Сергей Клычков - Сахарный немец Страница 40

Что не разбудить никому...

С той поры прошло много-много лет.

Теперь уж и Антютика нет,

И от старой чертухинской рощи

Остались одни только мощи:

Пни да коряги, сучья да прутья, да корни в что земле!..

Остались только по сю пору божьи подожки, что и теперь стоят на мокрыжине, к которой ни под'ехать, ни подойти, можно только издали поглядеть, стоят березовые посохи, около них кочки мхом поросли, только с кочек тянутся бороды, да ползет вьюн-трава по земле, окна-провалины прикрывает...

* * *

Так приходит в свой час и были, и выдумке, и жизни, и всякой сказке конец...

Хорошо спать и хорошо всем спится после Пенкиной сказки: видится всем наш родной край, наш дремучий лес, полусведенный ни за грош богачом Колыгиным.

Проспишь до утра, словно по лесу этому нагуляешься, вольного елового духу в грудь наберешь, исходишь всю вырубку, увидишь издали Светлые-Мхи: на мхах без листьев березовые посохи стоят, нет на них листика, только в прилетный день по весне мелкие птахи сидят, лес делят: кому где гнезда вить.

Зайчик тихо шагал по Тирульской дороге: торопиться теперь было некуда: на сердце - тревога, в душе безнадежье...

Да и кругом незаметно умиротворенной человечьей руки: недорубленный бор смотрит вдали искажен-ным и обезображенным лицом, словно палач в середине казни сам испугался,- вывалился у него топор из повисших рук, а жертва так и осталась с недорубленной головой лежать на помосте: уцелевшие ели и сосны смотрят уныло на вырубку, на отрубленные и брошенные безтолку вершины соседей, на коренастые пни, откуда по капле течет смоляная слеза.

Стоит сосновая роща порублена, каждое оставшееся деревцо на вырубке, словно человек, раздетый ворами на дороге: не знает он, что ему делать, кому жалобу нести, кого просить.

Смотрит из-за них синим опечаленным глазом Счастливое озеро, трепыхает на нем быстрое парусное крыло, низко наклонившись к воде под неумелой женской рукой, и по берегу, где недавно еще стояли рыбацкие чистые хаты, теперь только пеньки да обугленные бока полусгоревших строений: бросил немец на рыбачье село с летучей машины в сухмень стальное, начиненное огнем, высиженное самой смертью яйцо, замутила чистые озерные воды яду-чая сиротская слеза.

Летят по небу гуси с грудным настороженным гоготом, вытянув шеи, забирая всё выше и выше при виде окопных дымков, тянут под самыми облаками с серебряным присвистом журавлиные стаи, оглашая дали печальным прощальным курлыканьем:

- Родина, родина, тебя скорей журавли могут унести на своих крыльях, чем огнем лютый неведомый враг выжечь из сердца, отнять и ввергнуть в небытие: нет для тебя погибели, потому что велика и величава полевая печаль от века, ни один народ ее не примет, ни одна душа не благословит, ни одно сердце песни о ней не сложит!..

Летит стая за стаей, лента за лентой, и эти журавлиные ленты под небом разве только встречный ветер всколышет, а вожак впереди и крылом не дрогнет, и тревожного знака не подаст молодым, когда стосковавшийся в серой шинели мужик приложится желтой щекой к ложе винтовки, мушку на вожака наведет, потом зажмурит от солнца глаза и дернет курок:

- В белый свет, как в копеечку...

...подморгнет товарищу, упершему в землю глаза, и тоже в землю молчаливо уткнется и больше не взглянет на небо с журавлиными лентами в синей косе... Разорвет их только разве по утру да в вечер железная птица, вылетевшая из-за немецких берегов на разведку...

* * *

Пошел Зайчик к штабу полка и начал раздумывать: куда ему лучше сейчас заявиться, в штаб или прямо итти в свою роту.

К командиру пойти, налететь на разгоняй, в роту - на распаляцию к Палон Палонычу! Да и где теперь рота, тоже неизвестно... хоть и насидели место, а за такой срок все может случиться!..

- Пойду лучше к Пек Пекычу,- подумал вдруг Зайчик, вспомнивши давнишнюю славу у нас старшего писаря Петра Петровича Дудкина, который тайно ворочал всеми полковыми делами.

- Только скверно: денег нет ни копейки...

Сунулся он в карман гимнастерки, не завалилась ли где какая бумажка, нащупал в углу катушок, вытащил, развернул: сторублевка.

- Это Клаша, наверное,- подумал Зайчик,- а может и та... впрочем, сейчас это неважно...

Было еще довольно раннее утро, писаря еще не вставали, и Пек Пекыч в отдельном своем помещении в постели лежал, как генерал.

Зайчик постучал к нему и вошел: Пек Пекыч и головы не поднял...

- Доброе утро, Петр Петрович,- сказал Зайчик, присевши к нему на кровать, и руку ему протянул, в которой ловко был зажат катушок,выручайте, голубчик...

Пек Пекыч глаза чуть приоткрыл, катушок учуял ладонью, сунул его себе под подушку и недовольно сказал:

- Откуда же это вас присадило?... я вас исключил...

- Как исключил!..

- Без вести.

- Как же, Петр Петрович, голубчик, надо бы это исправить!..

- Да, конечно, не беспокойтесь: будет все в самом наилучшем виде.

- Вот и ладно.

- Завтра же водворим на прежнее место...

- Вот и ладно: поменьше бы только хлопот да представлений!

- Уж будьте - у верочки...

- К полковому ходить?..

- Ни-нни...- Пек Пекыч поднял маленький пальчик,- обтакается так: он, ваша светлость, и так, как очумелый!

- У него больные печенки.

- Нет, это от двинской воды: разве вы ничего не знаете?

- Петр Петрович, я ведь только что...

- Понимаю, у нас, батенька, следствие, суд будет!

- Вот как, с чего бы это, казалось - командир не из последних: Георгия носит.

- Только что разве вот Жоржик поможет, кажется за все ваш Таракан будет платиться усами...

- Капитан Тараканов?..

- Ну, да, ваш командир: недосмотренье,- Пек Пекыч скуксил в комочек лицо и поднял бровку одну выше другой,- недосмотренье...

- Петр Петрович, что же случилось?

- Как, что случилось, вот тебе раз: у него полроты водой унесло, а он и не знает!

Зайчик вскочил, как ужаленный, и обеми руками схватил себя за глаза.

- Правда это, Петр Петрович, что вы говорите?

- Сущая правда, ваше благородие... Вот уж да!.. такой был водополь: синаево море! Да ведь и про вас-то подумали, что утонули вместе со всеми... хотя Таракан ваш говорил, что вы... того... дера-нули к немцам, будто бы, вплавь... давно, дескать, случая ждали!

- Осподи боже! Да я...

- Этот, говорит, навряд-офицер давно у меня на замете!

- Да?.. час от часу, вижу, не легче!

- Ну, да ведь кто теперь ему поверит... Таракан наш срахнулся - суд, батенька, следствие будет, потому: недосмотренье! Шутка: Двину прозевал!.. Солдаты небось не щепки: надо было во время убрать и распорядиться... и... и донести!

Стоит Зайчик, смотрит на Пек Пекыча, словно чего-то никак понять не может, а Пек Пекыч ноги под одеялом обхватил и сжался в комок, стал совсем тоненький, маленький, жухленький, на промокашку похож, вот положи его в синюю папку с надписью "Дело", что на столе, и никакого Пек Пекыча на свете не будет.

- Что это вы,- спрашивает он,- глаза-то на меня так вылупили?

- Да, так, ничего, удивляюсь...

- Чего удивляться?.. можно сказать: везет, как утопленнику: теперь-то мы вас как-нибудь отрапортуем, а вот если бы здесь в эту потопицу попали, то ли с головой бы скрыло, то ли под суд тоже... потому хоть и боевой вы офицер, а против Таракана все же ведь чином не вышли!

- Выходит, Петр Петрович, я в самом деле в выигрыше?

- Ясно: Таракану-то теперь не отвертеться! Полковник Телегин вывезет, у того Жоржик, а у Таракана, кроме усов, ведь ничего нету. Вот что: вас спрыснуть нужно!

Пек Пекыч спустил ноги с кровати и показал ручкой на рабочий стол, на котором лежали грудой папки с делами.

- Потрудитесь, ваше сиятельство, достаньте, там под нижней папкой штабс-капитан сидит!

- Что это еще, Петр Петрович, за штабс-капитан?

Пек Пекыч залился тонким смешком, ноги за голову загнул и в таком положении отрапортовал Зайчику:

- Его благородие штабс-капитан 1-го шустовского полка... четыре звездочки носит.

- А...а...- протянул, улыбаясь тоже, Зайчик - насилу понял...

Достал Зайчик коньячную бутылку, а Пек Пекыч из ящика под кроватью чайный стакан и наперс-ток, налил Зайчик полный стакан, хотел его Пек Пекычу из вежливости первому предложить, да тот замотал головой и руками:

- Нет, нет, - пищит,- я из портняжного наперстка пью, меня бог ростком обидел...

Взял наперсток и выпил его потихоньку.

- Зато,- говорит,- умом ублаготворил...

Вкатил Зайчик в утробу чайный стакан, все у него позеленело в глазах, и Пек Пекыч стал какой-то зеленый, как травяная лягушка, а Пек Пекыч смотрит на него зелеными глазами и квакает:

- Где это вы, говоря между нами, конечно, времячко провели?

- Я-то,- задумался Зайчик с ответом,- я-то, Петр Петрович, где был там меня нету...

- Бабешки, наверно,- осклабился Пек Пекыч.

- Бабешки не бабешки, а что-то вроде того: я всю эту неделю, Петр Петрович, на Счастливом озере в лодке проплавал.