Я Горбов - Асунта Страница 40

47.

"ДЛЯ МЕНЯ ОДНОЙ".

"А. - Предварительное.

Я только что перечла несколько страниц из моего дневника и не нашла, что мысли, которые я, так неумело, пробовала выразить, противоречат основе моего тогдашнего существования.

Но настоящая реальность, та, которая мне открылась теперь, в этих строках почти не отражена. Из перечитывания я делаю один вывод: мне хотелось писать, и началось все с попытки восстановить сказку Варли. Мне казалось, что если я ничего не напишу, мальчик-проводник, которого я ждала, не будет вышедшим из царства видений. Потом меня охватывало отчаяние и я хотела умереть в родах. Так конец сказки осуществился бы сам собой. Как можно мне было настолько заблуждаться, быть такой почти обезумевшей? Кому моя слепота могла идти на пользу и кто удовольствовался бы маловерием? Передо мной белая бумага. Но дневник мой кончен. То, что я теперь напишу, дневником не будет. Это будет рассказ, которого я никому никогда не дам прочесть.

В. - Злоключение.

Все было едва переносимо. Савелий стал ненавистным, Розина насмешливо-лукавой. Стоявшая все лето неимоверная жара вдруг спала, уступив мести серой погоде, потом дождям и ветрам. Мой огромный живот меня мучил. Он был как упрек, как порча, как символ ненужного обмана, превращал правду в ироническую насмешку. Время шло непостижимо медленно. Никогда я не думала, что время может итти так медленно. И - признаюсь - у меня есть надежда, что никогда больше мне не придется переносить пытки временем, так сказать, закрытым для будущего. Потуги начались первого ноября. Савелий попросил у Биамафта грузовичок и отвез меня в родильный приют в Вэн. Было просто ужас как тяжело. И страшно мне было, и больно, я боялась, что мы опоздаем и что мне придется родить у края дороги, на ветру, под дождем. Не могу сказать, что меня больше терзало: упреки ли, которые я сама себе делала, или несколько насмешливое отношение Савелия, присутствие ли в грузовичке Розины (Христину поручили Биамафта), или слишком долгое ожидание, начинавшее превращаться в надежду на чудо. И я себе, говорила, что настает моя очередь послать весть с края жизни (так как я хотела умереть) и я над собой смеялась, когда думала, что возле меня нет никого, кому я могла бы поручить передать эту весть.

Меня поместили в общую палату, где я провела три дня в невыразимых мучениях. Наконец, третьего ноября, я разрешилась. Роды были очень трудными. Пришлось накладывать щипцы, потом еще что-то делать, потом было сильное кровотечение. Я, как мне сказали, долго оставалась без сознания. А когда слух и зрение {145} вернулись, я не могла ни двинуться, ни говорить, я хотела, чтобы меня снова поглотил только что выпустивший меня хаос. Дочка! Не мальчик, а девочка! Реальность не заступила видений Марка Варли и Савелий не нашел конца сказки, ни я ее не нашла. Собрав силы я подозвала сестру, и когда она ко мне наклонилась, прошептала: "назовите ее Аннеттой", и снова впала в беспамятство.

С. - Снег.

Не знаю, что вдохновило в этом году местных жителей, но наплыв в родильный дом был так велик, что меня выписали при первой возможности. Чуть что не в очереди были роженицы!

Когда Савелий за мной приехал, силы мои еще далеко не вернулись. Уже смеркалось, было холодно, шел снег. В Гравбороне, грузовичок скользнул, ударился колесом о край тротуара, после чего ехать стало невозможно. Савелий устроил меня на ночь в гостинице.

- Тебе отвели ту самую комнату, в которой умер Варли, - сказал он.

И ушел, чтобы поставить Виамафта в курс происшедшего. Горничная мне помогла с устройством колыбели для Аннетты и я поспешила лечь, доверившись, для того, чтобы кормить девочку, будильнику. Я засылала, просыпалась, снова засыпала. В середине ноября солнце встает около семи и для меня, ослабленной, час этот был ранним. Но как только утром я увидала сквозь щели ставень свет, то испытала нечто вроде толчка. Вот она заря ! Вот она та самая заря, когда Ларисса встала, чтобы итти смотреть на белый Гравборонский свет. И я сама, лежавшая в комнате "отца" мальчика-проводника Марка Варли, была уже не Асунтой, а Лариссой. Я кое-как оделась, посмотрела на спавшую Аннетту и тихонько открыла дверь. В коридоре не было никого и я, без помех, вышла на улицу. Лежал снег, все было бело. - ''Другой тут снег, - подумала я, - чем снег, на который я смотрела из окна гостиницы. Он точно белый свет. Я нашла белый свет. Но у околицы, которой я достигла через несколько минут, никто меня не ждал: ни мальчик в коротеньких штанишках, ни Чайка, его белая собачка. Я долго смотрела на дорогу описанную Варли: поднимающуюся, проходящую между холмами, потом заворачивающую. Я была очень слаба и сомневалась, надо ли продолжать. Что-то шевельнулось метрах в ста передо мной, и я подумала, не Чайка ли это? Собрав силы я пошла дальше, глядя на холмы, в надежде, что увижу восход солнца. Но тучи были низки и темны. Солнце не выглянуло и если все кругом белело, то не из-за света, а из-за снега. Когда я приблизилась к месту, где что-то двигалось, - то с грустью увидала, что это не Чайка, а кусок бумаги, зацепившийся за придорожную колючку, и который слегка шевелил ветер. "Еще разочарование, сказала я себе. - Неужели же прав Савелий, который предпочел царству видений простой деревенский дом?". Оставалась {146} последняя проверка: вяжущие под окнами своих домов старушки, не отвечающие на вопросы. Ни одной старушки ни под одним окном не было. Да и как могли бы они, по такому холоду, сидеть под окнами и вязать? Головокружение, меня ни на минуту не покидавшее, стало усиливаться и у входа в гостиницу я слегка пошатывалась. По счастью никто мне не встретился. Сознаюсь теперь: я обращалась с вопросами к действительности не прямо, а косвенно, почти не честно. Она же, когда наступил срок, о себе заявила без малейших уловок. И еще сознаюсь: я не знаю, испытала я от этого ущерб, или не испытала.

Савелий появился незадолго до полудня, в сопровождении Розины.

- Я починил грузовик, - сказал он, - Идем.

Розина обратила преимущественное внимание на Аннетту.

- О ! Какая прелесть, - повторила она несколько раз подряд, - и какая смирная, не капризничает. Не плачет. Ну прелесть, ну восхищение. Но посмотри, посмотри, Савелий, она как маленькая китаянка. Твои глаза, и щечки такие же как у тебя, со скулами. И волосики льняные. Ничего у нее нет от матери.

Не могла она знать какой лила мне в душу бальзам, думая, что унижает.

И она продолжала в таком же духе, заверяя, что будет нянчить Аннетту, будет ее любить, сделает ее счастливой...

Дома я узнала, что Розина перебралась от Биамафта в самый день моего отъезда.

- Так было условленно, - счел нужным пояснить Савелий. - Я тебе об этом уже говорил, кажется. Все принимает свою форму.

Он и не ждал никакого ответа.

С первого же вечера я снова попала под власть неподвижного времени. Дни? Да не было никаких дней. Недели? Не было и недель, так же как не было часов или минут. Точно бы мою душу залила мутная жидкость, в ней затвердевшая и сделавшая невозможным всякое проявление внутренней жизни. Температура не падала. Молоко мое пропало почти сразу и соску девочке согревала и давала Розина. Она же меняла пеленки и их стирала. У меня на устах были прежде всего отрицание, несогласие, отказ. Так, по крайней мере, мне, припоминается этот отрезок времени. Я, в сущности, не знала, что делала, так все было машинально, так все было далеко от мыслей и чувств. Вероятно, я приближалась к состояние животному, если не растительному.

Если ожидание ребенка было испытанием, то то, что последовало за его рождением, походило на присланный из ада задаток. Иной раз говорят о некоей оборотной стороне жизни, видеть которую дано лишь избранным. Мне кажется, что я кое-что об этом знаю, если не по своему опыту, то по чужому, по опыту Марка Варли и Савелия до его "перемены". Не жили ли они в обществе призраков, бабочек в котловине, Хана Рунка, молельщиков и молельщиц, Терма, Зевса, мальчика-проводника?.. Не проникла ли Ларисса в пещеру-часовню? Нет, нет, нельзя отрицать существования оборотной стороны жизни и уверять, {147} что она только результат расстроенного воображения.

Если лишь расстроенному воображению это все доступно, то это еще не доказательство, что этого нет. Просто не расстроенное воображение слепо. Громоздкие и в себе уверенные в узкие двери пройти не могут. Все совсем, до конца, ясное, совсем очевидное так же страшно, как невидимое и недоказуемое. Я уверена, что "второе зрение" существует. Но чтобы оно проявилось, ему нужны ему видимые предметы. В моем мире неподвижного времени их не было. Я ничего больше не ждала. Все сроки миновали, все опровержения были сделаны. Мне оставалось подчиниться. Савелий, его дом, мои дочери и Розина одолели царство видений. Я не хотела быть Асунтой. Я больше ничем не хотела быть.

D. - На мокрой от дождя дороге.

В тот день на. холм спустились тучи, на которые я смотрела из окна. Потом пошел дождь. Ветви деревьев покачивались и немного шумели.