Собрание сочинений. Том 3. Жак. Мопра. Орас - Жорж Санд Страница 4

А какова женщина, на которой ты женишься? Такая же, как ты? Можно ли отнести ее к числу тех редкостных натур, каких рождаются единицы на протяжении целого столетия, к числу созданий, назначением которых является любовь к истине и которые умирают, так и не внушив людям этой любви? Не принадлежит ли она к тем, кого мы называли дикарками в часы нашей грустной веселости? Жак, берегись! Во имя неба, вспомни, сколько раз мы оба с тобой считали, что встретили себе подобных, и сколько раз оба оставались одинокими! Прощай! Не спеши! Постарайся хотя бы поразмыслить хорошенько. Подумай о своем прошлом, подумай о прошлом твоей сестры Сильвии.

III

От Фернанды — Клеманс

Тилли…

Дорогая, сегодня я сделала открытие, которое произвело на меня странное впечатление. Слушая текст брачного контракта, я узнала, что Жаку тридцать пять лет. Разумеется, такой возраст не назовешь пожилым; к тому же человеку столько лет, сколько ему кажется с виду, а при первой встрече я дала Жаку на десять лет меньше. И все же, не знаю почему, но самое звучание этих слов — тридцать пять лет! — испугало меня. Я посмотрела на Жака удивленно и даже сердито, словно он до сих пор обманывал меня. Однако ж он никогда не говорил мне, сколько ему лет, да мне и в голову не приходило спросить его об этом. Я уверена, что он тотчас же сказал бы мне правду: по-видимому, он весьма равнодушен к таким вещам и совершенно не заметил, какое впечатление произвело не только на меня, но и на многих присутствовавших при чтении контракта то обстоятельство, что моему жениху тридцать пять лет.

А ведь я находила его чуточку староватым для меня, когда думала, что ему только тридцать!.. И уж как бы я ни старалась перебороть себя, признаюсь, Клеманс, мне досадна эта разница в возрасте: мне теперь кажется, что Жак гораздо меньше мой товарищ и друг, чем я воображала; он чуть ли не в отцы мне годится — ведь он старше меня на восемнадцать лет! Право, мне это немножко страшно, и характер моей привязанности к нему как-то меняется. Насколько я могу судить, во мне происходит перемена: мое доверие и уважение к Жаку возрастают, а восторг и гордость уменьшаются. В общем, нынче вечером мне было совсем не так радостно, как утром, — и этого я не могла скрыть. Мне все вспоминается твое письмо, и я думаю об этом «старом и холодном человеке», каким он тебе кажется. А между тем, Клеманс, если бы ты только видела Жака! Как он красив, какая у него стройная, юная фигура, какие мягкие и простые манеры, какой добрый взгляд, какой благозвучный и свежий голос. Право, ты и сама в него влюбилась бы! Он поразил, он пленил меня с первой же минуты, и каждый день меня все больше привлекали его манеры, его взгляд и звук его голоса; но надо правду сказать: до сих пор мне недоставало ни смелости, ни хладнокровия, чтобы хорошенько его рассмотреть. Когда он приходит, я здороваюсь с ним и смотрю на него с радостью, и в это мгновение ему семнадцать лет, как и мне, а потом я уже и не смею смотреть на него, потому что он не сводит с меня глаз. Стоит выражению его лица хотя бы слегка измениться, я замечаю, что он наблюдает за мной, и отказываюсь от роли наблюдательницы. Да и зачем мне эта роль? Разве я увижу в нем что-либо неприятное для меня? И разве у меня хватит умения угадать его тайные мысли и чувства, если он даст себе хоть немножко труда скрыть их от меня? Я так молода, а он… У него, вероятно, большой жизненный опыт!.. Иногда он наблюдает за мной, а я подниму на него робкий взгляд, будто жду его приговора, и вдруг читаю на его лице столько любви, удовольствия и какое-то безмолвное, тонкое и нежное одобрение, что сразу успокаиваюсь и чувствую себя счастливой. Я вижу, как все, что я делаю, все, что я говорю, все, что думаю, нравится Жаку, и вместо сурового критика нахожу в нем существо, понимающее меня, снисходительного друга, быть может, возлюбленного, ослепленного страстью.

Ах, да зачем же я порчу свое счастье и ослабляю свою любовь, копаясь в таких мелочах! Не все ли равно, больше или меньше Жаку на сколько-то лет? Он прекрасен, мой чудесный Жак, в нем столько благородства, его вполне заслуженно уважают и восхищаются им все, кто его знает, и он любит меня, я уверена в этом. Чего мне еще требовать?

IV

От Клеманс — Фернанде

Из аббатства О-Буа, Париж…

Получила оба твоих письма в один день. Два удовольствия разом! Радости хоть отбавляй, да вот беда, дорогая моя Фернанда: все дело портят тревога и беспокойство, которые вызвали у меня твоя неуверенность и какое-то ненадежное положение. Ты спрашиваешь у меня совета в самом важном и самом сложном для женщины деле; ты просишь, чтобы я разъяснила тебе то, чего я и сама не ведаю, — ведь я незнакома с твоим окружением, ничего не знаю о происшествиях, очевидицей которых не была. Ну каких же ответов ты ждешь от меня? Из тех штрихов, что ты набросала, я могу составить лишь смутное, шаткое мнение, и тебе придется долго вдумываться в него и подвергнуть его подробному разбору, прежде чем согласиться с ним.

С господином Жаком я незнакома и поэтому не могу сказать, легко ли будет тебе пренебречь такой преградой, как большая разница в годах, разъединяющая вас; но я могу кое-что сказать тебе об этом в общих чертах. Ты уж сама решай, надо ли отбросить мои соображения, если ты уверена, что к тебе они неприменимы.

Существует мнение, что мужчины созревают для жизни в обществе позднее, чем женщины, что в тридцатипятилетнем возрасте мужчины менее рассудительны и менее опытны, чем двадцатилетние женщины. Я полагаю, что это неверно. Мужчина обязан составить себе карьеру и, лишь только окончит коллеж, добиваться положения в обществе; а юная девица, покинув монастырский пансион, находит уже готовое для нее положение: либо она тотчас выходит замуж, либо до замужества еще несколько лет живет при родителях. Вышивать гладью и крестиком, хлопотать по хозяйству, шлифовать свои изящные таланты, потом стать супругой и матерью, кормить грудью детей и купать их — вот и все, что полагается делать добродетельной женщине. И я считаю,