Такие обстоятельства - Станислав Хабаров Страница 4

Не понимаю, за что его любят женщины? Невысокий, с короткой шеей и ноги короче, чем следовало бы. Невыдающееся лицо. Остальное в мимике и динамике. Достаточно десяти минут разговора для вызова. Любовных историй не мало.

А эти странные навороты предыстории. Его вся семейная коллизия и развод, и мушкетерская затея с отрядом космонавтов, и отношения с поставщиками бортовых экспериментов, разбросанными по стране. Скандальные связи тоже не разрывались, а сохранялись отдельными контактами, которые подчеркивали, что не годилось на официальном производственном уровне, а проявлялось в уважении к личности, токсичной, скандальной, но любопытной неожиданными проявлениями и безусловной харизмой характера.

Соучаствовать в его текущих приключениях по большому счёту кто-то вряд ли хотел, но наблюдать его кунштюки поведения со стороны не отказывались, сочувствуя и в чём-то содействуя.

И был официальный скандал с разводом. Первая его жена работала в городской аптеке и до неё кое-что доходило с закрытой территории. «Скандал сменялся скандалом, а молоденькая Надя, что в лаборатории рядом техником, явилась выходом из ситуации. Восемь лет теперь вместе живут. Была такая хрупкая девочка. Родила пару сыновей и заматерела. Теперь по словам Викто́ра, – «зад у неё что твоё вагонное колесо».

Соседняя большая комната лаборатории по смыслу основная. В ней, собственно, и готовили бортовые эксперименты, их оформление. Теперь эту комнату безусловно интересовало, кем станет в рамках её новоиспечённый сотрудник, то есть я и какие мои особые функции? Но комната по большому счёту была бесправной и мнением её наверху не волновало. Верха поступали по-своему и вопреки.

Плодились слухи. Знали, что я – член молодой команды Бориса Раушенбаха, собранной ещё в НИИ-1 у Келдыша из выпускников-физтеховцев, и разрешившей проблему кораблевождения в космосе практически, доказав это наглядно фотографированием обратной стороны Луны. Ещё я и из тройки впервые защитившихся в ОКБ-1 Сергея Королёва, что ныне после смерти Главного конструктора поименовали бюрократически бесцветно – ЦКБЭМ и НПО «Энергией» с приходом Глушко. Но кем стану я теперь именно здесь, в лаборатории третьей территории? И почему шеф посадил меня рядом с собой? Чего ожидать от меня? Это всех интересовало. Как стану себя вести? Возможным, однако не продуктивным, могло иметь место пренебрежение, как у старшекурсников к поступающим, или покровительственная доброжелательность, неуместная в среде лидеров бортовых исследований? Словом, поначалу в наших отношениях царили насторожённость и холодок.

– Вот ты собирался лететь на Марс.

– Я? Нет.

– Погоди. Бедлам в главном архиве. Генеральный приказал уничтожить документы Н-1 и их уничтожают, может, со слезами на глазах и через себя, потому что с ними связана чья-то жизнь.

Я вспомнил вытянутый корпус тяжёлого межпланетного корабля, лопухи концентраторов, оранжереи и демпферы. Защемило в груди, но я мужественно сказал:

– Моя нет. – и покривил душой.

Это был отрезанный по живому кусок нашей жизни и молодости.

– Я и сам поучаствовал, -добавляет шеф, – в части материалов. Н-1 теперь Генеральному тряпкой для быка. С остервенением рубит под корень сделанное нашими руками. Ловко чужие заслуги присваивает и получается: мы заодно.

С утра на рабочем месте шефа не было. Викто́р, как бы замещая отсутствующее руководство, и удовлетворяя общественный интерес, объяснил ситуацию. Генеральный, он так сам себя обозначил вместо прежнего Главного, окончательно закрыл тему с ракетой Н-1, и оставшиеся на полигоне (так между собой обзывали космодром) цеха и фрагменты ракеты подлежат утилизации. Между тем шеф подсуетился и предложил сбагрить оставшееся на Украину, КБ «Южному» или верфи корабельной утилизации Индии. Превысив этим свои полномочия, он хотел и что-то с этого поиметь, а прокукарекав угодил на острие внешнеторговой проблемы, и теперь варился с пройдохами-снабженцами, потому что Генеральный считал или сделал вид, что она его совсем не интересует и бельмом на глазу, отвлекая от насущного.

– Надо же, – оставшись со мною наедине посмеивался Викто́р, – Володя находит повод оставаться на плаву, и везде получает по личику.

Викто́р говорил посмеиваясь, но доброжелательно и выходило одновременно и «против» и «за», так что можно было выбирать удобное.

– Как бы только он эту проблему на нас не перевалил. Что весьма и очень вероятно.

Теснота рождала общение и секреты само собой становились секретами полишинеля.

Сеансы связи со станцией сместились на ночь и Викто́р, курируя французскую программу, чтобы не мотаться туда-суда, снял в Подлипках угол, как выражались тогда, у Стаса, в ведомственном доме. Естественно, он познакомился с семьёй Стаса, женою. дочерьми, из которых старшая была на выданье. За эти несколько недель он понравился всем и особенно Юлии, хотя и был значительно старше её. Впрочем, в вопросах нравится-не нравится многое не регламентировано. Неискушенная девушка-подросток была им очарована и теперь искала встречи с ним, карауля его у ЦУПа, благо школа была рядом, да и она была настойчивой. Это служило причиной подшучивания шефа, бывшего в курсе соседней ему по дому стасовой семьи.

Шеф спускался с высот первой территории, и они обменивались репликами.

– Встретил Пашу Короткевича, – бросал он Викто́ру.

– Жестянщик Пашу Короткевич в заводе околачивается, – это он мне.

– Тропинку к сердцу руководства протаптывает, – это нам обоим.

– Выправляет корпуса машин, – пояснял он для меня. – А теперь в цеху что-то замышляет, подбивает на нечто левое. Идея ему, видите ли, в голову пришла: сделать рядом с горячим цехом парную. Для руководства. С бассейном, чего теплу даром пропадать. Эх, нет Главного на их блудотворчество. Теперь всё через пень-колоду пойдёт. По их, по-своему.

Шеф одновременно выдавал и нашим, и вашим.

– С Главным инженером завода говорил. У него зуб на меня. Он мне в свое время Наташку, дочку сватал и делает одолжения. Так я разом и озадачил, и проблему на него спихнул. Попадаешь в завод и разом человеком становишься. Все проблемы побоку. Пахнет стружкой, попьешь газировки в горячем цеху, и ясно в голове.

Был я ещё никем, а рядом велись глубокомысленные разговоры. Итогом планёрки был неутешительный итог. Они обсуждали ситуацию с Викторо́м.

– Признайся, мы в этом самом по это самое.

– Нам нужен ход, – задумчиво размышлял шеф, – нестандартный. Вроде верблюдов Кира против мидийцев, кони которых испугались незнакомого запаха.

– Мне ближе придумка Майнерцхагена, когда на турецкие позиции сбросили набитые опиумом сигареты. Турки, изголодавшись по куреву, накурились тогда до одури, и сопротивляться было некому. Британцы легко взяли и Иерусалим, и позже всю Палестину.

– Да, нужна изюминка. Без трюка, – уныло заключил шеф, – потуги наши – пусты.

И кто мог подумать тогда, что нужный требуемый ход подскажу шефу я. Поднесу на блюдечке с голубой каёмочкой. Сработает всё-таки пресловутое «ружье», повешенное в этом акте. Однако обо всём по