снарк снарк: Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин Страница 4

На крыльце гостиницы курил хозяин «Мотоблока и дрели», на перилах лежала аккуратная компактная бензопила, лезвие было перепачкано зеленью.

Мотоблоков, подумал я. Я встречал Батарейкина, Отверткина, Велосипедова, почему бы не быть фамилии Мотоблоков?

— Ну что, когда объект сдадите? — спросил Мотоблоков.

— В пятом году планируем, — ответил я. — Триффида разделал?

Я указал на лезвие пилы.

— Да так, слегонца… Слушай, а правда, что самолетный завод будет?

Я потрогал зеленую кашу на пиле.

— Да, — сказал я. — Самолетный. Развиваем малую авиацию.

— «Кукурузники», что ли? — усмехнулся Мотоблоков.

— «Сессна», — поправил я. — По лицензии будем строить.

— Да кому они нужны-то?

Триффид пах укропом.

— На экспорт, — ответил я. — В Америке каждый пятидесятый водитель имеет авиационные права. Это перспективно, за этим будущее.

Я спустился по ступеням и направился в сторону библиотеки.

— Я тоже в Москве работал, — посочувствовал вслед Мотоблоков.

Сварочный аппарат — неплохая идея, но в жизни есть место и болторезу.

Библиотека от гостиницы в двух кварталах, я успел допить кофе, взболтать гущу, заглянуть на дно и убедиться, что будущее по-прежнему туманно. Успел встретить пожарного, записать в блокнот идею и вырвать листок, встретить еще одного пожарного, успел подумать про отпуск; под окнами библиотеки желтела хазинская «шестерка».

Я вошел в библиотеку. Здесь было по-летнему пусто и, как в садике, пахло манной кашей.

— Здравствуйте!

Никто не ответил, я поднялся на второй этаж и толкнул дверь с табличкой «Справочная литература».

Хазин нервно раскачивался на железном стуле, читал. На соседнем стуле лежала «История Северной Руси», пожелтевшая, я помнил, третий курс, пересдача. Сел в кресло у подоконника и стал читать брошюру про местные целебные ресурсы: эндемичные травы, реликтовую кембрийскую грязь и минеральную воду — в шестидесятые здесь собирались возрождать бальнеологический курорт.

Иногда Хазин отрывался от своей брошюры и смотрел в окно, щурился, нельзя было понять, думает он или делает вид. Я прочитал про голубые глины и сказал:

— Крыков вчера скользил.

— Крыков и мне не нравится, — ответил Хазин. — Он явный стукач и сука.

— Да… А кто не стукач?

Хазин промолчал.

— В библиотеке, кажется, никого нет, — заметил я.

Хазин сорвался:

— В некоторых библиотеках посетителей много, в других их нет вовсе. В некоторых библиотеках есть отдел «Справочной литературы», в других он совмещен с отделом прессы. В одних имеется «Библиотечка агронома», в других она отсутствует. Бывает, библиотеки выкрашены в зеленый цвет, бывает, обшиты сайдингом. Отдельными библиотеками заведуют грузные тетки, другими целеустремленные девушки. Бывает, библиотеки расположены в клубах, бывает, в пятиэтажках…

Склонность Хазина к логорее есть крайне полезное качество в создании локфиков про славное прошлое и кипучее настоящее малых городов Нечерноземья. Если со мной приключался жесткий райтер-блок, я спускал с поводка Хазина, и тот на шоколаде и энергетиках легко вытягивал две-три главы. Впрочем, случалось, что Хазин болтал интересно: как каждый хороший фотограф, Хазин умел замечать. Например, он сразу сказал, что железный стул аптечного происхождения — инвентарный номер и загадочный штамп ГЗО, и если принюхаться к спинке, слышен спирт и аспирин, а кресло, видимо, почтовое.

— …Есть библиотеки, которые посещал Гайдар, но больше тех, где он не бывал ни разу. Есть библиотеки с печным отоплением, есть с кочегарками во дворе. Библиотеки с большим подвалом и библиотеки с винтовыми лестницами. Случается, что в них сохранились фонотеки, старые пластинки, кассеты и даже бобины…

Но сегодня хазинский треп раздражал, я старался не думать о библиотеках, у меня «Калевала» еще не вытряслась.

— …И во всех библиотеках есть некая общая составляющая, нечто архетипическое, восходящее, пожалуй, к Античности, возможно, к позднему Средневековью…

Не думать не получалось — на втором этаже городской библиотеки Чагинска было слишком много библиотеки: стеллажи с пожелтевшими словарями и кособокими энциклопедиями, журналы «Наука и жизнь», сваленные вдоль стен и проросшие плесенью весенней капели, столы, отполированные локтями читателей, запах прелой бумаги… я прежде не предполагал, что бумага имеет столько оттенков. Наверное, старые библиотекари легко отличают по запаху Достоевского от Марка Твена, «Технику молодежи» от «Здоровья», «Труд» от «Сельской жизни».

— Эй!

Я очнулся, посмотрел на Хазина.

— Меня, если честно, настораживает участившаяся повторяемость, — сказал Хазин. — Это не есть хорошо.

Два пожарных.

— Пожалуй…

— Все дело в том, что с утра я думал о клещах и библиотеках. Знаешь, я проснулся в своем номере, и вдруг такое солнце…

Хазин замолчал и вернулся к брошюре.

— Вопли местных краеведов нередко забавны, — сказал он через минуту. — Вопли-с, вопли-с, та-та-та, жизни нету ни черта…

Снова захотелось кофе. В библиотеке имелся кофейный набор, однако кофе здесь был растворимый, цвета торфа, один раз я рискнул.

— Жизни нет, — повторил Хазин. — И денег нет. Как думаешь, станцию «Мир» действительно затопили?

— Искал бы по делу, — посоветовал я. — Краеведение на третьей полке.

— При чем здесь краеведение? Я же говорю — вопли-с. Исключительно местные кудеяры, Витя. Мы же оба отлично понимаем, что…

Хазин замолчал, начал прислушиваться.

Печатная машинка.

Я представил почему-то Скотта Фицджеральда. Одинокого, позабытого, больного. Сочиняющего в Пасадене книгу про историю Пасадены.

Хазин вздохнул, стал похлопывать брошюрой по колену.

— Когда я учился по глупости в «кульке», у нас этнографию преподавал профессор Пименов, мерзкий такой вурдалачек. Так вот, он рассказывал…

Хазин опять замолчал и прислушался.

— Этнография — продажная девка империализма, — сказал я на всякий случай.

— Подержи-ка, — Хазин сунул мне брошюру. — Я сейчас…

Хазин несколько секунд страстно пинал батарею.

Пишущая машинка стихла.

— Это Глашка стучит, — Хазин удовлетворенно кивнул. — Сочиняет роман. Я ей сказал, что современной прозе нужна молодая кровь.

Повторение.

Возможно, Хазин прав.

Из брошюры выпал трогательный кленовый лист, я не удержался и поднял его с пола. Гербарий.

— Так вот, профессор Пименов рассказывал иную историю, несколько отличную от нашей. — Хазин отобрал брошюру, свернул в подзорную трубу и посмотрел в окно. — Как-то раз адмирал Чичагин, значит, шагал по улице…

Хазин навел на меня трубу.

— Это в Гатчине было… или… в Ораниенбауме…

Он дотянулся до энциклопедии, до буквы «И», снял том и определился, что Изборск.

— Так вот, — продолжил Хазин. — Шагал он по улице Изборска, а навстречу ему некий бык. Крупный такой бычара, пегой масти, раз — и встал поперек дороги. Тогда адмирал схватил быка за… За повсеместную нашесть, одним словом. И…

Хазин с выразительным чавканьем сжал кулак.

— И вырвал с корнем.

— Бродячий сюжет, — заметил я. — Про тавромахию слышал? Там тоже с быками баловались. Кто рог вырвет, кто… струю. Такое бывывало.

— Опять