Сергей Лукницкий - Чувствую себя виноватым по отношению к существующей в России власти Страница 4

Кроме того, смехотворна оставленная Гумилеву сумма. В деле имеется расписка Мариэтты Шагинян от 23.07.21 г. : "Мною взято у Н.С.Гумилева пятьдесят тысяч рублей". На "заговорщицкие" деньги она могла приобрести в те месяцы 1921 года разве что немного картофеля или десять самых дешевых марок из тех, что используются внутри города. Сегодня такая марка стоит 5 копеек, стало быть, получил Гумилев, если пересчитать те 200 000 на сегодняшний денежный курс, 2 рубля на контрреволюцию...

Сейчас, в 1992-м уже, конечно, двадцать копеек (! - авт.). Ленин на революцию получил больше.

...А главное - с какой легкостью Гумилев распоряжался "заговорщицкими" ресурсами. Уже по одному этому факту ясно даже не юристу, что такое количество денег и контрреволюционный заговор - в данном случае - вещи несовместимые. Тем паче, что при обыске у Гумилева было изъято всего 16 000 рублей. Очевидно, другим своим голодающим друзьям он раздавал деньги без расписок.

Возникает еще один вопрос: почему, приобщив к делу расписку Мариэтты Шагинян, следователь не вызвал ее в качестве свидетеля? И почему он не заинтересовался, куда девались остальные деньги? Гумилев же сам говорит о деньгах следующее: "Деньги, 200 000, взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский и никто другой с подобными разговорами ко мне не приходил, я предал все дело забвению".

Вызывает недоумение и то, что с каждой страницей обвинение становится все более расплывчатым, а Гумилев дает все более самообличительные показания, отвечает на незаданные вопросы. Вспомнил каких-то лиц, якобы приходивших к нему с поручением: бритоголового незнакомца, передавшего ему привет из Москвы, таинственную пожилую даму, которая (тоже "якобы") предложила Гумилеву дать информацию о походе на Индию (?! - С.Л.) практически неизвестного поэта Бориса Верина...

Подтвердили ли эти визиты и таинственный Верин, и бритоголовый москвич, или, может быть, пожилая дама, интересовавшаяся Индией, после успешных поисков была обнаружена следствием, допрошена и дала показания против Гумилева?

Никто не найден, и никто не допрошен.

Тогда, может быть, Герман и Шведов подтвердили показания В.Таганцева и тем самым сообщили важные улики, которые и привели к расстрелу подследственного поэта?

В деле показаний Германа и Шведова нет. И не может быть.

КГБ СССР выяснил: Ю.П.Герман, морской офицер, убит погранохраной 30.05.21 года при попытке перехода финской границы, а В.Г.Шведов, подполковник, был смертельно ранен чекистами во время ареста в Петрограде 3.08.21 года. То есть обоих не было на свете еще до начала производства по делу Гумилева...

Таким образом, только показания В.Таганцева, никем не проверенные, никем не доказанные, послужили обвинением.

Следователь Якобсон в обвинительном заключении заявил, что на первых допросах Гумилев ни в чем не признался, а потом полностью подтвердил то, что ему было инкриминировано. С чего бы это? Ведь в деле не прибавилось ни строчки. И вдруг подследственный стал признаваться... Может быть, из личной симпатии к следователю?..

"...На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания - расстрел".

Цитирую этот невероятный документ по двум причинам:

1. Потому что в полном его тексте в трех случаях из трех написано чужое отчество;

2. Потому что нигде в мире не было больше законодательства, где следователь предлагал бы суду или органу, его заменяющему, свое мнение о мере наказания.

Этот документ должны были подписать двое. Вторым - оперуполномоченный ВЧК.

Подпись отсутствует...

Дело Гумилева без малого семьдесят лет ждет своего завершения, но есть одно обстоятельство, на которое обратили мое внимание в прокуратуре: свидетель того времени Ирина Одоевцева считает Гумилева причастным к заговору.

Как много могла бы добавить А.Ахматова, будь она живой, об Одоевцевой, кроме того, что как само собой разумеющееся было коротко отмечено в дневнике биографа Гумилева П.Лукницкого: "По рассказам А.Ахматовой, Н.Гумилев не выделял ее (Одоевцеву - С.Л.) из круга других барышень - его учениц; каждой досталось его внимание, двух-трех провожаний до дома с увлекательными беседами о поэзии и т.д."

И семьдесят лет только Одоевцева не может этого простить Гумилеву.

Почему мы серьезно и многократно прислушиваемся к ее словам? Ведь они не более как литературные произведения, и принимать их в расчет следственным органам нет смысла. К тому же в каждом выступлении она "вспоминает" что-то новое. В одном таком воспоминании о виденном ею у Гумилева пистолете, о котором в деле (не странно ли?) не говорится ни слова. Вспоминает она и о найденных и не фигурирующих поэтому в деле листовках, и об "очаровательном следователе Якобсоне", на допросах якобы читавшем стихи Николая Степановича (и не знавшем, как мы видим, до конца процесса, как зовут его великого подследственного), и о том, что Гумилев стоял во главе ячейки и раздавал деньги ее членам (по Одоевцевой выходит, что и М.Шагинян - член ячейки), и о многом-многом другом...

Теперь я позволю себе сообщить еще об одном документе, имеющемся в деле: "Дорогой Котик... ветчины не купила я...колбасу не сердись. Кушай больше, в... хлеб каша пей все молоко, ешь булки. Ты не ешь и все приходится бросать, это ужасно. Целую твоя Аня".

Я поставил многоточия вместо слов, которые ни сотрудники управления, ни я не смогли расшифровать.

Записка, написанная карандашом на папиросной бумаге узкими высокими буквами - это тоже укор тем, кто "вспоминал", будто Анна Николаевна Энгельгардт после ареста мужа отреклась от него и ни разу не навестила...

В опубликованной в "Московских новостях" заметке я назвал имена шести, подписавших ходатайство в защиту Гумилева в 1921 году. Ходили легенды, что за Гумилева ходатайствовали и многие другие. Рассказывали о депутации профессионального Союза писателей, о том, что ездили к властям большим и малым, называли имена Оцупа, Вылковысского, Ольденбурга, Чуковского, говорили о телеграмме Ленина. Никаких сведений об этом в деле не содержится...

...Учитывая несомненный интерес культурологов, литераторов, историков к делу Гумилева, принято решение по окончании производства по делу опубликовать его материалы в журнале Советского фонда культуры "Наше наследие".

Для этого с делом следовало бы познакомиться еще раз и подробнее.

VII. Не Боги сажали

А значит опять писать письмо. И такое письмо я снова составил.

9 ноября 1989 г.

Генеральному прокурору СССР

т.Сухареву А.Я.

Уважаемый Александр Яковлевич!

В настоящее время в Прокуратуру СССР по ходатайству Советского фонда культуры поступило на рассмотрение дело по обвинению русского поэта Н.С.Гумилева в участии в Таганцевском заговоре 1921 года.

Заведующему отделом СФК т. Лукницкому С.П. было поручено изучить это дело и выступить с публикацией, что и было разрешено Председателем КГБ СССР т. Крючковым В.А. и заместителем Генерального прокурора СССР т. Абрамовым И.П.

Публикация увидела свет 29.10.89 г. в газете "Московские новости", но опубликованных сведений оказалось недостаточно для изучения личности Гумилева, круга его литературных знакомств и привязанностей. Эти сведения, однако, можно почерпнуть из переписки, содержащейся в деле. Переписка, как было сообщено, не содержит сведений, имеющих правовую подоплеку.

В связи с этим прошу Вас разрешить еще одну, более обширную публикацию в журнале Советского фонда культуры "Наше наследие", предоставив т. Лукницкому С.П. возможность еще раз поработать с делом.

С уважением

Д.С.Лихачев

VIII. Хроника нового витка

27 ноября 1989 г.Звонил из "Огонька" обаятельный и преданный Леня Прудовский (светлая ему память), сказал, что А.Чернов просит извинить его за выступление в "Московских новостях". Я заочно извинения не принял.

Но прошло несколько дней, а Чернов так и не позвонил сам. Это было мне не понятно, потому что у него, как мне известно, хорошие гены, а в таких случаях грех с души снимают обычно без напоминаний, не дожидаясь подсказки. Вспомнились строки Гумилева: "Отчего же бывает так трудно трусу панцирь надеть боевой?"

27 ноября 1989 г.Еще звонили по телефону, угрожали, что добьются лишения меня диплома юриста и выгонят из партии. Это было не страшно. Наступило такое время, когда это слушать не страшно. Потом я узнал, кто мне звонил, пожалел этого человека, а когда пришло время расплаты, устроил его на хорошую работу.

3 января 1990 г.После моего знакомства с "делом"и двух публикаций материала в газете "Московские новости" мы смотрели "дело" уже вместе с матушкой. Разрешил заместитель Генерального прокурора.