Исповедь - Сьерра Симоне Страница 4

И ее возбуждение отозвалось пульсацией в моем члене. Ее глаза расширились, черные зрачки заполнили почти всю радужную оболочку, а на шее затрепетала венка. Мало того, что меня самого тянуло к ней, о чем свидетельствовала реакция моего тела, она сама тоже чувствовала влечение ко мне.

Все это только ухудшило ситуацию, потому что теперь лишь тонкая грань моего самоконтроля удерживала меня от того, чтобы перегнуть ее через скамью и отшлепать по кремово-белой заднице за то, что она возбуждала меня вопреки моему желанию, заставляла думать о своих греховных губах, в то время как я должен был молиться о ее вечной душе.

Я прочистил горло. Единственное, что помогло мне сохранить спокойствие в голосе, – это три года твердой дисциплины.

– И просто чтобы ты знала…

– Д-да? – спросила девушка, закусив пухлую нижнюю губу.

– Тебе необязательно приезжать сюда из самого Канзас-Сити, чтобы исповедаться. Я уверен, любой священник там будет рад выслушать тебя. Мой собственный исповедник, отец Брэйди, довольно хорош в этом, и он живет в центре Канзас-Сити.

Она слегка склонила голову набок, словно маленькая пташка.

– Но я больше не живу в Канзас-Сити. Я живу здесь, в Уэстоне.

«Твою ж мать!»

* * *

Вторники, черт бы их побрал.

Я отслужил раннюю утреннюю мессу в почти пустой церкви, на которой присутствовали лишь две старушки в шляпах и Роуэн, а затем отправился на пробежку, мысленно перечисляя все дела, запланированные на сегодня. Я собирался составить информационный пакет для нашей молодежной группы, которая хотела отправиться в поездку следующей весной, а также подготовиться к проповеди на этой неделе.

Уэстон – город отвесных утесов. Его рельеф состоит из полей, спускающихся к реке Миссури, перемежающихся невероятно крутыми холмами, – просто «райское наслаждение» для пробежек, но отличная возможность прояснить мысли. Преодолев первые шесть миль, я взмок от пота и тяжело дышал. Сделал музыку громче, чтобы голос Бритни заглушил все остальное.

Я завернул за угол, на главную улицу города, тротуары в основном были безлюдны. В будний день мало кто прогуливался по антикварным магазинам и художественным лавкам. Мне навстречу попалась лишь одна пожилая пара, от которой я успел увернуться, преодолевая крутой подъем дороги. Бедра и икроножные мышцы ныли от напряжения, пот стекал по шее, плечам и спине, волосы промокли, а каждый вдох казался наказанием. Да еще и утреннее солнце палило вовсю, окатывая мое тело волнами августовской жары, поднимающейся от асфальта.

Но мне это нравилось.

Все проблемы отошли на второй план: предстоящий ремонт церкви, проповеди, которые мне нужно было написать, Поппи Дэнфорт.

Особенно Поппи Дэнфорт. Прежде всего – она и осознание того, что сама мысль о ней меня возбуждала.

Я немного ненавидел себя за то, что произошло вчера. Она явно была хорошо образованной, умной и интересной женщиной и обратилась ко мне за словами помощи, несмотря на то что не являлась католичкой. И, вместо того чтобы видеть в ней агнца, нуждающегося в наставлении, в течение всего нашего разговора я был зациклен лишь на ее губах.

Я священник. Дал обет Богу, что до конца жизни больше не прикоснусь к чужому телу, да и к собственному – тоже, откровенно говоря. Но при этом мои мысли о Поппи были за гранью пристойности.

Мое призвание – быть пастухом, а не волком.

Не зверем, который проснулся сегодня утром, вжимаясь бедрами в матрас, потому что ему приснился очень эротичный сон о Поппи и ее плотских грехах.

При воспоминании об этом меня накрыло чувство вины.

«Я попаду в ад, – подумал я. – Мне точно не спастись от Божьей кары».

Потому что каким бы виноватым себя ни чувствовал, я сомневался в том, что смогу контролировать себя, когда снова увижу ее.

Нет, не совсем так. Я знал, что смог бы, но просто не хотел. Более того, не хотел отказываться от права хранить в своем сознании воспоминания о ее голосе и теле и ее рассказы.

Что и являлось проблемой. Преодолевая последнюю милю, я задался вопросом: что бы я сказал своему прихожанину, оказавшемуся в подобной ситуации? Как бы помог понять то, чего хотел бы Бог?

«Чувство вины – это сигнал, который подает тебе твоя совесть о том, что ты отклонился от пути Господня.

Покайся перед Господом в своем грехе открыто и искренне. Попроси о прощении и о том, чтобы он дал тебе силу преодолеть искушение, если оно снова возникнет.

И, наконец, огради себя от этого искушения».

Впереди появились церковь и дом приходского священника. Теперь я знал, что нужно сделать. Я собирался принять душ, а затем провести долгие часы в молитвах о прощении.

И о силе. Да, я собирался попросить у Господа дать мне силу.

При следующей встрече с Поппи я собирался найти способ сказать ей, что больше не могу быть ее исповедником. По какой-то причине эта мысль повергла меня в отчаяние, но я уже достаточно долго служил пастырем, и кому как не мне знать, что иногда лучшее решение сопровождается огромной болью, пусть и непродолжительной.

Я остановился на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора. Теперь, когда у меня был план, которому необходимо следовать, словно камень с души свалился. Все должно было наладиться, я в этом не сомневался.

– Бритни Спирс значит?

Этот голос. И хотя я слышал его всего дважды, он оставил в памяти неизгладимый след.

Пусть это было ошибкой, но я все равно повернулся, вынимая наушники из ушей.

Она тоже была на пробежке и, судя по всему, покрыла немалое расстояние, как и я. На ней были спортивный бюстгальтер и непростительно короткие шорты, которые едва прикрывали ее идеальную попку. Пот ручейками стекал по телу, красная помада сегодня отсутствовала, но без нее рот выглядел еще притягательнее. Единственное, что спасло меня от пожирания его взглядом, – это вид ее подтянутых бедер, плоского живота и упругой груди, практически выставленных напоказ.

Вся кровь прилила к моему паху.

Глядя на ее улыбку, я вспомнил, что она что-то сказала.

– Прости? – Слова прозвучали хрипло, едва слышно. Я поморщился, но ее, похоже, это нисколько не смутило.

– Просто я никогда бы не подумала, что вы фанат Бритни Спирс, – ответила она, указывая на прикрепленный к моему бицепсу iPhone, на экране которого светилась обложка альбома O-ops… I Did It Again. – Тем более ее старых песен.

Если бы у меня лицо уже не горело от бега и жары, то я покраснел бы. Потянувшись к телефону, я постарался незаметно сменить песню.

Поппи засмеялась.

– Все в порядке. Я просто притворюсь, что видела вас слушающим… что обычно праведники слушают на пробежке? Псалмы? Нет, не отвечайте. Поющих монахов.

Я шагнул к ней, и она прошлась глазами по моему обнаженному торсу вниз, к шортам, сидящим низко на бедрах. Когда Поппи снова встретилась со мной взглядом, ее улыбка немного померкла, а соски превратились в маленькие твердые горошины под спортивным бюстгальтером.

Я на минуту закрыл глаза, пытаясь успокоить свой набухающий член.

– Или, возможно, что-то совершенно противоположное, например, шведский дэт-метал или типа того. Нет? Эстонский дэт-метал? Филиппинский?

Я открыл глаза и постарался подумать о чем-нибудь, совершенно далеком от секса. Вспомнил свою бабушку, подумал о потертом ковре перед алтарем, представил вкус коробочного вина для причастия.

– Похоже, я вам не особо нравлюсь? – спросила она, и ее слова вернули меня в реальность. Она с ума сошла, что ли? Неужели она считала, что мое неконтролируемое возбуждение от ее присутствия свидетельствовало о неприязни? – Вы были так добры ко мне, когда я впервые пришла к вам. Но мне кажется, что я вас чем-то разозлила. – Она посмотрела вниз, на свои ноги, и это движение только подчеркнуло, насколько длинными и густыми были ее ресницы.

Меня безумно возбуждали даже ее ресницы – это что-то новенькое, стоило признать.

– Ты ошибаешься, – ответил я, почувствовав облегчение, оттого что мой голос звучал почти нормально, сдержанно и доброжелательно. – Я так рад, что ты нашла достаточно ценного