Борис Ряховский - Тополиная Роща (рассказы) Страница 4

еще гудят стекла в домах.

В наше время седьмой по счету внук Федота Первушина - стало быть, я, учитель литературы в поселке Роща, - съездил на дедову родину, на Урал.

Ехал с пересадкой в Оренбурге, откуда уходит железная дорога в глубь Азии. Где-то за Карталами мне показали из окна вагона желтую пульку на краю равнины - по преданию, башня стоит на свинцовом основании, поставил ее Тамерлан по пути на Русь. Якобы здесь при боевой стычке убили дочь завоевателя. Искрили в степи озера, стянутые поясами камышей. На станциях торговали мелким жареным карасем. Карась кучками лежал на сальных газетных лохмотьях. Навстречу шли составы с уральским литьем, с экскаваторами Уралмаша.

Село Каменка, родина Первушиных, и поныне не славится богатством, земли тут бедные. Прежде хорошо родилась репа, возили ее отсюда возами, в голодные годы делали паренки из репы или терли ее и пекли оладьи.

За домами, по-здешнему "за жилом", - изрытое, поросшее вереском пространство: здесь старатели мыли золото. А дальше пруд; берега его в буграх, в щетине рыжих закаменевших свай. То остатки демидовского железоделательного завода.

Избушка Первушиных еще стояла. Обошел я избушку, вспоминая деда Федота. Сколько раз он расхваливал ее - дескать, деревья на сруб взяты с корня, с живицей, ни одного "теплого" не положено, то есть больного, и шатровые ворота крепкие. Избушка пустовала, лишь в страду, ближе к осени, здесь селили сезонников. Я попытался обиходить избушку. В чулане стоял ларь, я выгреб хлам из его недр. Ржавые цепочки, проволока, скобы, тряпки свалялись в комья. Когда я держал такой ком, из него вывалилось что-то тяжелое, упало мне на ногу. То оказался шар с шипами и остатком цепи. Кистень - вот как называлось такое оружие: шар с шипами, подвешенный к рукоятке.

Над усадьбой поднимались два тополя; один стоял в углу двора, он вырос из матерого пня, а второй - в огороде. Вроде как выходило, тополя родичи нашей роще, родные братья черенкам, привезенным дедом Федотом в урочище Акылды.

Я обошел село, других тополей не нашел, - видел рябину, березу, в огородах за банями черемуху. Стало быть, матерый тополь, от которого Первушины брали черенки в дорогу, был родом не уральский.

С юга попал в здешние места его черенок, понял я, когда взял определитель и выяснил подрод тополя.

Откуда пришли на Урал мои прапрадеды? Урал заселялся набродом, бежали сюда со всех концов Руси - бежали опальные стрельцы, раскольники, солдаты, каторжники, волжская вольница. Посланные сюда служилые строили крепостцы. Заводчики покупали и вывозили на Урал деревни с Украины, из южных губерний России. Шли за Камень искать Беловодье - счастливую страну за "пустой землей", за степями то есть.

В архивах районного музея, в архивах Свердловска я разбирал связки ломкой бумаги, то грубой, будто вафельной, то на диво тонкой, которая от времени стала кремовой. Искал упоминания о Каменке, о Первушиных в трудных для глаза, в выцветших строчках, где буквы сплетались в кружево или бежали полчищами долгоногих насекомых, путаясь в усах и усищах. Искал в табелях, в отчетах о работе завода, к которому в начале XVIII века была приписана деревня Каменка.

Вычитал историю бегства моих прапрадедов от заводской каторги. В документах той поры было сказано: бежали в степь, бежали в Беловодье. Из дедовых рассказов о Беловодье я особенно любил рассказ про "красную нитку". Будто бы ехал когда-то в старое время мужик из Беловодья, своих проведать в русских краях, вез в телеге мешок с маком. А в мешке дырку проткнул. Каждую весну красная нитка указывает путь в счастливую страну, где нет власти с ее батогами и цепями, где жито сеют и все другое по-русски...

В тайных листках-"путешественниках", что ходили в те времена из рук в руки, указывались пути в Беловодье - от Оренбурга и дальше в глубь степей, или от Екатеринбурга на Алтай и дальше в Китай, или в Индию, или "в Японию на реки Тигр и Ефрат. Ходу туда двенадцать суток морем и три дня Голодной степью". Или же описывался сухопутный путь, и тогда Беловодье лежало за большой рекой. С этого берега реки слыхать, как звенят колокола на той стороне, в Беловодье. Жизнь в Беловодье беспечальная; правят страной старцы, которые по святости своей жизни ходят и в мороз босиком; нет там ни повинностей, ни податей, ни рекрутчины - никто с Беловодьем не воюет. В хозяйственных надобностях во всем приволье. Преступника наказывают высылкой в Россию - сажают на плот, дают буханку и пускают по реке.

Из губерний, где жизнь для крестьян становилась невмоготу, деревенские старосты доносили: крестьяне откармливают лошадей, сбывают вещи, по тяжести неудобные для перевозки, запасаются сухарями и приобретают ружья крупного калибра - собираются, стало быть, в Беловодье.

Беловодье - земля, лежащая за морем, за водой. Белыми в старину назывались земли, не обложенные податями, то есть вольные, свободные, в отличие от "черных".

Возвращался я в Казахстан с Урала самолетом. Глядел в иллюминатор, как отходит лесостепь, как потянулась безлесная, со слабой дерновиной равнина. Я летел над вековой дорогой - из леса в степь. Этой дорогой двести лет назад шел в Беловодье обоз, и с ним мой прапрадед, мужик в валеной шапчонке, в широких в шагу штанах из пестряди, с чуть приплющенной, как у всех Первушиных, переносицей.

Прорвался обоз сквозь заслоны, отбился от воинской команды: мужики шли с дубьем, с кистенями, с кремневыми ружьями и березовыми луками. Степь, воля!

А однажды стал обоз на ночевку на берегу озера - и явились из степи конные толпы башкир. Управление горных заводов выдало башкирским старшинам разрешение, чтобы старшины со своими людьми ловили беглецов и привозили в Екатеринбург, а за поимку беглецов брали бы их все пожитки, кроме лошадей.

Растекались кочевники, охватывая лагерь, помахивали дымными хвостами на пиках: поджигали траву.

Кипело озеро, погружался в него обоз. Оступился старик, втаскивая телегу, всплыла белая борода. Верещали ребятишки, выли бабы. С треском, с шорохом шел вал дыма. Взлетали, падали в воду огненные хвосты камыша. Отступали мужики в воду, сжимая в руках горячие древки пик и черенки кос. Нависла над берегом темная чаща пожара, сейчас из нее повалят кучами всадники, затопчут, изрубят, похватают девок!.. Выныривая, мужики прикрывались бараньими шкурами, бодрили себя криками и не слышали своих голосов: такой шум стоял.

Но повалили из огня бородатые мужики на конях: примчались из Сакмары-городка казаки, извещенные лазутчиками.

За Сакмарой-рекой степь становилась все скуднее травой, суше. Вел обоз киргиз, нанятый за полштуки сукна. Недолго и шли, догнал их парнишка-киргиз, посланный с сообщением, что на обоз при переходе через реку готовится нападение: за рекой владения другого султана.

Отправили двух парней верхом в Сакмару-городок, просили помощи у казаков, и стали кочевать с дружественными киргизами по берегу реки. Не раз при виде пыльного облачка в глубине равнины посылали всадника навстречу отряду, он возвращался скоро, унылый. Уходя со стоянки, зарывали камни с выцарапанным словом "Сакмара", и на редких деревьях вырезали то же слово, и на стенах киргизских могильников. Ночью непрестанно жгли костер, пускали стрелы с привязанными к ним головешками: выводили на себя.

Дважды пытались киргизы напасть на обоз - их отгоняли выстрелами из большого ружья. Бухало оно, как пушка: его дуло вставляли в колесную ступицу, а для сходства с пушкой сделали из войлока трубу.

Невысоко летел наш "ЯК-40", хорошо видна была пойма Сакмары. Начинается речка на северном склоне хребта Урал-Тау, впадает справа в Урал. Указали мне сверху село Сакмарское, говорят, здесь стоял Сакмарский городок. Стало быть, здесь где-то окружили драгуны вернувшийся из степи обоз горнозаводских крестьян, отняли оружие и погнали под конвоем на Урал, в их деревни и слободы, приписанные к заводам. Когда отряд беглецов под охраной драгунов поворачивал в степь от Сакмары-реки, мой прапрадед соскочил с телеги, в прибрежном лесу прошел к осокорю и нарезал веток.

Прижились в Каменке привезенные с берегов Сакмары черенки, стали тополями.

Летел я над вековой дорогой - дорогой из леса в степь.

В эту вековую дорогу вплетены следы казахских аулов, что уходили от джунгарских орд под прикрытие русских военных постов. Вплетаются в нее следы телег, на которых горнозаводские крестьяне везли пушки Пугачеву, и след конских табунов, что степняки гнали на Урал на продажу; вплетаются в эту дорогу след обоза русских переселенцев и современные воздушные и железнодорожные пути. В вековой дороге могила моего прадеда - дед Федот горевал, что не найти ее. А как найдешь? Ушел обоз от могилы, ветер поднял примятые колесами травы, и нет следа на равнине. В этой дороге наша Роща как огромный зеленый костер.

__________

Д А Л Е К О Е

Ехала по степи девушка-казашка, глядела коню под ноги.