Последний приют - Решад Нури Гюнтекин Страница 40

— Повезло ей, — сказал он. — У нее такая большая семья.

В сумерках несколько человек спросили у станционного смотрителя:

— Кто это такие?

— Актеры.

Хафиз Нури рассказывал нам о Ыгдыре[82]. И мы решили обязательно начать оттуда. В первые часы рассвета Пучеглазый собрал нас всех и посадил в грузовик, направлявшийся в Ыгдыр. Макбуле села рядом с шофером. Мы разместились на ящиках в кузове. Горбун со своими короткими ногами никак не мог нормально устроиться. Все съезжал с ящика. Газали, который так еще не оправился от полученной взбучки, лежал между ящиков. Горбун постелил между ящиками циновку и смастерил для него что-то вроде постели. А сам сел у Газали в изголовье и положил его голову себе на колени. Увидев это, Ремзие чуть ли не силой склонила голову Дядьки себе на грудь.

Мы были похожи на детей, спешащих на Хыдреллез[83]. И дороги тоже напоминали об этом празднике. Мы проезжали между небольшими пригорками и речушками, похожими на поля Чамлыджи[84]. Отныне кроме карты Азми у нас больше ничего не было — не приходов, ни расходов, ни начальников, ни службы!

Мы стали кочующей компанией. И чтобы не быть совсем беспризорными, они опять признали меня своим лидером. Отныне я был шефом компании. Что я говорил, то все и делали.

Теперь я стал понимать авторитет Хафиза Нури в его труппе. Хотя между нами и возникали иногда мелкие разногласия и размолвки, однако эти размолвки были внутрисемейными. Временами мы злословили друг о друге. Ссорились. Иногда зло шутили. Но никто друг друга не стеснялся и ни на кого не сердился.

Я стал для них чуть ли не святым, чьи решения не обсуждались, лекарствами от всех болезней.

Иногда грузовик останавливался, тогда наши, собрав все возможные цветы и травы, украшали ими меня.

В кузове грузовика был кожаный тент. Ходжа предложил мне, по его мнению, самое лучшее место, находящееся под этим тентом, сразу позади кабины водителя. Однако когда я отказался, он сам расположился там. Но у этого уютного местечка была одна смешная особенность: когда грузовик подпрыгивал на ухабах, ходжа ударялся головой о железные перекладины. Когда это произошло в первый раз, вместе с ним вскрикнули все. Но потом, что бы ходжа ни делал, он никак не мог избавиться от этого, и при каждом подпрыгивании грузовика его голову, как магнитом, тянуло к этим железным перекладинам.

— Ну что ты скажешь! Что у меня в голове магнит, что ли? — выкрикивал он после каждого раза.

В конце концов он сел на пол кузова, поджав ноги под себя. Однако на этот раз стал раскачиваться из стороны в сторону.

— О, мой копчик! — восклицал теперь ходжа, и все умирали от смеха.

Макбуле, услышав смех, стала проситься из кабины:

— Сил моих больше нет, ребята, возьмите меня к себе!

Шум дошел до такой степени, что Газали поднял голову и, несмотря на свою воспитанность, стал поддевать Пучеглазого.

Пучеглазый, не вынеся того, что и Газали над ним надсмехается, сказал:

— Слушайте, каждый пусть на себя посмотрит.

— Не трогайте вы его, — вдруг произнес ходжа, — после всех перенесенных сегодня испытаний.

Несмотря на то что ходжа провел сегодняшнюю ночь на голых досках, он выглядел помолодевшим. И принялся опять паясничать.

Больше всего мне нравилось настроение Азми. Он стал таким общительным, открытым, в общем, моим прежним Азми. Я не мог оторвать от него глаз.

— Лечение голодом, наверное, пойдет нам на пользу. Как тем, кто ездит поправлять здоровье в Виши, — сказал он, заметив мой пристальный взгляд.

Что касается Ремзие: несмотря на то, что это приключение больше всех должно было казаться ей странным, она держалась необычайно стойко. Словно всю жизнь готовила себя к такой жизни. Она то играла с детьми, то, прищурив глаз, пыталась выведать, прячет ли Хаккы между пальцев карты, то умоляющим голосом просила:

— Ну что тебе стоит, расскажи мне тоже. Как ты это делаешь?

Экономом нашей компании стал опять Пучеглазый. Это он нашел и договорился насчет грузовика. Собрав у нас деньги, расплатился с шофером и купил недорогие продукты в дорогу. Среди нас он больше всех задумывался об экономии и применял на практике свои знания. Его характер совершенно не изменился. Он собирал оставшиеся крошки хлеба после еды и складывал их в баночки и коробочки. Ребята, когда им в руки попадали эти баночки и коробочки, съедали все, что в них было. А потом набирали листья и траву и складывали туда.

Весь шум и скандалы обычно происходили из-за него. Пучеглазый беззвучно бесился, но не оставлял своего поста. В то же время он был ходячей аптечкой нашей компании. Для простудившихся — аспирин, для поранившихся — вата и бинт всегда были при нем. Его маленький банк опять принялся за работу. Тому, кто нуждался в деньгах, он давал в долг. Однако при этом оставлял себе в залог кольца, серьги, карманные часы. После какой-либо выполненной работы возвращал их хозяевам за вычетом своей доли.

Иногда у него хотели силой отнять деньги. Однако все это делалось не из-за обиды на него, а от голода. Но найти, куда он прятал их и взятые в залог вещи, было практически невозможно. Поищут, поищут — и, не найдя, обращаются за содействием к Хаккы.

— Ты знаешь, как надо прятать, помоги! — говорили они ему.

— Клянусь Аллахом, настоящий фокусник не я, а он! Я рядом с ним никто.

Пучеглазый, когда дело касалось денег, и вправду мог так их запрятать, что не в жизнь не найдешь. А иногда деньги совсем неожиданно появлялись из-под доски одной из декораций.

Один раз его схватили и стали обыскивать. Вот тогда я удивился учтивости Азми. Несмотря на то что он был силен, как бык, и мог в два счета с ним справиться, он, чтобы не помять этого старого, благовоспитанного человека, взирал на все это со стороны. Все, включая и Горбуна, собрались вокруг Пучеглазого и стали его трясти. Когда они его обыскивали, ходжа не выдержал и сказал:

— Мне тоже что-то спрятать, что ли? Чтобы и меня вот так же обыскали! — Но в конце концов он произнес: — Оставьте его, ребята. Вы все равно ничего этим не добьетесь. А я найду!

Он намекнул, показывая в неприличное место. Женщины не поняли.

— Ради Аллаха, скажите где, — умоляла Ремзие. — Я найду, только скажите!

На этот раз ходжа стал смеяться над ней.

— Голубка ты моя, это находится в таком месте, где ты не сможешь