коснусь

Губ твоих - чтобы слово не вырвалось вдруг.

И, прочтя по губам, в тишину унесусь,

Словно ветер, свистящий вокруг.

На просторах земли, под сиянием звезд,

Дай обет совершенства, свободы обет.

Встань. И все, что укутал мороз,

Обойди, хоть за тысячу лет.

Помни: все, что лежит пред тобой

Жизнь твоя, и уж если захочешь отдать

Сразу все, чтобы тело с душой

Не томилось, не ныло опять...

Ноябрь, 1973.

x x x

Когда встает заря, рассвет

Всходит бледными лучами,

В полутьме неяркий свет

Расползается кругами,

Утро каплет свет сквозь шторы,

Словно дней неслышный вздох,

И невидимые горы

Бьет несбыточный посох,

Мир печален, и напрасно