(Не) судьба - Анна Зорская Страница 4

— Я Вас вспомнила. Вы — патологоанатом.

— Да, — он усмехнулся.

— Вы делали вскрытие женщины, которую я сбила.

Он внимательно посмотрел на неё: — Да? Не думал, что Вы — лихачка, производите другое впечатление.

— Почему лихачка? Я ехала медленно, был дождь. Мне не предъявили обвинение. Это был несчастный случай.

— Несчастный случай? Вы шутите? — Андрей был разочарован, она вчера ему понравилась, умная, сдержанная, профессиональная.

— Такие повреждения, как будто по ней проехался КАМАЗ на большой скорости.

— Не может быть! У нас ….у меня небольшая машина, Шкода Фабия, и ехала я не быстро. В ГИБДД всё проверили, — она говорила с обидой, как человек, которого безосновательно обвинили.

— Да? — Он ей почему-то верил. Или хотел верить? — Но я делал вскрытие, всё описал в заключении. Как следователь мог не увидеть, сколько было повреждений?

Алина ничего не понимала. Она не видела заключения.

— А Вы можете мне его показать? Я понимаю, что это незаконно, но оно ведь у Вас в компьютере есть?

— Есть, конечно, — плевать ему на все их законы. — Покажу. Когда вернёмся, можем созвониться. Они обменялись контактами.

______________________________________________________________________________

После очередного пьяного дебоша, который Андрей устроил в баре, в военный госпиталь из милиции пришла бумага с описанием всех его «художеств». Начальник вынужден был принять меры. Объявил о том, что будет «суд офицерской чести».

В госпитале все любили Андрея, он был добрым, никогда не отказывал даже в малейшей просьбе. Особенно, горой за него стояли женщины, начиная с медсестёр и санитарок и, заканчивая врачами. Он — сын генерала, но никакой спеси, зазнайства, всегда поможет, заступится перед начальством. Женщины решили написать петицию в его защиту, вдруг, как-то поможет на суде.

Все знали, что у него три командировки в Чечню, столько ни у кого не было. Отец мог бы отмазать, но Андрей не согласился. После второй командировки Андрей стал сильно пить. Лену это бесило, было стыдно перед соседями, друзья перестали приглашать в гости. За спинами шептались. Почему муж так сильно изменился, она не понимала. Обычно они разговаривали только о бытовых вещах, душу друг другу не открывали. Обоих это устраивало.

Когда Андрей уезжал в третий раз, Лена бросила вслед: — Можешь не возвращаться!

Однажды сестра, с которой они были очень близки с детства, спросила Андрея: — Расскажи, как, там на войне, правда, чеченцы сильно зверствуют?

Он посмотрел на неё каким-то «мёртвым» взглядом: — Ты думаешь, наши — ангелы? Зверств с обеих сторон хватает. Не надо тебе этого знать. Ты потом спать не сможешь.

Он люто ненавидел войну. Видел столько смертей, оборванных мальчишеских жизней, столько страданий и горя с обеих сторон. Будь она проклята! И он пил, чтобы стереть из памяти хоть на время страшные картины.

А память у него была уникальная, помнил всё, что когда-то прочитал или увидел, даже все вопросы в экзаменационных билетах помнил. Учиться в медицинском ему было легко, другие особенно на первых курсах, все ночи на пролёт зубрили, а он всё запоминал, прочитав только раз. Но теперь память — это его проклятие.

______________________________________________________________________________

Андрей выглядел на суде безучастным. Ему и, правда, было наплевать, уволят так уволят. Только отца было жалко.

Отец приехал на суд в генеральской форме, седой, красивый мужчина.

Он не хотел ехать на суд, было стыдно за сына, хоть и жалел его, но всё равно стыдно перед офицерами. Сын сломался.

Но жена плакала: — Володя, ну, поезжай, помоги Андрюшке. Ведь, под забором умрёт. И форму надень.

Пришлось уступить. Он сидел в последнем ряду. Люди, надо отдать им должное, не глазели. Всем было жалко и Андрея, и генерала. Их уважали.

Многие, кто служил давно, знали, что генерал прошёл путь от рядового до генерала сам, без «руки». Погранвойска небольшие, информация распространялась быстро, про руководство было много чего известно, отдыхали в одних санаториях, лечились в одних госпиталях. Пограничный округ небольшой, все всё про всех знают.

Генерал сидел, прикрыв глаза, слушать, что написано в протоколе из милиции, было больно.

Он вспоминал. Когда началась война жил в деревне, ему было 15 лет, работал пастухом. В этой деревне в Воронежской области жило много поколений его предков. Мужчины уходили воевать то на одну войну, то на другую, кто-то возвращался, кто-то нет.

Володю призвали в 44 году, в боевых действиях он не участвовал, тогда таких пацанов в пекло уже старались не посылать, служил в охране объектов, проехал по всей Европе. Всё вокруг казалось неестественным: города, дороги, магазины, нарядные люди. Война, а женщины на каблуках, как будто на танцы собрались.

Однажды остановились на постой в каком-то замке в Австрии. Есть всегда хотелось нестерпимо. Кто-то из сержантов пошёл искать, «что пожрать». Принёс из подвала большую головку сыра и несколько бутылок вина. Тогда он и попробовал сыр впервые. Сыр не понравился, похож на мыло. Выплюнул. И вино какое-то кислое. Самогон лучше, выпьешь, сразу тепло внутри. Это потом он стал «сыроедом», разбирался в винах.

Но до этого ещё была целая жизнь.

После войны поступил в военное училище. Служба на погранзаставе. У него была восьмилетка деревенской школы, а он хотел поступать в Академию в Москве. Все удивлялись, зачем тебе это? Где жить, на что? Двое детей. Но он был честолюбив. Пришлось ездить в ближайший посёлок в вечернюю школу, чтобы получить аттестат зрелости.

«Ездить». Не на машине, конечно. Какие машины на заставе в 50-ые? Скакать. Был у него любимый конь — Орлик. Серый в яблоках. Вот на нём за несколько километров по лесной дороге, после службы. Возвращался уже в темноте. Хорошо, что жена во всём поддерживала. Ему повезло. И умная, и красивая.

Вспомнил, как поехал на свадьбу в Ленинград. Пока добрался до поезда, устал, да, и ночное дежурство было. Сразу рухнул, не раздеваясь, на полку в плацкартном вагоне. Пистолет положил под подушку.

Утром проснулся, когда его за плечо тормошил проводник, которому он накануне, улыбаясь сказал, что едет жениться. Молодой лейтенант, весь с иголочки, новая форма, яловые сапоги начищены до блеска. Стройный, подтянутый, крепкий, только вихор непослушный пытался выбиться из-под фуражки.

Вскочил, быстро натянул сапоги, фуражку. Так: портупея, ремень, планшет и, попрощавшись, выскочил из вагона. Времени до регистрации оставалось мало, он спешил. И только выбежав из здания вокзала, понял, что оставил под подушкой кобуру с пистолетом. На него как будто вылили ведро кипятка. Потеря табельного оружия!

Помчался назад, что было сил. Поезд уже отогнали за запасной путь, искал его минут сорок, носился