Святослав Рыбас - На колесах Страница 4

- Застрянешь, Иван Спиридонович, - сказал Никифоров.

- Да уж! Старость короткий путь любит. - Губочев боком двинулся назад, неотрывно глядя на директора из-под полуприкрытых век. Его крупное сырое лицо было бы простодушным, если бы не этот упорный взгляд.

Беря Губочева на работу, Никифоров почему-то думал, что брать не следовало бы, но все-таки взял: Губочева рекомендовал главный инженер. "Он всегда смотрит сычом, - сказал Журков. - Но мужик непьющий и не ворюга. С ним беды знать не будешь". Губочев действительно пришелся ко двору. Вместе с ним ставили на ноги автоцентр. Завскладом был молчуном, и то, что знали четверо - он, Никифоров, Журков и бухгалтер, - не узнавал больше никто. Чем можно заинтересовать строителей, энергетиков, теплотехников, чтобы те работали без промедления? Как быстрей получить оборудование? Простой путь был долог. Поэтому из небольшого фонда материального поощрения Никифоров выписывал деньги, и Губочев вез нужным людям подарки: коньяк "курвуазье", колбасу "салями", дефицитные запасные части. Конечно, при этом нельзя было проверить, действительно ли он все это вручал, однако дело делалось, и не было оснований подозревать. Последний значительный подарок - лобовое стекло - отвезли главному инженеру завода электрооборудования, и с той поры траты были невелики.

- Александр Константинович! У меня важный вопрос! - Губочев наконец выбрался из-за машины, и Никифоров ощутил едкий запах чужого пота. Кузовной направил мне требование на крышу. Будто вы распорядились. А я думаю, не могли же вы... - Губочев развел руками, стали видны темные полумесяцы подмышек.

- Напрасно думаете, - возразил Никифоров. - Отдайте ее на кузовной.

- Но у нас это последняя крыша! - напомнил Губочев. - Вы ее обещали этому... из ГАИ.

- Неужели обещал? Совсем из головы вылетело.

- В вашем-то возрасте, Александр Константинович? Это мне, старику, простительно забывать... На прошлой неделе во вторник вы еще из приемной с горэнерго бранились по телефону, и я сказал вам, что Кирьяков просит крышу для машины тестя, вы согласились. - Серые выцветшие глаза тускло глядели на Никифорова, в них не было ни смущения, ни азарта.

- Во вторник я весь день был в Москве.

- Правильно, во вторник вы уезжали... В среду я вам говорил. В среду!

- А в среду ты уезжал в Воскресенск за тормозными шлангами.

- Гм, я же говорю - старческий склероз. А в общем, какая разница, когда я говорил. Мне-то все равно, кому отдать крышу. Лично у меня нет к сотрудникам ГАИ никакого интереса. Просто мой опыт подсказывает, что вам, Александр Константинович, лучше бы с ними не ссориться.

- Никто с ними не ссорится, - сказал Никифоров. - Вот привезешь из Тольятти контейнер с запчастями, и дадим крышу.

- Тогда я чего-то не понимаю.

- Понимаешь, Иван Спиридонович. Лучше не хитри. Не все твои хитрости до меня доходят.

- Вы отлично знаете, почему я хлопочу! - угрюмо произнес Губочев. Он повернулся и пошел прочь, косолапо ступая стоптанными туфлями, над которыми гармошкой нависали обшлага брюк.

"И этот мне грозит, - подумал Никифоров. - Грозите, грозите!"

Он вспомнил безотказный прием, вычитанный из американского "Курса для высшего управленческого персонала" - отругав подчиненного, надо потом обязательно улыбнуться: "Ты, кажется, чуть не довел меня. Идем хлопнем по чашке кофе". По-русски это было бы просто не помнить зла, но разве он, Никифоров, мог не помнить, что настоящее зло, то, на которое нет ни курса, ни молитвы, еще не пришло, а только-только подползало?.. И не сегодня ощутил, что зло это готовится управлять автоцентром, клубится где-то рядом, но взмахни рукой - и нет ничего, не поймаешь.

Еще на балансовой комиссии в Тольятти Никифоров сорвался, и странно, что его пощадили. Он просил дать ему специалистов, и тут же услышал простой вопрос: "А как же вы без специалистов ремонтируете?" Ответил: "Мы продаем запчасти вместе со стоимостью ремонта". "Заказчик, выходит, платит за несделанный ремонт? - усмехнулся заместитель начальника управления Маслюк. Ты это хотел сказать?" Он как бы коснулся Никифорова чем-то острым, предупредил, чтобы тот придержал язык, поправился, пока не поздно, но Никифоров его не услышал. Несоответствие между бедой, которая гнула его, и холодной деловитостью комиссии, которая должна была определить, в силах ли он поднять то, в чем она была бессильна ему помочь, толкнуло Никифорова на безрассудство. Он вспомнил, что с самого начала, с выбора этого захолустья местом строительства центра, на тупиковой трассе, ведущей даже не к районному городку, а к поселку, выросшему вокруг бывшей прядильной фабрики купца Ранетова и по снисхождению названному городом, с самого этого выбора все пошло бестолково. Где искать крепкого подрядчика? Где брать рабочих-авторемонтников для европейской автомашины? Как привлечь заказчика? Никто не мог ответить Никифорову, зато снять с директорства вполне могли. "Именно так, Борис Васильевич, берем деньги за несделанный ремонт!" - горько признал Никифоров. И тут его едва не растерзали: "Как? Нет освоения? А вы жульничаете? Ловчите? Надо срочно посылать ревизию!"

И они же, комиссия, возмущаясь, стали спасать его, как только поняли, что обмануты мальчишеским самооговором. Да и кого бы они сейчас назначили вместо него? Дали отсрочку до конца года, чтобы он попытался взять план или чтобы они смогли подыскать замену. И выговор тоже дали. Ревизоры уехали вполне удовлетворенными. Дело, начатое кое-как, уже само поддерживало себя. Даже самого Никифорова это открытие поразило. То, что он знал - учебные часы в автоклассе, обязательное обучение второй специальности, преодоление страха перед автомобилем, инженерные дипломы мастеров, - было просто и не объясняло тайны превращения. А тайна была!..

С этими мыслями Никифоров дошагал до своего кабинета и там увидел плачущую Лиду. Ее лицо, всегда бледное и поэтому как бы просвечивающее, и теперь было бледным, на нем выделялся красный рот. Она говорила, а между веками и белками накапливалась прозрачная влага, выливалась из внутренних углов глаз, капала на темный стол. Девушка вытирала капли рукавом зеленой хлопчатобумажной куртки, испачканной засохшей краской.

- Успокойся, Лида, - сказал Никифоров. - Ну, успокойся.

- Он схватил ее вот здесь. - Она дотронулась до тою места, где нагрудный карман поднимался холмом. - Она вырывалась, а он смеялся, как зверь. Я схватила растворитель, чтобы плеснуть ему в глаза, тогда он выругался, как зверь, и отошел. Лучше я сяду в тюрьму, только терпеть уже сил нет.

- Успокойся, Лида, - повторил Никифоров. - Все будет хорошо, я тебе обещаю, - но в голосе, он чувствовал, не было уверенности, лишь тоска и растерянность.

Он вызвал мастера-маляра по селекторной связи.

- Я пойду, Александр Константинович. Не хочу его видеть.

- Иди, Лида. Все будет хорошо.

Никифоров вышел вслед за ней и еще увидел в коридоре перед лестницей ее невысокую фигуру в мешковатом костюме и ясно ощутил досаду. Он знал, что скажет про случившееся Журков. Можно и не идти к главному инженеру, не морочить друг другу голову подвигами этого хулигана, у которого тем не менее золотые руки: он, единственный в районе мастер, умел красить автомобили на одном дыхании.

- А чего думать? - сказал Журков. - Гнать надо.

- Как гнать, если он корифей в своем деле? У девчонок до сих пор краска ложится "шагреневой кожей".

- И будет ложиться! Он никогда их не научит, - хмуро сказал Журков. Его твердая нижняя губа крепко заперла рот.

- Давай рассуждать как руководители, - сказал Никифоров.

- Угу.

- Что "угу"?

- Я пока рассуждаю, - буркнул Журков. - Если б не рассуждал, я б ему ноги уже выдернул. А тут раздумываешь: кто без него будет красить? Как план обеспечить? Как замуж пойти и невинность соблюсти? Хочешь, посоветуйся еще с кем, а я тебе говорю: гнать взашей, иначе мы такие же сволочи, как он. Если не хуже.

- Лето да осень, вот и конец года, - сказал Никифоров.

- Я помню.

III

Сварщик Слава, молодой парень с круглым лицом и почти незаметными усиками, рассказывал:

- Он говорит, что кадров у него нет. "Все вы, - говорит, из казармы купца Ранетова, каждый сам по себе". А я говорю: "Я с Урала приехал, у нас казармы не было. У нас еще с Петра Первого демидовские заводы". "Все равно, - говорит, - все это самодеятельность, а до настоящего производства, как в Турине, на "Фиате", нам как до Киева раку ползти: кадров у меня нет, что прикажешь делать?" Так он говорит, а я стою. Меня до работы не допустили, потому что ко мне дружок армейский приехал, и мы того... капитально. Сам не знаю, чего он от меня хотел. Маляра-то они шуганули, но то маляр, а сварного найти на мое место, сам знаешь, проще простою. Тут он мне и говорит: "Слава, он незаменимый маляр, а ты заменимый, ты средний, как большинство, не могу же я уволить большинство?"

Слава удивленно замолчал и поворошил длинные волосы.

Бригадир Филимонов слушал, улыбался неопределенной бесхитростной улыбкой, но глаза не улыбались. Он был небольшого роста, с маленькими руками, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Филимонов принадлежит к той неистовой породе людей, с которыми трудно сладить одной силой. Несколько минут назад они вместе со Славой откатили от стенда разбитую (без крыши и стекол, с пустым моторным отсеком) машину и теперь курили, несмотря на строгий запрет курить в автоцентре. Неподалеку ацетиленовой горелкой срезали металлический сгусток того, что было задней частью новенького "универсала"; синяя с белой сердцевиной струя легко прожигала тонкое железо, оставляя за собой пузырчатый малиновый рубец, который быстро покрывался сине-черной окалиной.