Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 1) Страница 4

После этого разговора Субханвердизаде пришлось вытирать носовым платком вспотевший лоб. "Фу, баня!" — прошептал он, но все же счел благоразумным позвонить еще и начальнику ГПУ Гиясэддинову.

Ему долго не отвечали, и Субханвердизаде с досадой подумал, что Мадата можно было поздравить и позднее: никуда не денется… Наконец послышался твердый голос:

— Кто?

— Салам, Алеша, — откашлявшись, прочистив горло, заворковал председатель. — Значит, отбываешь в стольный город Баку? Таир сказал, да, да, только что… Видимо, в смысле усиления борьбы с двуногими лесными волками? Э? Строительством дороги, конечно, я буду заниматься, шоссе у меня на первом плане, но, Алеша, ты новичок в наших горах, не сердись… Дай мне отпуск на два дня, натяну до колен пару джорабок, обуюсь в чарыки и… и сложу к твоим ногам головы всех бандитов Зюльмата! Клянусь, Алеша, шоссе к этому делу не имеет касательства. Автобус же доходит. Мало ли что, — крюк на сто километров, аварии! Все-таки доходит. Вот недавно медицинская сестра приехала, красавица, Сачлы! Не разбилась же… Как, не успел познакомиться? Напрасно! Сачлы, одним словом — Сачлы! — Внезапно Субханвердизаде переменил тон, сказал таинственным шепотом: — Слушай, Алеша, а как у тебя с деньгами? На расходы-то в столице хватит? Милый, да ты подлинный Тагиев! (Тагиев — знаменитый бакинский нефтепромышленник-миллионер ред.) Знаю я твое жалованье, — кошкам на слезы… Джаным, сердце мое, если правительство установило фонд для помощи активу, то почему же тебе не взять оттуда тысчонку-другую? Кому же я буду помогать, как не бесстрашному борцу с бандитами и кулаками? Гм, некогда пустяками заниматься? Приду.

Раздраженно повесив трубку, Субханвердизаде задумался: "А не поставят ли они оба в Совнаркоме вопрос обо мне?" И похолодело сердце, но он превозмог мимолетную слабость, горделиво усмехнулся: "Им и невдомек, что я на своем веку ломал хребты не таким коням!.."

Поднявшись, возбужденно зашагал по кабинету.

"А нежный джейранчик все же попадет в мои руки!.. Заставлю чокнуться со мною рюмкой коньяку. А иначе что же возьмем мы из этого мира?"

Абиш быстро управился со сводкой, отнес ее на подпись председателю. Субханвердизаде подписал, даже не заглянув в бумагу, и отправил пакет в райком партии.

Но стол секретаря райисполкома по-прежнему был завален нераспечатанными письмами, жалобами, заявлениями. При взгляде на эти запылившиеся груды Абиш приходил в отчаяние. Что же делать, как поступить? Ведь не может же так продолжаться бесконечно…

Субханвердизаде не доверял своим заместителям, под разными предлогами то и дело отправлял их в командировки по горным деревням.

Не раз Абиш собирался пойти в райком партии, откровенно рассказать обо всем Таиру Демирову, но едва представлял себе гнев разъяренного Субханвердизаде, как кровь стыла в жилах, спирало дыхание… Он знал, что, если председатель хоть краем уха услышит о его поступке, Абишу несдобровать. Недаром же, ох недаром Субханвердизаде намекал, что в сейфе у него хранятся до поры до времени какие-то таинственные документы, от которых зависит судьба Абиша, — вынул, показал кому следует, и пиши пропало…

"Я — маленький человек", — утешал себя Абиш, пригорюнившись и неизвестно для чего перекладывая с места на место папки с делами.

В это время, шаркая глубокими калошами, в комнату вошел запыхавшийся Кеса, держа в вытянутой руке липкий грязный узелок.

— Как будто я опоздал?

— Ив самом деле опоздал, — хмуро улыбнулся Абиш. — Одиннадцать уже.

Утром, в девять, и к исходу дня, в пять часов, Кеса трезвонил в дребезжавший колокол, привезенный из старинной, забытой верующими церкви, оповещая этим сигналом служащих районных учреждений о начале и окончании работы.

Так распорядился, едва вступив в должность, Субханвердизаде. "Дисциплина, строжайшая дисциплина! — говорил он и многозначительно грозил пальцем каким-то разгильдяям и лентяям, якобы затаившимся среди служащих. — Не уследишь, и чуждые элементы развалят все дело!"

Кеса чрезвычайно гордился своей ответственной должностью, тем более что Субханвердизаде ухитрился каким-то чудом установить звонарю пятьдесят процентов надбавки к окладу.

— Отныне я петух районного масштаба, — с важностью заявлял Кеса, — извещаю о наступлении трудового дня! Обычно жители провожали его насмешками:

— Перекрестился в христианскую веру!

— Попом заделался!

— Что это за петух, у которого нет ни одной курицы!

"Завидуют, — объяснял такие наговоры Кеса. — Если кошка не дотянулась до мяса, то обязательно заворчит: "Протухло!.." Мои враги готовы лопнуть от зависти, глядя, как я возвысился. Из деревенской грязи да прямо в князи!.. Для такой блистательной карьеры нужен ум, ум и еще раз ум!"

Шлепая калошами, Кеса спустился со второго этажа во двор, наполнил ведро водою и, вернувшись, попытался хоть с опозданием навести в комнате и коридоре чистоту. От натуги у него на шее выступили жилы, нижняя — верблюжья — губа отвисла, он тяжело дышал. Обрызгав водою пол, Кеса вынул из-за шкафа, обшарпанный веник. Когда в косых лучах падавшего через окно солнца заплясали, зарезвились разноцветные пылинки, Абиш с ужасом замахал руками и зашипел:

— Убирайся!

Кеса не заставил его повторяться, спрятал веник, унес ведро, а затем, вытерев мокрые руки о засаленные брюки, осведомился:

— А наш почтенный руководитель?

— Здесь, здесь…

Приложив ухо к замочной скважине, Кеса прислушался, тронул дверь, но она оказалась закрытой. Голос Субханвердизаде приглушенно гудел — он разговаривал по телефону, — но, к сожалению, ни одного слова нельзя было разобрать.

А Кеса любил время от времени наведываться в кабинет председателя, подбирал с пола упавшие бумажки и аккуратно укладывал их на столе, подливая чернила в массивную чернильницу, чинил тут же в стороне карандаши и бормотал как бы себе под нос:

— Да ты совсем утомился! Даже голова исполина не выдержит такой нагрузки. Э, если б все служащие так старались, то на тебя одного не приходилось бы столько работы. Клянусь, в районе болеют душой за дело двое: наверху — ты, внизу — я!.. А Демиров — это, конечно, между нами — только распоряжается, а сам пальцем не шевельнет.

Субханвердизаде обычно не отзывался, но и не прерывал льстеца.

На беду, сегодня дверь была закрыта.

Выйдя на балкон, Кеса предался горделивым размышлениям. Ему очень хотелось, чтобы председатель вдруг разбушевался, начал кричать, к примеру, на Абиша, — тогда Кеса осторожно вполз бы в кабинет и посоветовал Субханвердизаде не портить себе кровь, — пригодится еще для иных великих свершений… Но куда лучше поджарить на керосинке яичницу, поставить тарелку на стол и сказать, будто ничего не случилось, заботливым тоном:

— Подкрепись, на тебе ведь лица нет, переутомился!

Тут-то Субханвердизаде и оценит своего наипервейшего помощника…

Что и говорить, курьеры всех районных учреждений уже признали Кесу своим старейшиной. Постоянно с ним советуются. Он и только он учит, как писать заявления, выхлопотать премии, какие вопросы поднимать на заседаниях месткома. Близок день, когда они назовут Кесу аксакалом, хотя на его подбородке нельзя разглядеть даже куриного пуха…

Неожиданно щелкнул дверной замок, Субханвердизаде зычно позвал:

— Эй, кто там!

Не успел Абиш встать, как Кеса вихрем промчался с балкона через комнату секретаря и, отдуваясь, предстал перед ликом своего благодетеля.

— Где ты пропадаешь, общипанная лиса? — с гневом обрушился на него председатель.

Фуражка была надвинута на самые глаза Субханвердизаде, шинель, несмотря на жару, застегнута на все крючки.

Только что высоко взлетевший в неудержимых мечтаниях, Кеса почувствовал, что по его извилистому хребту заструился холодный пот… Как бы ни был сердит председатель, но все же он не должен столь оскорбительно говорить с верным оруженосцем. Тяжко слышать подобные слова из уст человека, которого Кеса денно и нощно прославляет на всех перекрестках, за каждой застольной беседой. Но и возражать Субханвердизаде не приходится…

— В какой преисподней ты околачивался? — со свирепой настойчивостью спросил председатель.

— Ходил в деревню за сотовым медом, — еле слышно прошептал Кеса. — Для тебя! Хотел тебя попотчевать!.. Вот, — и он покорно схватил с подоконника узелок. — В реку свалился, чуть не утонул. А все для тебя, почтеннейший! Ведь медицина теперь признает мед чудодейственным лекарством. У меня все сердце за тебя изболелось. Ишь как глаза ввалились!.. Наверно, трудился всю ночь, очей не сомкнул из-за работы. Ну, можно ли так перенапрягать силы, ай-ай!

На Субханвердизаде эти умасливания не произвели ни малейшего впечатления.

— Мед? Еще зурну притащишь? — топнув сапогом, крикнул он. — Недоставало, чтоб ты загремел на базаре, разбудив даже спящих: "Кормлю колхозным медом председателя исполкома…" Да еще выдумал притащить прямо сюда, в служебный кабинет. У меня минутки нет, чтобы расписаться в получении зарплаты, а он такие фокусы затеял! Смотри, придавлю мельничным жерновом! Растопчу, как лягушку!