Виктор Широков - Стихи разных лет (2) Страница 4

Извести б гвардейский выводок, честным людям нет проходу.

Может, солнце все же выведет их на чистую на воду.

Встань же, круглое и красное, разгони всю темь собою, пусть над нами снова властвует только небо голубое.

11.12.85

ДОРОГА В ГОРОДНЮ

Мы утром вышли в ранний путь...

Дорогою окольной внушал я дочке, что взглянуть пора на колокольню; что церковь красит Городню с пятнадцатого века; что стыдно спать пять раз на дню, когда ты не калека.

Не соглашалась ни за что идти в селенье дочка, дубленка будто решето не держит ветерочка.

Ее пугал не холод зим, когтящий лютым зверем, а то, что в книжный магазин я заглянуть намерен.

Она читала мне мораль, мол, сед, а все туда же: полночи белый лист марал и стал чернее сажи.

Потом готов сидеть полдня над старой книжкой Блока, а ей - ни слова, хоть родня; ей очень одиноко.

Была турбаза в декабре забита стариками, одни деревья в серебре девчонок завлекали.

Хотя б подружку в свой заезд,

Аленку иль Сюзанну, то был бы общий интерес взамен сплошных терзаний.

Что мне ответить? Чем мне крыть подобные запросы?

Не пара рук, тут пара б крыл могла обезголосеть.

Из-под сапог летела пыль.

Был уголь здешней метой...

Я по дороге ей купил пирожное, конфеты...

Была дорога далека.

К тому ж с шоссе ни шагу.

Сейчас легко с черновика на белую бумагу перенести путь с грузом пут под леденящим ветром, когда машины рядом рвут тугие километры.

О, как же ныла и кляла мою страстишку дочка!

А я молил: вот до угла, потом до бугорочка дойди... И встанет Городня веселыми домами, и оба-двое мы, родня, пройдем меж их рядами.

Так и случилось...Важен пыл не только для таланта, но - цель достичь. И я купил словарик музыканта.

Потом, куда душа звала, давным-давно не в ссоре, прошли мы к церкви, что была, конечно, на запоре.

Сверкали златом купола, и небо было чище над скромной тропкой, что вела на местное кладбище.

Там бомж и протоиерей, крестьяне и солдаты лежали рядом; их тесней объединяли даты.

Они одни видали сны, в верховье Волги жили...

Мы тоже веточку сосны на холмик положили.

За описанье не берусь обратного маршрута; но приоткрылась дочке Русь хотя бы на минуту.

Я думаю, что поняла она (я, впрочем, тоже): дорога - к Родине вела, пугая бездорожьем.

И надо не бояться зим, идти с открытым сердцем, найдется книжный магазин, где можно отогреться.

Найдется красное крыльцо, где не важна монета; найдется красное словцо не только для привета.

26.12.85

ПЕРСОНАЖ

Вот он - я, смешной и пылкий, книгочей и дуролом; я - с шипучею бутылкой; я - за письменным столом; я, живущий в ус не дуя; я, подстриженный под ноль; не сказавший слова всуе и разыгрывавший роль.

То в сандальях, то в ботинках, то в кирзовых сапогах; разодетый, как картинка, и в последней из рубах.

Перед взором словно фото годы, месяцы и дни; прерываться неохота: персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом длю воскресное кино.

Только за парадным лесом есть ли дерево одно, то, которое покажет, чем душа моя жива, ведь она одна и та же, как ни разнятся слова.

Жизнь свою перелистаю, то-то воли дам рукам и стихов крылатых стаю разгоню - аж к облакам...

22.03.86

ВДРУГОРЯДЬ

Л.Ю.

Славно все же бывает на свете - вспоминается то, что забыл...

Я вдругорядь товарища встретил, словно в юность фрамугу открыл.

Мы полвечера с ним говорили про обиды давнишние, но чай не пили и кофе не пили, и не пили сухое вино.

Черт ли выкинул это коленце или ангел убавил вину...

Показал он мне сына-младенца, поглядел я на третью жену.

Чуть заметил, не трогая, книги; и растрогали нас не стихи, а какие-то давние миги и нелепые наши грехи.

Я бубнил про наветы и сплетни, он талдычил, что надо худеть, чтобы новое тысячелетье без одышки легко одолеть.

Мне за сорок, ему скоро сорок, а мы вроде болтливых сорок о приятелях давних и спорах раскричались, забывши про срок.

Между тем кукарекнула полночь, мне пришлось собираться домой; друг и тут деликатную помощь оказал, проводив по прямой.

Лишь в автобусном коробе гулком понял я, что который уж год я петлял по глухим закоулкам, избегая веселый народ.

Я лелеял нелепую хмурость, ею близких своих изводил, потому что боялся за юность, знать - ушла, а вернуть нету сил.

Что же, есть хоть осьмушка столетья, чтобы встретить достойно конец века, чтоб наши взрослые дети с уваженьем сказали: "Отец".

Впрочем, это не главное, если воплощаются в слово мечты, остаются пропетые песни и пройденные вместе мосты.

Пусть прокатится гулко столетье, словно обруч, гремя о настил...

Я вдругорядь товарища встретил, но о главном ещё не спросил.

11.05.86

Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.

Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.

Ты продолжал свой марафон.

Бежал. Подпрыгивал, как мячик.

Что я? Всего лишь общий фон.

Обыкновенный неудачник.

А как живу? Да все пишу.

То громче кажется, то тише.

Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.

24.12.86

ЕЩЕ

Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.

Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.

Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.

Я как в колодец загляну в расплесканную юность.

Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.

О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.

Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.

И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.

Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.

Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.

Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.

З.02.86

ПАРИТЕТ

Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?

Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.

Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.

Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.

22.07.87

ПРАВО НА ИМЯ

В.Х.

Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.

Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.

Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.

Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.

Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.

Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.

Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.

14.02.88

ЗИМОГОР

Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.

Большой привет! Смените интересы.

Смотрите телевизор, черт возьми!

Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.

Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.

Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.

Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.

Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.

И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.

Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...

23.03.88

ДАЛИ - 88

Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...

Толковище картин и людей.

Бесконечная пытка глазная.

Сатурналий круговорот.

Андрогина немое моленье.

Черной вечности траурный грот.

Рана-рот в ожидании мщенья.

Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.

Шум и блеск авангардных знамен.

Культуризм изощренный рассудка.

Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.

Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.