Борис Можаев - Наледь Страница 4

- Там годные, - сказал Михаил. - Но это резерв.

- Чей?

- Главного инженера, - ответил Синельников, беря Воронова под руку. Скоро бетон пойдет в доке. Вот и берегу для этого. Раздай по участкам потом соберешь поломанные. А рисковать перед бетоном не имею права.

Затем они спустились вниз, туда, где о береговую кромку сутолочно бились волны. Здесь, на рельсовых путях, на низких тележках стояли высоченные ящики - опалубка под будущие массивы-гиганты. Их было восемь штук. По узенькой шаткой стремянке все трое поднялись на один из гигантских ящиков. Внутри ящика, в частых переплетах арматурных сеток, лазали монтажники, вязали проволокой стальные прутья. В двух местах вспыхивали округлые языки сварочного пламени, при солнечном свете они казались осколками синеватых стекол. Ближняя сварщица в синем комбинезончике, сидевшая прямо на арматурных прутьях, откинула защитный козырек, и Воронов узнал Катю. Он приветливо кивнул ей. Катя внезапно, словно не по своей воле, улыбнулась и быстро натянула на лицо козырек, точно хотела скрыть эту непрошеную улыбку.

- Вот из каких красавцев пирсы-то будем строить, - окидывая взглядом огромные ящики, говорил Синельников. - Это же настоящие корабли из железобетона!

Главный инженер гордился массивами-гигантами, потому что они были его детищем. Проекты на них до сих пор не прислали из Ленинграда, поэтому Синельников запросил разрешение в совнархозе и спроектировал сам за несколько бессонных ночей.

Воронов слышал это и теперь придирчиво осматривал опалубку, поглядывая изредка на уверенное, решительное лицо Синельникова. Массивы ему нравились.

Однако на скальных выработках они снова сцепились.

В неглубоком скальном забое только что подорвали очередной отвал, и теперь камень лежал грудой, завалив все подходы. Здесь же, возле бурового станка, возился уже знакомый Воронову Семен; его скуластое лицо было потным и злым.

- Разве это забурники? - спрашивал он, сердито перебирая кучу стальных стержней. - Это стамески, а не забурники! Два раза повернешь - и выбрасывай.

Но Воронова удивили не столько забурники - тут заводской брак, сколько разборка и отвозка подорванного камня: и здесь разбирали вручную, а отвозили теми же тачками.

- Неужели экскаватор нельзя поставить? - спросил Воронов с заметным оттенком горечи.

Михаил молчал, поглядывая на главного инженера. Воронов понял, что это разговор уже не новый, и ждал теперь ответа не от Михаила, а от Синельникова.

- Я не против экскаватора, - ответил главный инженер, - но на этом карьере его можно использовать часа четыре в смену. А остальное время что он будет делать?

- Подумать надо, - сказал, насупившись, Воронов.

- Подумайте, - обронил главный инженер.

И Воронов уловил иронию.

- Заботиться прежде всего следует о том, чтобы избавиться от этих тачек, - ответил Воронов запальчиво.

- А коэффициент использования техники? Кто будет об этом заботиться?

- Это все для бумажной отчетности...

- Простите, что именно - "это"? Простои вы считаете бумажной отчетностью? Но за простои платить надо? За чей счет?

- А на чей счет запишем эту ручную маету?

- Так вы теперь хозяин, вы и решайте, - учтиво улыбнулся Синельников.

В последнюю очередь осматривали жилье: несколько дощатых бараков и оставшийся еще с зимы палаточный лагерь. Палатки были высокие, длинные, пожелтевшие от дождей и солнца и чем-то напоминали соломенные скирды. В каждой такой палатке тесно стояло на дощатом полу четырнадцать коек, а проход почти полностью занимали две громоздкие печи да длинный стол, похожий на топчан. В палатке было чисто и душно от нагретого солнцем полотна.

- Холостые в палатках живут? - спросил Воронов.

- В основном да, но есть и семейные, - ответил Михаил.

- Да, временные трудности, - озабоченно сказал Синельников.

- Ох уж эти временные трудности! - заметил Воронов. - Иногда они очень затягиваются.

- А что же вы хотели? Людей, которые строят город, сразу поселить в новые дома? Кто же для них должен построить эти дома? - спрашивал Синельников, и в его голосе опять послышалась ирония.

Воронов вспомнил, как вчера, знакомясь с титульными списками управления, всюду встречал одну и ту же картину - планы в целом выполнялись, а строительство жилья отставало. Перекрывалось это отставание за счет производственных объектов. "Легче уложить лишний кубометр бетона в док, чем возиться с отделкой домов, - думал Воронов. - Легче и спокойнее. А то, что люди живут в палатках, так это временные трудности!.."

И он сказал как бы между прочим:

- Так-то оно так... Но вот эти дома... Когда их должны построить?

- Еще в первом квартале сдать должны, - торопливо ответил Михаил.

- Что вы говорите? - удивленно воскликнул Воронов. - Вот ведь они какие, эти временные трудности...

- Людей у нас не хватает, - вяло ответил Синельников. - Вы же понимаете, что жилье требует большего количества людей, чем, допустим, бетон...

- Еще бы!

- То-то и оно... А впрочем, вы теперь командуете здесь, вам и карты в руки. Покажите, как надо избавляться от этих временных трудностей.

Синельников коротко попрощался и прошел к своему "газику". Шофера у него не было, он водил машину сам. Через минуту его "газик", оставляя рыжие клубы пыли, катил по разбитой грузовиками дороге.

Не понравился ему этот новый инженер. "Тоже мне ревизор... - думал он про Воронова. - Все с подвохом норовит. И, кажется, склонный к демагогии..."

Синельников в общем был доволен тем, что ему быстро удалось отделаться от Воронова. Вчера всю ночь главный инженер кутил с друзьями, а теперь у него трещала голова. Ему хотелось бы свернуть домой и поспать немного, но он опасался, что начальник ждет его специально и хочет проверить: когда уходит главный инженер на обед. А потом при случае напомнит ему: "Мы должны уходить с работы последними. Мы - руководители. За нами смотрят, равняются по нас..."

Синельников быстро гнал машину по красновато-желтой пыльной дороге с шершавым щебеночным покрытием к центру города, как условно назывался в Тихой Гавани район Управления. Здесь, среди двухэтажных домов на увалистой, точно спиленной сопке красовалось трехэтажное белое здание с тяжелым фронтоном. Оно строилось под трест, и теперь его просторные кабинеты, кроме Управления, занимал Дом техники, а на первом этаже расселились еще и монтажники.

Синельников быстро поднялся к себе на второй этаж. Его кабинет находился рядом с кабинетом начальника, а промежуточную комнату, как и обычно, занимала секретарша. Она встретила его приветливой улыбкой, кокетливо откинув голову и подставляя щеку для поцелуя.

- Что за глупости, Неля! - строго сказал Синельников.

- Да никого нет.

- Черт знает что! - недовольно проворчал он и торопливо поцеловал ее в щеку.

Это была совсем еще юная девушка с копной коротко остриженных черных волос, тонкошеяя и оттого похожая на черную хохлатую птицу. Она приехала сюда два года назад по комсомольской путевке, перебрала несколько профессий, пока Синельников не приютил ее у себя.

- Где Лукашин?

- Только что ушел на обед.

- Пешком?

- Разумеется.

- Моционит... Успею догнать?

- Конечно.

- Ну пока! Ступай обедать, Неля, - бросил на ходу Синельников.

Начальника догнал он на просеке, проложенной под высоковольтную линию. Лукашин стоял на тропинке возле стальной опоры и, прикрываясь рукой, смотрел наверх - там сидел, нахохлившись, ястреб возле свитого на самой макушке гнезда.

- Неплохо приспособился, а, деятель?! - заметил он, радостно щурясь. Умнейшая тварь.

Лукашин любил прогулки - его сухое, серого цвета, словно пропыленное цементной пылью лицо выражало постное благодушие.

- А может быть, он подстерегает владельца этого гнезда? Кто знает, поддержал разговор Синельников.

- Отвез новичка?

- Ознакомил.

- Ну, какое впечатление?

- Да не поймешь его: на вид - битюг здоровый, а ломается, как разборчивая барышня, - то ему не по душе, это не по сердцу!

Лукашин безмятежно улыбнулся.

- Да, на вид он ничего парень. Что ж, поживем - увидим.

4

Надежды Воронова на семейную жизнь не оправдались. Его невеста, или полужена, как он говорил, ответила, что приехать не сможет - очень занята...

И теперь он помимо воли своей в часы тягостного вечернего одиночества думал о ней, об их встречах, о прошлой ленинградской жизни.

Его поездку на Камчатку некоторые из друзей, и особенно она, назвали в свое время бегством сумасшедшего. В самом деле, доказывали они, уезжать из Ленинграда, из проектного института к черту на кулички рядовым производственником - дело совсем неразумное. К тому же Воронов занимался по вечерам в консерватории, и друзья видели в нем будущую музыкальную знаменитость. А она именовала его "мой композитор", и то, что это произносилось сперва в шутку, а потом вполне серьезно, было естественным. Воронов и не оспаривал их, он потихоньку от друзей завербовался на Камчатку и покончил с этой "музыкальной комедией", как он сам говаривал...