Михаил Бобров - Осень в Ирбиссангине Страница 4

Вообще Лабиринт состоял из двух главных частей. В правой тренировались в заклятиях, в левой творили заклятия всерьез. Все предметы, коридоры, комнаты Лабиринта в двух сторонах выглядели практически одинаково. Только в правой, учебной, части, вместо некоторых уникальных магических вещей стояли очень похожие имитации. Чтобы последствия чьей-нибудь неудачной тренировки не вырвались наружу, левая часть Лабиринта держала правую в защитном куполе.

Вся настенная роспись Лабиринта сияла ровным неярким светом. В правой части - золотистым, в левой - зеленым. Магистерия была посвящена Шестой Стихии - Жизни, а цветом жизни в Лесу считался цвет травы и листьев.

Лабиринт воздвигался поколениями Седых Магов Леса и с течением лет превратился в сложное переплетение заклятий, отношений, магических и обычных предметов. Перечисление свойств Лабиринта занимало два книжных листа, а легенды его никто даже не пытался считать, ибо плодились они со скоростью комаров. Так, например, стоило как-то одному из магов пройтись по коридору в ритуальной маске (от усталости забыл снять), как на следующий же день озабоченная Магистерия искала сбежавшего демона с чешуйчатыми ушами; все добросовестно подставляли свои для проверки, кое-кому даже пришлось по такому случаю уши вычистить.

Медведь уверенно шагал к Ясному Гроту. Так именовалась большая шаровая пещера в недрах Горы. Текущая вода за много лет вымыла из пещеры все, кроме огромного количества кристаллов горного хрусталя. Потом пришли маги, подшлифовали форму пещеры и устроили из дерева помост - так, чтобы можно было стоять в самом центре, в фокусе сверкающей сферы. Там лучше всего получалось заклятие дальновидения, и картины на хрустальных стенах были большими и четкими. Главное же достоинство сферы состояло вот в чем: с плоским экраном каждая смена точки зрения требует нового заклинания. Картину в хрустальном шаре можно рассмотреть со всех сторон, но смена величины изображения чрезвычайно утомляет мага. А находившийся внутри Ясного Грота маг попадал в самый центр вызванного объемного отражения, и мог уточнить любые детали, просто повернув голову.

Сейчас медведь взошел на помост и проделал все, что требовалось. Он пришел не в первый и даже не в сто первый раз, но его вновь восхитила и поразила четкость изображения. Грота как не бывало; маг стоял на горном уступе; за спиной подымался склон, а за левым плечом черной ямой зиял западный выход из ущелья Норад. На месте упиравшегося в него когда-то Западного Тракта щерились колья, рвы, насыпи. Над головой мерцали предутренние звезды - Рунка, Тамал, Кисмет.

Прямо впереди, вниз и в стороны, сколько хватало взгляда, расширялась Долина Туманов. Она наполовину покрылась чем-то темным, клубящимся - то ли дымом, то ли паром. Отчетливо повеяло магией: угрозой, яростью, гневом складывалась аура боя. Внезапно рванул западный ветер - прямо в лицо тому, чьими глазами наблюдал сейчас маг. Потом что-то сухо треснуло, звезды разом померкли. Сквозь взрытый Тракт прямо в жерло Норада ударил громадный горизонтальный поток режуще яркого белого пламени. Горы вздрогнули, и земля мелко затряслась под подошвами сапог. Тут наблюдатель, видимо, принялся отправлять сообщение - он отвернул голову от слепящего потока, и оказалось, что на правом плече у него сидит ворон-оборотень. Ворон кивнул, поднялся и подался в горы, наблюдатель также принялся карабкаться по склону. Изображение стало таять - то ли действие заклинания кончалось, то ли тот человек терял сознание. Медведь опять был в гроте. "Пожалуй, укрепления не сильно им помогут." - подумал он грустно, - "А лавины и снегопады не очень помешают Фрогмену."

***

Весна пришла поздно. Только к середине апреля снег с ревом потек от перевалов; лавины каждый день били в скалы. Снег теперь кипел на тех тропинках, по которым осенью ученики собирались к Вершине. Реки взбухали по часам, но свежая зелень обгоняла даже воду, неистово рвущуюся вверх по отвесным склонам узких русел-каньонов. Очистилось небо, и настал давно ожидаемый вечер, когда в закатном красном свечении прочертился черный пятиугольник - с далекого Крайнена шли первые почтовые грифоны. На двор прилетов кинулось множество народу: все, кто зимой подтянулся ближе к западу за новостями об ушедших родичах. По такому случаю маги зажгли несколько осветительных шариков и повесили их над высоким крыльцом Почтовой Службы: с него всю ночь будут выкрикивать список потерь. Все равно никто в городе не ляжет спать, не услышав подтверждения или опровержения своему отчаянию. Тишина в огромной разношерстной толпе становилась тем тяжелее, чем меньше времени оставалось до прилета почты.

Наконец, грифоны снизились над крыльцом, сбросили тяжелые набрюшные сумки - и рухнули от усталости прямо на головы стоявшим. Ожидание, однако, настолько поглотило город, что никто и звука не произнес, пока курьеров уносили в комнаты, пока взрезывали, нетерпеливо рвали когтями и зубами черные мешки с почтой.

Почты оказалось мало, это поначалу обрадовало - судя по длине списков, потери обещали быть невелики. Лес тогда еще не знал, что это не список потерь, а список уцелевших. После Ирбиссангина записать имена живых получилось вдвое быстрее, чем мертвых.

* * *

В знакомой полукруглой комнате народу в этот раз сидело побольше. Старательно прогретую лежанку вдоль и поперек исползал четырехмесячный внук волшебницы. Его мать сидела рядом, вполоборота к огню и следила, чтобы ребенок не хлопнулся на пол - с той стороны, где не было стен и урчащего холма медвежьей спины. Медведя разместили на полу вдоль длинного края лежанки именно как ограничитель ненужных поползновений. Теперь он глядел на огонь, и собирался с силами. Какие бы новости ни пришли с почтой, женщины будут плакать. Если хорошие - хорошо. Вмешиваться не придется. Если плохие... Медведь вздыхал, и по комнате разносился сладковатый грибной запах, обычный для лесных медведей-строителей. Горные медведи-металлурги пахли камнем и сухим жаром своих пещерных кузниц. Маг никак не мог понять, почему люди меняют свой запах, и какую красоту они в этом находят. Как всякий лесной житель, он привык, что обычаи бывают разнообразные, и умел притерпеться ко многому, но именно сейчас он бы не хотел иметь дело с парфюмерией. Все эти духи могут помешать ему в какой-нибудь важный момент уловить запах тревоги или опасности.

Волшебницы в комнате не было. Она унеслась на двор прилетов сразу, как только бухнул почтовый колокол - первый раз за позднюю осень и зиму. Ну и понятно, нельзя было сказать, когда вернется. Наверное - когда узнает...

* * *

Утро на Вершине разгорелось уже настоящее, весеннее. В коридорах Магистерии деловито сновали туда и сюда выпускники, уходящие в первое свое лето. Попрощаться с Седыми - перволетним они уже не учителя, а почти друзья; получить мешок еды на дорогу - согласно традиции, один окорок, один широкий круглый хлеб, и одну большую флягу с выбранным напитком. Метнуться по тертым крутым ступеням в подвал, взять купленные загодя и давно отдыхающие на особой подставке сапоги. Завернуться в плащ - сколько предвкушения в этом жесте! И, наконец, из зеленоватого свечения левой, настоящей, части Лабиринта вынести под пронзительно-синее, почти совсем летнее небо легкий, надежный, прямой высокий посох. Маг! И в дорогу, в дорогу, вниз по склону легко шагается, да ветер нам друг сегодня - если холодный северо-западный, то попутный, а если в лицо, то теплый, юго-восточный.

И только в воротах Истока оглянуться на высоко прилепившуюся Магистерию: чем-то заняты оставшиеся? Оглянуться и проститься по-последнему, и уже бесповоротно погрузиться в живой океан Леса, и только осенью вернуться и вспоминать - когда мы уходили, у них, наконец, появилось время заглянуть в те самые отчеты...

* * *

Отчеты свалены были грудою на низком столике. Их накопилось так много нечитанных, что листки, стопки и трубки уже скатывались и на каменный пол. Светло-палевый пергамент, яркая белая бумага, желтая змеиная кожа. Годовые отчеты. Только сегодня последний из них принесли в Магистерию. Принес маленький черный горный медведь, новый командир резерва корпуса "Токисса". Всеобщий язык Леса он знал плохо, и видно было, что ему здорово не по себе в перенасыщенных колдовством стенах. Произнося некоторые слова с третьего-четвертого раза, подолгу задумываясь, он сообщил, что в его отряде был маг из людей. Что накануне сражения он долго составлял бумаги. И потом, обратившись ко всем, просил, как бы дело не повернулось, передать их в Магистерию. И вот он передает его просьбу, неуклюже объяснял медведь. Он расстегнул кожаную трубку, в которую воины заворачивают свои доспехи, и оттуда посыпались хорошо промаслившиеся листки, штук пятьдесят.

"А сам-то маг?" - на этот вопрос медведь сразу не ответил. Потом начал объяснение, из которого с напряжением удалось разобрать, что маг жив, но сильно помят и лежит в Крайнен-Нот-Рауме, лечится. Это Магистерия уже знала, потому что сегодня ночью с Почтового Крыльца имя ученика называли в числе живых. Медведя поблагодарили и он торопливо ушел.