Александр Яковлев - Осенняя женщина (Рассказы и повесть) Страница 40

Прочитанное ошеломляло. Оказывается, в то самое время, когда я скулил и жаловался на судьбу, страна просто задыхалась от нехватки людей интеллигентных! " А еще твердят кругом о бездуховности!" - не без укоризны подумал я. И решительно набрал первый попавшийся телефонный номер. Моему звонку обрадовались (!) и крайне доброжелательно назначили свидание.

И я пришел в указанное место и время, слегка удивился отсутствию очереди, и встретил радушный прием. Интеллигентнейшая (!) дама посочувствовала моим проблемам, но и мягко пожурила за длительную нерешительность и игнорирование призывов самой Судьбы. Я размяк и оттаял.

И мне предложили за какие-то несчастные триста долларов приобрести для дальнейшего распространения несколько баночек какого-то чудодейственного средства от всех болезней. "Мы займемся оздоровлением нации!" - внушительно объявили мне. Я был готов на все. Я согласно кивал головой в такт всему услышанному и затуманенным от слез умиления взором рассматривал нечто радужное в перспективе - обещанные счета ( мои счета!) в швейцарском банке и славу спасителя Отечества...

Жаль, денег у меня не было. Как говорится, не при валюте оказался. И я в смятении возвращался домой, приходя в себя и уже критически воспринимая действительность. Бог с ними - счетами и славой. Говорят, уж больно стремительно на них слетаются господа рэкетиры.

Бессонной ночью, глядя в потолок с разводами, видимыми даже в полумраке, я размышлял со светлой грустью. Нет, не пропала страна. Нет, нужны ей люди интеллигентные. Потому что только истинно интеллигентный человек способен стать потребителем думающим. Правда, есть опасность выродиться в банального потребителя. Ну, так на то он и интеллигент, чтобы устоять в схватке с искушением... И пусть лично я не стал миллионером. Пусть. Другим повезет. Шанс-то есть. И шанс весьма ощутимый. Я же... Я, сожалея о превратностях судьбы, возвращаюсь к старому ремеслу своему. Ремеслу почетному в кругах весьма узких и малодоходному. Но возвращаюсь со светлой надеждой. Не пропадем.

И вновь вспомнились "Мертвые души", вспомнились успокаивающе: "Мертвым телом хоть забор подпирай, говорит пословица". Что ж, я готов подпирать этот самый забор. Лишь бы за ним хоть что-нибудь цвело.

ЧТО РУССКОМУ ХОРОШО...

Первый русский министр финансов граф Алексей Иванович Васильев не принадлежал к числу типичных сыновей Отечества нашего. Дело в том, что он любил порядок. Более того, умел этот самый порядок наводить. И потому ему поручались работы весьма ответственные. Например, он составил государственную окладную книгу. До него российская штатс-контора, то бишь финансовое управление, точных сведений о доходах и расходах государства не имела. Ну не получалось их как-то посчитать. То ли времени не хватало. То ли желания не было. Но дело прошлое, поди разбери. Вообще с этим счетоводством история в России крайне темная. Предшественник Васильева, князь Вяземский, так и не смог разобраться в запутанной цифири. Что не мешало ему быть любимцем Екатерины II.

Но вернемся к нетипичной фигуре Васильева.

В силу страсти к порядку, граф с большим удовлетворением знакомился со списками иностранцев, в Россию приезжающих. Именно в них Алексей Иванович видел соратников в борьбе с российской безалаберностью.

Во второй половине XVIII века объявился на отечественных просторах швейцарец Гаиль, быстро научившийся откликаться на обращение Иван Христофорович. Настоящее-то имя мудрено нашему обывателю было выговорить. Столь же мудрено называлась и напечатанная Гаилем еще в 1773 году в Эрлангене диссертация: "Specimen inaugurale medicum, miscelania medicochirurgica continens". Ее у нас даже перевести не смогли. Или опять желания не оказалось. Но из-за уважения к сему труду солидному был определен иностранец Гаиль младшим доктором в московский госпиталь. Случилось это в 1775 году.

В 1775 году Алексей Иванович Васильев занимался в комиссии по составлению Уложения, при чем составил сборник законов по финансовому управлению. А также написал наставление вновь учрежденным в губерниях казенным палатам. Тем самым продолжая вносить порядок в податное дело.

Иван Христофорович, также любя порядок, обладал по мнению русских коллег характером неуживчивым. Даже вздорным, если не сказать капризным. Такую он заработал себе не слишком лестную репутацию, добиваясь порядка. И потому долго в Москве не задержался, как не задерживался надолго и в других городах обширного государства Российского, постепенно откочевывая все дальше на восток. В 1781 году мы слышим взнервленные выкрики неугомонного швейцарца, доносящиеся из Пензы.

В 1781 году, с уничтожением штатс-конторы, Алексей Иванович был назначен во вновь учрежденную экспедицию для ревизии государственного счетоводства, к которой вскоре было присоединено винное, соляное и горное управление. В случае болезни генерал-прокурора Васильев докладывал императрице дела государственного казначея.

В 1784 году Иван Христофорович оказывается в Казани, очевидно полагая, что татары нация более благоразумная, нежели русские. Но иллюзии недолговечны, и швейцарец, обнаружив беспорядки в расходной части казанской врачебной управы, посылает о них записку в столицу.

В 1784 году Алексей Иванович получает место директора медицинской коллегии и расширяет ее деятельность без увеличения расходов (!). Существовавшие со времен Петра I в Москве и Петербурге медико-хирургические училища преобразуются в медико-хирургические академии. В этом же году Васильев узнает о родственной деятельности Ивана Христофоровича.

К концу века швейцарец Гаиль, осознав тщетность борьбы в русским авось, решает подойти к облагодетельствованию новой родины с другой стороны. Медицинская коллегия (читай: Васильев) в 1798 году получает очередную записку от Ивана Христофоровича. Прислана она из Оренбурга и содержит проект снабжения всей России исключительно русскими лекарственными средствами, с тем, чтобы их не выписывать из чужих краев. Записка с интересом изучается.

При Павле I Васильев, ранее уже заседавший в Сенате, назначается государственным казначеем (финанс-министром). В этой должности Алексей Иванович заведует поступлением и распределением казенных налогов и составляет смету. При этом не забывается и беспокойный швейцарец, которому посылается соответствующий запрос в ответ на рассмотренный проект.

В 1800 году Иван Христофорович отказывается давать объяснения медицинской коллегии по поводу проекта. Отказывается впредь до назначения его инспектором врачебной управы, справедливо полагая, что, обладая полнотою власти, будет более полезен любезной его сердцу России.

В 1800 году Алексей Иванович увольняется со своего поста по наветам Кутайсова, от души сочувствуя вечно опальному Ивану Христофоровичу, в котором уже видит родственную душу. Но с восшествием на престол Александра I Васильев опять назначается государственным казначеем, а при образовании министерств - министром финансов.

Между тем у Ивана Христофоровича возникли недоразумения и с оренбургской врачебной управой, неправильно отрешившей его от должности. В хлопотах по этому делу он и умирает в 1801 году. Проект снабжения всей России исключительно русскими лекарствами и до сей поры остается не осуществленным.

Алексей Иванович и после смерти Гаиля продолжал неустанную деятельность на благо Отчизны. В 1806 году получило силу закона выработанное под непосредственным руководством Васильева горное положение, которое с небольшими изменениями долгое время служило до последнего времени основанием нашего горного законодательства. Лишь за несколько недель до своей кончины, последовавшей в 1807 году, Алексей Иванович обрел совсем ненужный ему досуг, на котором размышлял о судьбах России, так и не охваченной порядком, и об иностранцах, связавших с великой страной судьбы свои. Лечивший его доктор Савельев как-то обмолвился о прибытии в Петербург француза Валентина Гаюи, творца системы обучения слепых.

- Вот и колотится теперь француз о чиновничков наших. Требует выдать ему слепых детей, - с усмешкой закончил Савельев.

- Жаль его, - отчего забеспокоился Васильев, на досуге немало поразмышлявший - Передайте ему... Увидите, непременно передайте: в России нет слепых! Нет! Пусть уезжает...

Эти слова французу передали. Но Гаюи оказался крепким орешком, под стать Ивану Христофоровичу. Одиннадцать лет без устали трудился этот подвижник в Петербурге (куда пригласил его сам император Александр I), не дополучая жалования, терпя всевозможные притеснения от чиновничества и в частности от своего же помощника - пьяницы Бушуева, к тому же писавшего на него доносы.

Но все же вернулся Гаюи в Париж. Не стал доводить дело до крайности. А то ведь Пенза с Казанью только того и ждут. А там и до Оренбурга рукой подать...

ЧТО НЕМЦУ ХОРОШО...

Князя Александра Николаевича Голицына считали баловнем судьбы. И не без оснований. Зачисленный при Екатерине II в пажи, он с детских лет имел доступ ко двору. Поначалу он ценился императорской фамилией как участник детских игр великих князей - Александра и Константина. Затем, уже в молодости, - как остроумный и ловкий кавалер. Но императору Павлу князь явно не глянулся, и галантного вельможу из Петербурга выслали.