В Вересаев - Гоголь в жизни Страница 40

С. Т. Аксаков. История моего знакомства с Гоголем, стр. 5.

Это был первых приезд Гоголя в Москву. Не помню, как-то на обед к отцу (знаменитому актеру М. С. Щепкину) собралось человек двадцать пять,- у нас всегда много собиралось; стол по обыкновению накрыт был в зале: дверь в переднюю, для удобства прислуги, отворена настежь. В середине обеда вошел в переднюю новый гость, совершенно нам незнакомый. Пока он медленно раздевался, все мы, в том числе и отец, оставались в недоумении. Гость остановился на пороге в залу и, оглянув всех быстрым взглядом, проговорил слова всем известной малороссийской песни: {130}

Ходит гарбуз по городу,

Пытается своего роду:

Ой, чи живы, чи здоровы

Вси родичи гарбузовы?

Недоумение скоро разъяснилось,- нашим гостем был Н. В. Гоголь, узнавший, что мой отец тоже, как и он, из малороссов.

П. М. Щепкин по записи В. И. Веселовского. Рус. Стар., 1872, февр., 282.

Гоголь познакомился с Щепкиным в 1832 году. В то время Гоголь еще бывал шутливо весел, любил вкусно и плотно покушать, и нередко беседы его с Щепкиным склонялись на исчисление и разбор различных малороссийских кушаний. Винам он давал, по словам Щепкина, названия "квартального" или "городничего", как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должный порядок; а жженке, потому, что зажженная горит голубым пламенем, давал имя Бенкендорфа: - "А что,- говорил он Щепкину после сытного обеда,- не отправить ли теперь Бенкендорфа?"- и они вместе приготовляли жженку.

М. С. Щепкин по записи его сына А. М. Щепкина, "М. С. Щепкин". Изд. А. С. Суворина, 1914. Стр. 343.

В Москве Гоголь виделся с И. И. Дмитриевым, который принял его со всей любезностью своею 24. Вообще тамошние литераторы, кажется, порадовали его особенным вниманием к его таланту. Он не может нахвалиться Погодиным, Киреевским и прочими.

П. А. Плетнев - В. А. Жуковскому, 8 декабря 1832 г. Соч. Плетнева, III, 522.

В Москве я заболел и остался, и пробыл полторы недели, в чем, впрочем, и не раскаиваюсь. За все я был награжден. Теперь я выехал и дожидаюсь на первой уже станции лошадей,- дожидаюсь часов шесть.

Гоголь - Н. Я. Прокоповичу, 8 июля 1832 г., из Подольска. Письма, I, 216.

Я ехал в дождь и самою гадкою дорогою, приехал в Подольск и переночевал, и теперь свидетель прелестного утра. Ехать бы только нужно, но препроклятое слово имеет обыкновение вырываться из уст смотрителей: "нет лошадей". Видно, судьба моя - ехать всегда в дурную погоду. Впрочем, совестливый смотритель объявил, что у него есть десяток своих лошадей, которых он, по доброте своей (его собственное выражение), готов дать за пятерные прогоны. Но я лучше решился сидеть за Ричардсоновой "Клариссою" в ожидании лошадей, потому что ежели на пути попадется мне еще десять таких благодетелей человеческого рода, то нечем будет доехать до пристанища. Впрочем, присутствия духа у меня довольно: вот скоро уже 12 часов, а мне еще все люли и нипочем. Не знаю, так ли будет после двенадцати.

Гоголь - М. П. Погодину, 8 июля 1832 г., из Подольска.

Письма, I, 218. {131}

В дороге занимало меня только небо, которое, по мере приближения к югу, становилось все синее и синее. Мне надоело серое, почти зеленое северное небо, так же, как и те однообразно-печальные сосны и ели, которые гнались за мною по пятам от Петербурга до Москвы.

Гоголь - И. И. Дмитриеву. Письма, I, 219.

Наконец я дотащился до гнезда своего, проклиная бесконечную дорогу и до сих пор не опамятовавшись после проклятой езды. Верите ли, что теперь один вид проезжающего экипажа производит во мне дурноту? Что-то значит хилое здоровье! Приехавши в Полтаву (17 июля), я тотчас объездил докторов и удостоверился, что ни один цех не имеет меньше согласия и единодушия, как этот... Теперешнее состояние моего здоровья таково: понос прекратился, бывает даже запор. Иногда мне кажется, будто чувствую небольшую боль в печенке и в спине; иногда болит голова, немного грудь. Вот все мои припадки. Дни начались здесь хорошие. Фруктов бездна, но я есть их боюсь. Остаток лета, кажется, будет чудо; но я, сам не знаю отчего, удивительно равнодушен ко всему. Всему этому, я думаю, причина болезненное мое состояние. Притом же приехал в имение совершенно расстроенное. Долгов множество невыплаченных. Пристают со всех сторон, а уплатить теперь совершенная невозможность... Покамест я еще только отдыхаю. Впрочем, родились у меня две крепкие мысли о нашей любимой науке, которыми вам когда-нибудь похвастаюсь.

Гоголь - М. П. Погодину, 20 июля 1832 г., из Васильевки. Письма, I, 220-221.

Приезд брата был для нас истинный праздник. Со мною он был ласковее, чем с другими, и чаще играл и шутил. У старшей сестры была огромная датская собака "Дорогой": брат часто сажал меня на нее и заставлял катать, а сам погонял. Приезжая, брат всегда привозил много разных гостинцев, конфект и проч., очень любил нам делать подарки и никогда не отдавал их все вдруг. Дома он очень входил в хозяйство и занимался усадьбой и садом; он сам раскрасил красками стены и потолки в зале и гостиной, наденет, бывало, белый фартук, станет на высокую скамейку и большими кистями рисует,- так он нарисовал бордюры, букеты и арабески. По утрам он занимался со мною и Annette и учил нас географии и истории; расскажет сначала сам, а потом заставит повторить сперва Annette, потом меня. Брат приехал за нами, чтоб отвезти нас в Петербург в Патриотический институт, где он преподавал историю. Он хлопотал сам обо всем, входил во все подробности, даже в заказ нашего гардероба, делал нам платья дорожные, для поступления в институт и для других случаев.

Ел. Вас. Гоголь-Быкова (сестра писателя). Записки. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Весь август здесь был прелестен, начало сентября похоже на лето. Я в полном удовольствии. Может быть, нет в мире другого, влюбленного с таким исступлением в природу, как я. Я боюсь выпустить ее на минуту, {132} ловлю все движения ее, и, чем далее, тем более открываю в ней неуловимых прелестей.

Гоголь - И. И. Дмитриеву, 23 сент. 1832 г., из Васильевки. Письма, I, 223.

Приехал брат, чтобы взять сестер в Петербург, и сам занимался с ними, а меня прогонял и дверь закрывал, чтобы не мешала. Помню, я отворила немного двери, просунула голову, а он мазнул меня по носу кисточкой с краской. Чтоб не брать в дорогу няни для сестер, брат женил своего лакея Якима на горничной Матрене, которая была у сестры.

О. В. Гоголь-Головня. Из семейной хроники, 6.

Перед отправлением дочерей в институт Мария Ивановна Гоголь была очень озабочена назначением к ним горничной, но все находила, что было бы лучше, если бы человек Николая Васильевича Яким был женат. И вот она призывает Якима и предлагает ему жениться на выбранной горничной, объясняя, что против желания женить его не хочет, а что желает только слышать его мнение. Но Яким на все отвечал: "Мне все равно-с, а это как вам угодно". Видя такое равнодушие, его женили за три дня до отъезда, и таким образом совершенно неожиданно для себя и для всех Яким отправился в Петербург с женою, и барышни - с горничною; а Марья Ивановна была очень довольна, что все так устроилось по-семейному.

Анна Вас. Гоголь по записи Н. П. Быкова. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Поправившись немного в здоровье своем, собрался я было ехать совсем; но сестры, которых везу с собою в Патриотический институт, заболели корью, и я принужден был дожидаться, пока проклятая корь прошла. Наконец, 29 сент. я выехал из дому.

Гоголь - П. А. Плетневу, 9 окт. 1832 г. Письма, I, 223.

Уезжая из дому, мы очень плакали. Мать и старшая сестра (Марья Васильевна) проводили нас до Полтавы; пробыв здесь два дня, мы тронулись далее. В Полтаве снова прощание с матерью и сестрой, и снова обильные слезы; брат старался нас рассеять и утешить, как мог.

Е. В. Гоголь-Быкова. Русь, 1885, № 26, стр. 6.

Не сделавши четырехсот верст, переломал я так свой экипаж, что принужден был прожить целую неделю в Курске, в этом скучном и немом Курске! Оборони вас испытать, что значит дальняя дорога! А еще хуже браниться с этими бестиями, станционными смотрителями, которые если путешественник не генерал, а наш брат мастеровой, то всеми силами стараются делать более прижимок и берут с нас, бедняков, немилосердно штраф за оплеухи, которые навешает им генеральская рука.

Гоголь - П. А. Плетневу, 9 окт. 1832 г., из Курска. Письма, I, 223. {133}

Вот уже четвертый день, как мы в Москве. Почти две недели мы тянулись к ней за проклятым экипажем, беспрестанно ломавшимся... Все мы здоровы; я же чувствую себя, даже против моего собственного чаяния, гораздо здоровее прежнего и бодрее... Москва так же радушно меня приняла, как и прежде, и умоляет усердно остаться здесь еще на сколько-нибудь времени. Но мы очень опоздали, и потому 23-го я думаю непременно выехать.

Гоголь - матери, 21 окт. 1832 г., из Москвы. Письма, I, 225.

На возвратном пути из родины Гоголь отыскал в Москве своего земляка М. А. Максимовича, который был тогда профессором ботаники при Московском университете. Знакомство их началось с 1829 года, когда Максимович, посетив Петербург, видел Гоголя за чаем у одного общего их земляка, где собралось еще несколько малороссиян. По словам его, Гоголь ничем особенным не выдался из круга собеседников, и он не сохранил в памяти даже его наружности. Гоголь не застал Максимовича дома, и Максимович, узнав, что у него был автор "Вечеров на хуторе", поспешил к нему в гостиницу. Гоголь встретил его как старого знакомого, видев его три года тому назад не более как в продолжение двух часов, и Максимовичу стоило большого труда не дать заметить поэту, что он совсем его не помнит. По словам Максимовича, Гоголь был тогда хорошеньким молодым человеком, в шелковом архалуке вишневого цвета. Оба они заняты были в то время Малороссией: Гоголь готовился писать историю этой страны, а Максимович собирался печатать свои "Украинские народные песни", и потому они нашли друг друга очень интересными людьми.